Часть 1.
Меня зовут Денис Балдахинов, мне 32 года и на этом мои выдающиеся способности, в общем-то, исчерпываются. Я не брал Берлин, не осваивал целину и не открыл бациллу Балдахинова. Моим высшим спортивным достижением можно считать участие в футбольном матче со сбродной города Сьенфуэгэса. Счет встречи я не помню (хотя был вратарем), так как большую часть игры просидел на перекладине ворот, с вожделением рассматривая молоденьких кубинок, проходивших мимо спортплощадки. У меня был друг — Миша Савосин из города Жуковска-37. Он был нападающим и, сидя рядом со мной, авторитетно рассуждал об особенностях полового созревания евро-африканской расы. По его словам выходило, что к 13 годам кубинские девочки полностью созревают, а когда им исполняется 20, то на них уже никто, кроме «sovetico marinero» не смотрит. Всё это меня очень удивляло. Я конечно знал, что Жуковск-37 — закрытый город, но что в нём уделяется столько внимания секретным научным исследованиям такого направления, поверить не мог. Это было в далеком 88-м. Я был военным моряком и чаще думал о якорь-цепи, чем об узах Гименея. Но биологические часы работали исправно, и мой интерес к девушкам из чисто спортивного перерос в матримониальный.
Как реальность, данная нам в ощущении, женщины привлекли мое внимание давно, лет в шесть, когда к вопросу экипировки и комплектования моей игрушечной армии добавились не менее философские вопросы: где кончается Вселенная, есть ли смысл в жизни и почему голые женщины так привлекательны? Мои представления о женской красоте складывались в основном из черно-белых вкладок Большой Советской Энциклопедии. Микеланджело и Майоль, Рембрандт и Рубенс приложили свою руку к созданию идеального образа и даже не в меру советский скульптор Мухина из такой, казалось бы, бесплодной идеи, как лепка девушки со снопом, сумела выдавить каплю красоты, вписавшуюся в общую картину. Но самое сильное впечатление на меня произвела «Маха» Гойи. Именно она своей непринужденной позой пробудила во мне азарт юного натуралиста и тягу к знаниям.
Время шло, Земля вращалась, а решение вопросов стояло на месте. Бесконечность Вселенной никак не укладывалась в голове, тратить жизнь на что-либо менее существенное, чем стать самым-самым-самым, не имело смысла. И только с женской привлекательностью происходили странные метаморфозы. В 16 лет присутствие одетых женщин волновало уже больше, чем отсутствие обнаженных. Спонтанное возбуждение иногда возникало при одной мысли о том, что: «вон та человеческая особь в легком пальто на фоне обледеневших перил троллейбуса является симпатичной девушкой». В 22 женщины нравились тем больше, чем дальше они были от меня или чем недосягаемее мне казались. Я прочитал десятки книг, посмотрел сотни фильмов, но продукты жизнедеятельности других людей только засоряли сознание. Из прочитанного и увиденного я понял только, что многие ассоциируют взаимоотношения мужчин и женщин со словом любовь и что в этой самой любви, и кроется разгадка женской привлекательности. Я изучал повадки женщин в естественных условиях окружающей среды, мой семенной фонд заметно оскудел, но никаких плодов кроме абортов это не принесло. В 26 лет, так и не сумев понять, чего же больше в моём неослабевающем стремлении к женщинам- любви или либидо, я решил жениться.
