лет, пережила последнюю жену и нескольких более или менее постоянных подруг. Ей было около сорока лет. Она приехала в Москву из провинции. Без профессии, без образования. Работала домработницей в нескольких домах, зарабатывала, как могла по мелочам, в общем-то своей жизнью была довольна. Отношения между ними были ровными и спокойными. Обе стороны оставались довольны друг другом. Но было одно обстоятельство, способное перечеркнуть эту стабильность.
Она стала систематически опаздывать. На десять минут, на полчаса, на несколько часов. Сам он никогда не опаздывал. Боясь попасть в пробки, предвидя любые неожиданности, на все встречи приезжал заранее и ждал назначенного времени. Такой же пунктуальности требовал от других. Вечно опаздывающая домработница ломала привычный уклад жизни, мешала планировать свое время и вызывала сильнейшее раздражение. Оправдания были стандартными — далеко живу, пробки, сломался автобус, изменилось расписание электричек.
Понимая, что найти другую домработницу, удовлетворяющую его требованиям нелегко, приходилось терпеть ее опоздания, приспосабливаться к изменению графика и вести разъяснительные беседы. Но любому терпению приходит конец.
Когда в очередной раз она сломала его график и опоздала на полтора часа, он решил от увещеваний перейти к более жестким мерам. Дождавшись, когда она переоденется в рабочую одежду, отдышится и немного успокоится, думая, что и в этот раз ее просто пожурят и этим все, как всегда, закончится, он позвал ее к себе в кабинет.
— Встань здесь, — пальцем он указал на место перед своим креслом.
В глазах домработницы мелькнуло удивление.
— Скажи, ты довольна работой у меня?
— Да.
— Зарплата устраивает?
— Да.
— Я плохо к тебе отношусь, неуважительной с тобой обращаюсь, нарушаю какие-либо наши с тобой договоренности?
— Ну что Вы, нет. Все хорошо, спасибо.
— Так почему же ты позволяешь себе неуважительное отношение ко мне?
Немой вопрос в глазах…
— Я Вас не понимаю?
— А постоянно опаздывать, срывать мне все планы на день, заставлять ждать — это, по-твоему, уважение? То у тебя автобус, то электричка, то еще миллион причин. Все, мое терпение лопнуло. Слов ты не понимаешь, доброту мою не ценишь. Решай — или я тебя сейчас наказываю, как считаю нужным, или я тебя выгоняю.
Смятение, недоумение, растерянность. Тяжело повисшее молчание. Затем с трудом выдавленное:
— Наказывайте.
— Ну, что ж, сама выбрала. На колени!
— Что?
— На колени становись живо и не зли меня!
Затравленно глядя на хозяина, покорно встала на колени. Он взял ее левой рукой за волосы, с силой оттягивая голову назад. Правой рукой стал наносить пощечины. Сначала несильно, потом все увеличивая силу удара. Ее голова стала мотаться из стороны в сторону, из глаз молча текли слезы. Было больно и обидно. При каждом ударе он ей говорил: «Это за опоздания, это за неуважение, это за то, что доброту не помнишь». Все это говорилось без злобы, без раздражения. И поэтому казалось ей еще более страшным. Не выпуская ее волос из руки, он спросил:
— Ты все поняла?
— Да, да, да…
— Как следует запомнила?