— Когда же ты прекратишь трепаться, когда мы трахаемся?! — в гневе прорычал он.
— Отстань, у меня нет столько времени, чтобы успевать все делать по отдельности. — Сказала Гэли, тяжело вздыхая и двигая бедрами.
— Ты что, уже родила пятого? — воскликнула она, разговаривая с давней подругой, с которой, кстати, познакомилась в тюрьме.
Пейдж почувствовал, что кончает.
— А сколько тебе надо?! — продолжала болтовню Гэли.
— Я кончаю, дура, заканчивай! — крикнул ей Пейдж.
Он произнес блаженный вздох, и подруга Гэли на том конце провода это услышала.
— Ты что, сейчас кувыркаешься?
— Да.
— Я тоже.
Гэли с Линдой сидели на огромном кожаном диване в виде уголка и смотрели телевизор, покуривая травку. Гэли уже давно приставала к Линде, и наконец та согласилась переспать с ней. Линда решила обслужить ее, как мужчину, ибо она и была наполовину мужиком. Девушка наклонилась, расстегивая рубашку Гэли и лаская ее маленькую, но округлую и привлекательную грудь. Гэли только было начала стонать, предвкушая сладкое совокупление, как спокойствие нарушил звонок в дверь. Это не могли быть Бобби или Пейдж — они уехали на гастроли. Она приказала Линде оставаться на месте, а сама пошла открывать дверь.
На пороге стояла мать Падры, пришедшая, по-видимому, за ключами. Дело в том, что в этом респектабельном 25-этажном доме последние пять этажей были рассчитаны для миллионеров и звезд. То есть, покупая на одном из них квартиру обычно площадью более ста квадратных метров, владелец практически огораживает себя от соседей. На одном из таких этажей располагалось по 1-2 пяти-восьми комнатных квартиры с отдельным лифтом к подземному гаражу. А поскольку Барта и мать Падры были подругами детства, они часто покупали дома рядом, совмещенные квартиры, дачи. И теперь так получилось, что молодые жили отдельно, и на том же этаже располагалась квартира Барты и ее подруги. С ними же жили Мэги со своим сыном и Падра с Долорес.
Гэли удивилась, когда увидела рядом с матерью Падры свою мать…
Однако ее мало волновали судьбы родственников и вообще их жизнь, поэтому она решила ничего не расспрашивать. Она вернулась в комнату к Линде.
На следующее утро, Бобби с Линдой, чья комната находилась ближе к стене, огораживающей от соседней квартиры, где жили как раз все «психи», проснулись от раздирающего душу крика. Кричала убегающая от вернувшейся из клиники матери Долорес. Это означало одно… добро пожаловать домой, в ад.
Однако для Гэли не существовали люди, с которыми она не хотела общаться. Она продолжала спокойно работать на черном рынке, торгуя наркотиками, и иногда по просьбе Пейджа разрешала сестре переночевать у них, отлично понимая, как нелегко сейчас Долорес, находящейся под пристальным взором не только родной матери-психопатки, но и Мэги. Две женщины тоже не дружили, поэтому в их квартире крики о помощи не умолкали никогда. Барта спилась и окончательно подурнела… весь день она смотрела этот садистический канал, боготворя его владельца.
Если, например, она прилегла отдохнуть, все вокруг вынуждены были ходить на цыпочках, иначе хозяйка дома не оставит от них и мокрого места. Мать Падры видела в Барте свой идеал. Она всячески подражала ей, и это, конечно, было ужасно, особенно, для ее дочери.
Барта, будучи под большим впечатлением от больничных палат, выкинула практически всю мебель! Теперь одежда Мэги, Шурика и Долорес громоздкой кучей лежала на жестком стуле или висела на спинках купленных Бартой узких кроватях. Она также избавилась от любой видео — или аудио — техники, кроме телевизора в огромном общем холле, и от всех ковров с занавесками. Теперь обглоданная квартира выглядела, как если бы жильцы делали ремонт.
Позже, Барта помешалась на коммунистической политике, в частности ее привлекало пионерское общество. Она заставила всех в доме вырядиться в пионерские галстуки, шорты и футболки и маршировать с песнями по коридору! Опять-таки, в их же интересах было делать то, что требует эта ненормальная. Разве это ни есть признак душевного заболевания?
Однажды она заставила Долорес навести порядок у себя в комнате, в которую до этого никто, кроме нее и ее клиентов не смел зайти. Вся она была уставлена огромными темными шкафами, напротив которых располагалась просто колоссальных размеров кровать, — рабочее место Барты. Она хотела убрать из своей комнаты все шкафы тоже, но не знала, что в них лежит. Вот она и решила выяснить это, заставив дочь выгрести из гробов все нужное.
Открыв дверцы первого шкафа, Долорес увидела такое, что, пожалуй, нигде больше на свете не увидишь. Огрызки яблок двухлетней давности, вперемешку с грязной и шикарной одеждой, письмами с записками пятилетней давности, вперемешку со старыми пленками и целой горой использованных и новых различных размеров трусиков, с фантиками от конфет и прочим хламом обрушились на девочку. Выбравшись из пыльной дурно пахнущей кучи маминого барахла, Долорес приступила к делу. Прежде всего, надо было отделить мусор от вещей. Она отгреблаогрызки и фантики в сторону, принявшись за письма с записками. Интересно, от кого они? Долорес развернула первое попавшееся под руку письмо и
начала читать жуткую писанину, написанную неразборчивым почерком… «Детка, помнишь, как мы веселились на крыше дома твоего учителя? Я хочу еще. Если ты не против, ты знаешь, где меня найти». И без всего, без подписи, мол, догадывайся сама. Второе письмо было еще откровенней первого… «Я трахну тебя так как тебя еще никто не трахал. Приходи сегодня ко мне, моих нет» И дальше в том же духе. Что за неграмотные маньяки ей пишут? А вот самое интересное письмо-записка. В принципе, оно состоит из фотографии обнаженной задницы какой-то женщины, на которой выцарапано… «надеюсь, у тебя такая же попка? Я онанирую, вспоминая о тебе». И дан телефон этого идиота. Таких записок оказалось едва ли не больше всех ее нитеобразных трусов, которые, впрочем, и составляли основной гардероб певицы. А ведь это был только первый шкаф. В остальных Долорес нашла то же самое, и в одном из них были разбросаны шикарные вечерние платья, которые Барта, видимо, носила в молодости, когда была на вершине славы. По всем этим вещам можно было охарактеризовать их владельца, видно было так же, что Барта до этого момента никогда в жизни ничего не выкинула. И что у нее была за привычка такая, накопительная?
Из любопытства Долорес решила посмотреть пленки. Они хоть и были очень старые, но в этих же шкафах, вперемешку с туфлями она нашла такой же старый видеомагнитофон как раз для этих кассет. Через несколько минут борьбы с «новой» техникой, Долорес уже лицезрела черно-белые записи.
Какой ужас! Она не узнавала свою мать в этой очаровательной Мэрилин Монро, участвующей в оргии. Барта действительно была красивая. И не такая, должно быть, дурная, хотя… Не в силах смотреть больше это издевательство, Долорес выдернула шнур из розетки, кинув магнитофон с кассетой в кучу вещей.
Спустя три часа, девочка вышла из комнаты. Теперь оставалось только молиться, чтобы Барте понравился наведенный порядок. Да он и не мог ей не понравиться, поскольку она и не помнила даже, что было в шкафах. Если зайти в комнату, можно увидеть на полу только маленькую горку чистой одежды; все остальное Долорес яростно сожгла в камине этой же комнаты. Она не знала, как теперь будет смотреть в глаза матери.