По каким критериям я выбирал себе жену, затрудняюсь ответить, скорее всего — по морально-волевым. Красотой и умом жертва отбора не блистала, но очень много и убедительно говорила о беспрекословном подчинении мужу восточных женщин, она была татаркой по имени Эльвира. Экзотика и бессонные ночи, посвященные дипломному проекту, сделали свое черное дело: через два месяца после знакомства и неделю после защиты диплома я женился, так и не удосужившись подробно ознакомиться с тонкостями физиологического строения Эльвиры. Умудренный опытом полового общения с двумя женщинами в добрачный период, я самоуверенно считал, что все женщины, в принципе, устроены одинаково и возможные отклонения в несколько сантиметров от идеального образа, сладострастно возлежащего на чёрно-белой софе в седьмом томе БСЭ, не сильно повлияют на мои чувства. Зря. Я до сих пор не могу без слез вспоминать эти две маленькие восточные лепёшки на детски несуразном теле 23-летней Эльвиры, символизировавшие наличие груди. Но, вообще-то, одетая, издалека и в темноте, Эльвира чем-то напоминала мне Маху. Скорее всего — черными волосами.
За два года совместной жизни я точно понял, что любовь — не истина, и вряд ли родится в спорах, что брак — это не моя форма самовыражения, и мне — человеку ленивому и безответственному — не потянуть весь этот груз непонятно откуда появившихся забот и обязанностей. Да и лепёшки эти не приносили мне никакого эстетического удовлетворения.
Расставание прошло относительно спокойно, и тогда меня волновал только один конкретный вопрос, не выходящий за пределы Вселенной. Когда вопрос вставал особенно остро, я заходил к Эльвире на работу и, уложив ее на казенный диван, за полчаса получал вполне удовлетворительный ответ, после чего спокойно возвращался домой. Но все хорошее когда-нибудь кончается. Через год ( это был пока лучший год в моей жизни), найдя жениха и получив мое благословение, Эльвира исчезла из моей жизни навсегда.
Не могу сказать, что женитьба оставила в моей судьбе заметный след. Цветная групповая фотография с половиной лица бывшей жены, и черно-белые обои, наклеенные ею через месяц после свадьбы, со странным рисунком, издалека больше похожим на стаю упитанных комаров, а не на лианы верблюжьей колючки или полярного ягеля, как это задумал неизвестный дизайнер — вот, пожалуй, и всё.
Я так и не понял, что такое — любовь, но в науке отрицательный результат — это тоже результат. Теперь я знаю, что если двое расстаются и продолжают жить, то это — точно — не любовь. Старина Фрейд оказался прав: сердце тут не причем, за все сексуальные эмоции отвечает другой человеческий орган, которому это положено, вернее, поставлено по штатному расписанию. И, как верно подметила Лена-евромаляр: «Не надо всё переворачивать с головы на ноги, чтобы сделать из мухи слона». Я успокоился. Ответ на загадку женской привлекательности, беспокоившую меня всё сильнее в последние годы, таился где-то за пределами известной мне Вселенной и искать его дальше не имело смысла. На этом историю можно было бы закончить, если бы это не было самым её началом.
Часть 2. Мечта Рембрандта
Прошло пять лет. Ветер странствий покинул паруса моих надежд. Я лег в дрейф и течение занесло меня в тихую заводь ночного клуба, где я за два с половиной года прошел длинный путь от младшего обслуживающего персонала до работника технического обеспечения, хотя остальные сотрудники по-прежнему называли меня плотником, каковым я по сути своей и являлся. Ночной клуб — место специфическое, в таких местах сексапильные девицы под видом официанток, моделей, стриптизерш и прочих танцовщиц снуют целыми косяками. Даже уборщицы выглядят так, что подвыпившие клиенты путают их с проститутками. К сожалению, весь этот праздник жизни заканчивается к утру, за пару часов до начала моего рабочего дня. Я, конечно, положил глаз на трех-четырех представительниц этих древних и не очень профессий, но дальше дело не шло, с таким же успехом я мог положить на них болт. Таков, видать, мой удел — посещать ночные клубы, боулинги, красивых девушек не для того, чтобы отдыхать, а для того, чтобы работать.
