За окном сгущаются весенние сумерки, и в доме напротив то там то здесь хаотично вспыхивают желтые квадраты окон, — до прихода с работы матери есть еще минут сорок, и можно… «можно успеть», — думает Мишка, искоса глядя на Мишку, своего тёзку, сидящего перед светящимся монитором; своего компьютера у Мишки нет — ему купить комп только обещают, и Мишка, чтоб «поиграть на компьютере», приходит к Мишке, — на мониторе эффектно вспыхивают миниатюрные взрывы, но Мишке сегодня явно не везёт — его армия терпит поражение за поражением…
— Вот бля! Ты смотри… смотри, что они делают! — Мишка, едва успевая отражать нападения виртуального противника, страдальчески морщится.
«Сорок минут…» — думает Мишка, на приставленном стуле сидя рядом с Мишкой… в общем-то, раздумывать особо некогда, но каждый раз… каждый раз почему-то трудно именно н а ч а т ь — явно, однозначно обозначить своё желание, словно в желании этом есть что-то заведомо неприличное; «сорок минут…» — думает Мишка, не зная, как быть… сколько раз из-за этого глупой — непонятной — стыдливости они не делали то, что делать могли бы! В душе Мишка уверен, что ничего стыдного в таком кайфе нет, а всё равно… все равно каждый раз, чтоб желание своё обозначить, приходится отчего-то невольно напрягаться, — каждый раз повторяется одно и то же… за окном сгущаются сумерки, и заметно темнее становится в комнате, — по Мишкиному лицу, обращенному к монитору, прыгают блики виртуальных взрывов — Мишка, сидя сбоку, искоса смотрит то на Мишку, друга-тёзку, то на монитор… член у Мишки сладостно ноет — стоит…
— Нет, ты смотри… смотри, бля! — обескуражено шепчет Мишка.
— Хочешь? — Мишка, поддаваясь нахлынувшему желанию, легонько толкает Мишку локтём в бок.
— Что? — отзывается Мишка, не отрывая взгляда от монитора; виртуальные враги теснят остатки Мишкиного войска, и Мишка, видя неизбежное поражение, в отчаянии делает ошибку за ошибкой.
На мониторе, прыгая туда-сюда, бесславно гибнут Мишкины солдаты.
— Перепихнуться… хочешь? — Мишка, сидящий рядом, старается произнести всё это как можно небрежнее, даже как бы походя — как бы между прочим, но Мишку эта показная небрежность в заблуждение не вводит: едва Мишка произносит заветное слово, как сердце Мишкино сладко — ответно — ёкает…
— Подожди, — коротко, как о чём-то малосущественном, не стоящим никакого внимания, отзывается Мишка, и глаза его впиваются в монитор так, словно там, на мониторе, сейчас должно произойти чудо… впрочем, Мишку такая — ответная — реакция Мишки точно так же не вводит в заблуждение: ещё ни разу не было случая, чтобы Мишка от кайфа отказался.
— Не хочешь? — произносит Мишка, тоже глядя на монитор; он произносит это так, словно лично ему, Мишке, всё это тоже малоинтересно, и будут они трахаться или нет, зависит не от него, а исключительно от Мишкиного хотения.
— А ты? — встречным вопросом отзывается Мишка, не отрывая взгляд от монитора. — Ты сам… хочешь?
— Если хочешь, то… скоро мать с работы придёт — давай по-быстрому, — говорит Мишка, и в голосе его, помимо воли, слышится явное нетерпение… собственно, начало положено — желание проговорено, обозначено словами, и дальше уже можно не церемониться, тем более что времени действительно в обрез: обхватив Мишку за шею, Мишка тянет Мишку на себя, пытаясь впиться губами в губы. — Иди, бля, сюда…
Член у Мишки — несостоявшегося полководца — стремительно затвердевает, отчего брюки тут же приподнимаются — бугрится колом.
— Пусти! Пусти меня! — Мишка, упираясь руками в Мишкину грудь, энергично вырывается… потому вырывается, что знает: Мишка теперь ни за что не отстанет, и значит — можно покочевряжиться; секунду-другую, сопя и пыхтя, они отчаянно борются: Мишка, обнимая Мишку за шею, тянет его на себя, в то время как Мишка, чья армия так бесславно погибла, делает вид, что он не соглашается — из всех сил он сопротивляется, при этом борьба эта их обоих лишь подстёгивает, ещё больше возбуждает… наконец, Мишке удаётся вывернуться, и он, с шумом отодвигая в сторону стул, стремительно отскакивает в сторону.