Пришла третья весна моей работы в клубе. Расцвели абрикосы и кровь в жилах забегала быстрее, гормоны тоже не дремали. Пора было подумать об оправлении естественных потребностей. С этой целью я закинул пару удочек в загаженную «гербалайфом» и другими промышленными отходами речку городской газеты объявлений, где в изряднообмелевшем разделе «ищу друга» появились позолоченные рыбки, исполняющие желания. Но на них у меня нет подходящих снастей. Я, вообще, редко пользуюсь услугами проституток. Не потому, что их презираю, или считаю это удовольствие дорогим, просто процесс обольщения женщины с заранее известным финалом навевает на меня скуку. Моя цель — девушки с более сложной клавиатурой душевных струн. И хотя мне неведомы секреты выбора наживки и удило уже не такое крепкое, как в молодости, и подсекаю я грубо, непрофессионально, от голода я сильно не страдал, так как обладаю самым главным качеством рыбака — способностью терпеливо ждать.
И пока я в ожидании улова мирно сидел, никого не трогал, починял ступеньку на сцене (дело было в клубе), ко мне подошла Таня — администратор в стиле вамп. Ростом и замашками она чуть меньше Наполеона, а фигурой и лицом затмит любую звезду немого кино. Я до этого никогда на неё долго не смотрел, чтоб здоровье не портить, а общался и того меньше — так, проиграл ей зимой одну партию в бильярд спьяну, да и то Таня все больше молчала и на мои цитаты из Неда Польски о трех причинах непопулярности бильярда у женщин реагировала исключительно забитыми шарами и подрагиванием ягодиц, нагло попиравших все известные мне рамки приличия, когда она склонялась над столом для очередного удара.
И вот эта мечта Рембрандта, приблизившись вплотную, подняла на меня тяжелые орудия своих глаз и дала столь мощный приветственный залп, что я, получив крупную пробоину ниже ватерлинии, начал медленно погружаться в пучину страсти, не проявляя никаких признаков борьбы за живучесть. После этого Таня открыла свой розовый бутон (я имею в виду рот) и обратилась ко мне со следующими словами: «Денис! Привет! Мне нужна твоя помощь. — Ее грудной голос с легкой картавостью на французский манер струился легко и непринужденно, как дизельное топливо из разбитых корабельных машин, затапливая главный отсек моего сознания. — Мне нужно закончить дома ремонт». Тут раздался душераздирающий скрежет и я со всего маху сел на мель утилитаризма. Мысли метались беспорядочно, как пьяные матросы на «Титанике», громкоговорящая связь вышла из строя, но в целом повреждения были минимальными.
А чего я, собственно, хотел? За два с половиной года только Белоножка, добывающая свой хлеб хождением по подиуму и показом достижений народного хозяйства в области одежды, обратилась ко мне с просьбой поскорее напечатать её фотографии. Это случилось через месяц после открытия клуба. До сих пор не знаю, по каким признакам она распознала во мне фотографа, то ли по электрорубанку, то ли по шлифовке, то ли по нескрываемому любопытству, с каким я обычно смотрю на окружающих меня смазливых девиц. В тот вечер у меня в руках была лишь бутылка Кока-колы и мой интерес был направлен не на Белоножку — несчастное порождение унисекса, возбуждающую лишь чувство глубокого соболезнования к очень популярным в концлагерях и модельных агентствах стандартам. Я собирался мило провести время с Натали. Натали заканчивала третий курс математического факультета и на сцене выписывала такие кривые своей попкой, что сам Мёбиус обалдел бы. На репетиции очередного танцевально-акробатического номера Натали так активно прыгала по сцене, что мне на голову упал очень качественный американский нивелир (я еще при строительстве говорил директору, что делать бытовку под сценой — дурацкая идея). После удара я сначала открыл глаза, а потом — закон всемирного тяготения. Всё оказалось предельно просто: как Ньютона тянуло к яблокам, так мужчин тянет к женщинам, причем, с силой прямо пропорциональной сексэпильности женщины и обратно пропорциональной желанию женщины подвергаться воздействию со стороны мужчины. Конечно, в любом правиле есть исключения и сейчас их развелось (непонятно каким способом) немало, но я к ним не относился, да и они ко мне приставали редко. В тот момент я не думал об исключениях, меня потянуло к Натали. По ходу начальной кулинарной обработки Кока-колой и соками выяснилось, что Натали тоже ко мне неравнодушна и мечтает, чтобы я ей сделал новый столик для танца, так как старый развалился во время репетиции и ей чудом удалось избежать травмы, ушибленный локоть — не в счет. Я почесал ушибленную голову и подумал, что мне не так здорово повезло. Отказать красивой девушке я не смог.
— Ну так, как? — спросила Таня, прерывая финальную сцену из спектакля «Ревизор».
— Ну… надо посмотреть. — Ответил я, или подумал, что ответил. Во всяком случае, через 20 минут мы уже сидели в машине и держали путь куда-то в сторону леса. Я смотрел на Танин профиль, слушал её беззаботный трёп и всё отчетливее понимал, что влип, но никак не мог понять — куда. Топография вокруг была абсолютно мне незнакомой.
Обследование принесло не очень утешительные результаты. Оказалось, что кроме трехкомнатной квартиры и десятилетней дочери у Тани ещё есть красная «девятка», на которой мы приехали, и уже полтора года нет мужа. После того, как мужа в самый неподходящий момент убили, ремонт остановился и теперь Таня, покончив с апатией, горела желанием поскорее привести квартиру в порядок. Повествуя о трагической судьбе, постигшей её мужа и начатый им ремонт, Таня неназойливо, раз пять, напомнила, что девушка она небогатая и очень много заплатить не сможет, но зато будет возить меня на машине и вкусно кормить. Свои слова Таня обильно сдабривала кофе и блинчиками размером с пятикопеечную монету. После третьей чашки под непрекращающимся огнем её взглядов, я почувствовал, что мне не выдержать напора и сдался.
Работать я мог только по вечерам и по выходным, в таком режиме на окончание ремонта требовалось около двух месяцев по моим подсчетам. Об этом я и сообщил Тане во время нашей следующей встречи, после чего немного повздыхал, помялся и, сославшись на дефекты своей натуры, не позволяющей мне обижать красивых девушек, согласился сделать ремонт за чисто символическую сумму — 20 долларов. Обычно я берусь делать такие вещи, если мне светит 25-30 баксов в день, а тут, увидав какой-то странный блеск в Таниных глазах, я почему-то решил, что этот блеск с лихвой заменит мне деньги. Я, вообще-то, человек спокойный и меня мало интересуют деньги, но они очень интересуют окружающих меня людей, которые не хотят делиться со мной плодами природы и человеческого труда в обмен на любовь к ближнему своему.
Первые два вечера Таня с большим интересом смотрела на половой акт, который я совершал с её кухонным уголком, стараясь придать ему приличный вид, и искренне удивлялась мастерству, с которым я бил себе молотком по пальцам. К 10-ти часам второго вечера её доверие ко мне выросло настолько, что Таня выдвинула гипотезу о том, что я мог бы оставаться ночевать у неё, чтобы не изматывать себя дальними поездками ( я жил в часе быстрой езды от её дома ). Девушка она, дескать, одинокая и я ей не помешаю. Никаких положительных эмоций кроме эрекции это предложение у меня не вызвало, во всяком случае, я постарался изобразить это на своем лице и с изяществом комода отказался. Я не привык действовать столь молниеносно. Мне нужно было время на размышление. Может быть, Таня сказала это, чтобы соблюсти неведомый мне этикет, может, просто хотела сэкономить на бензине, а может, ещё по каким-нибудь причинам.