— А вот хуй тебе! На! Пососи сначала… будешь сосать? — Мишка, весело глядя на Мишку, через ткань брюк сжимает пальцами затвердевший, бугром выпирающий член; стул из-под Мишки другого точно так же с шумом отодвигается, отлетает в сторону — и Мишка, рывком бросаясь на Мишку, крепко обхватывает его руками, не давая тому увернуться от объятий.
— Сам… пососёшь… у меня, бля… у меня… сейчас ты у меня пососёшь… — возбуждённо шепчет Мишка, обдавая Мишкино лицо горячим дыханием.
Они, уже стоя, продолжают бороться: возбуждённо блестя глазами, Мишка со смехом вырывается, в то время как Мишка, пытаясь прижать, притиснуть одной рукой вырывающегося Мишку к себе, ладонью другой руки скользит по Мишкиному паху, ощущая сквозь ткань брюк возбуждающую твёрдость Мишкиного члена, и Мишка, чувствуя, как Мишка через брюки с силой сжимает в ладони его напряженный стояк, ещё энергичней крутит задом, отталкивая от себя сопящего Мишку.
— Ты чего… чего меня лапаешь? Ой, бля… не лезь! Отпусти мой хуй… отпусти, извращенец! — сгибаясь пополам — отставляя зад, Мишка рывком отводит бугрящийся пах от руки друга.
— Чего ты… чего ломаешься? Целка, что ли? Давай… вдую тебе разок… — шепчет Мишка, никак не реагируя на слово «извращенец»; дёргая Мишку на себя, Мишка вновь сладострастно, нетерпеливо вжимает ладонь в Мишкин пах.
— Насилуют! — запрокидывая голову, кричит Мишка… впрочем, «кричит» он приглушенно, негромко, почти что шепотом — не кричит, а делает вид, что кричит. — Насилуют… помогите!
На какой-то миг, подчиняясь Мишке — податливо прижимаясь к нему всем телом, Мишка перестаёт вырываться, — запрокинув голову, Мишка заливисто смеется, между тем как Мишка-друг, пользуясь этим моментом, тут же перемещает ладонь на Мишкин зад… попка у Мишки круглая, упругая, сочная… упругая — и вместе с тем податливо мягкая, приятная на ощупь, — круговыми движениями ладони скользя по Мишкиным булочкам, Мишка невольно двигает бёдрами, судорожно вжимая свой колом бугрящийся пах в твёрдо выпирающий пах смеющегося Мишки… кто там утверждает — говорит-убеждает — что в …надцать лет пацанам не хочется ебаться?
— Давай… — возбужденно шепчет Мишка, изнемогая от желания.
Мишка, не отвечая, обеими ладонями обхватывает выпукло-сочные ягодицы друга, и борьба сама собой переходит в свою противоположность, — с не меньшим наслаждением сжимая, стискивая ладонями булочки Мишки, всё так же ничего не говоря, Мишка с силой прижимает Мишку к себе… какое-то время они, жарко сопя, ничего не говоря друг другу, стоят посередине комнаты, — тиская друг другу судорожно сжимающиеся половинки-булочки, они сладострастно трутся через брюки один о другого возбуждёнными членами…
— Фу, бля… так запросто кончить можно — себя самого обделать… — шепчет Мишка, рывком отстраняясь от друга Мишки; брюки у обоих бугрятся, топорщатся колом… от нестерпимо сладостного, огнём полыхающего возбуждения к лицам обоих прилила кровь, и взгляды их, устремлённые друг на друга, кажутся шальными. — Давай… — горячо выдыхает Мишка, кончиком языка машинально облизывая пересохшие губы. — Я тебя… я тебя первый… — И, не дожидаясь, что ответит на это Мишка, он торопливо распускает ремень — начинает расстегивать брюки.
— Почему, бля, ты? В прошлый раз ты первым был, и опять, бля, ты… сегодня — я… я тебя первый долбаю, — возбуждённо отзывается Мишка; вслед за Мишкой сноровисто расстёгивая брюки, Мишка смеётся: — Не наглей…