В 11-ть часов я уже сидел в машине, полностью готовый к транспортировке. Дома меня ждали письма с телефонными номерами двух девиц, клюнувших на наживку. Это — в лучшем случае — пара романтических вечеров, наполненных шампанским и слегка приправленных розами, а в худшем — два-три месяца борьбы за независимость. Что ждет меня ночью в квартире у девушки, при виде которой даже старые пни мечтают стать ценной породой дерева, я при всем богатстве воображения представить пока не мог, хотя очень старался. Мысль о том, чтоя понравился Тане, явно была гнилым плодом сексуальной диеты, на которой я сидел уже полгода, я пытался отбросить эту мысль, но она с назойливостью бумеранга возвращалась.
С этого дня Таня прочно заняла верхнюю строчку в хит-параде моих интересов, поломав все снасти и лишив меня спокойного сна. Конечно, у нее были недостатки, например, этот странный лифчик, придающий её уже не девичьей груди вид двух бодро салютующих пионеров, чудесным образом просвечивающий через все её платья и всегда находящийся в центре внимания мужчин. И хотя у Тани были летние платья, под которые надеть магический лифчик было просто некуда, но от этого количество мужчин, жадно глотающих слюну при её приближении, только увеличивалось. Чёрный цвет, которому Таня явно отдавала предпочтение при выборе одежды, косметики, красящих средств для головы и ответного взгляда на непристойные предложения, притягивал мужчин, как свет лампочки — мошкару. Я рисковал пополнить ряды обжегших крылья, но ничего не мог с собой поделать. Я не монах и бороться с искушением не в моих правилах.
Часть 3. Зачарованное странствие
Потом была двухнедельная командировка и у меня не было возможности видеть Таню. Я пилил, строгал, шлифовал древесину по четырнадцать часов в сутки. Но видел перед собой не заготовки будущей беседки, а Танин профиль. Я повторял её имя как мантру и чувствовал себя самым счастливым человеком на свете. Перспектива тесного общения с Таней светила ярче, чем майское солнце, за две недели превратившее моё лицо в арбуз для Halloween`а.
Я вернулся в клуб в понедельник, но звонить Тане не стал. Я нужен был Тане больше, чем она мне и я хотел попользоваться хотя бы этим. Впрочем, Таня позволила мне наслаждаться отдыхом после тяжелой работы и удовлетворением окрепшего на свежем воздухе самомнения только до вторника. Перед обедом она позвонила и поинтересовалась, что я делаю сегодня вечером. Чертежи встраиваемой мебели в отличие от планов соблазнения ещё не были готовы и я со скрипом перевёл стрелки на среду. Просматривая в обеденный перерыв прессу, я как всегда с большим аппетитом поглощал объявления, где предлагали самые дешёвые услуги. Но теперь меня волновал лишь раздел стройматериалов. В ходе телефонного опроса я узнал, что магазины, своими ценами стремившиеся стать как можно ближе к покупателю, располагались как можно дальше от центра города и у них был общий знаменатель — железнодорожная ветка. Самый привлекательный магазин находился где-то за фабрикой игрушек, третий светофор налево, за постом ГАИ. «Там ещё на крыше стоит разбитый красный форд восьмой модели. Вы нас легко найдёте». — Добавила словоохотливая продавщица-консультант, после чего повесила трубку. Из длинного перечня номеров трамваев, троллейбусов, светофоров, перекрёстков, названий улиц и надписей на заборах я успел записать только эти три ориентира. Да и в машинах я разбирался не особенно, с абсолютной уверенностью я мог отличить только легковую машину от грузовой. Интерес к женщинам во мне проснулся намного раньше, чем к машинам.
До четырех утра я чертил и утром, зверски сонный, движениями и внешним видом больше напоминавший беременную инфузорию-туфельку, чем переспевший полип, поехал на работу. К поездке в магазин я готовился основательно. Я взял с собой деньги, рабочие чертежи, карту города, солнцезащитные очки, джинсовую куртку и большую сумку, чтобы всё это положить. Даже побрился, но чистый носовой платок опять вылетел у меня из головы.