Лейтенант Николай Зарубин был назначен на новогоднюю вахту дежурным по кораблю. Так уж повелось на флоте, что в такие ответственные дни на вахту назначают самых достойных. А Зарубин, недавно закончивший Военно-Морской институт, как раз и относился к этой категории офицеров корабля. И хотя лейтенанту до чертиков хотелось встретить Новый год в кругу друзей, которые уже все телефоны оборвали, приглашая его, но что ни говори, а гордость от доверия командования, что именно ему, а никому другому, доверили нести эту ответственную вахту, пересиливала чувство грусти по несостоявшемуся для него празднику.
На корабле в этот вечер было необыкновенно тихо. Личный состав убыл в клуб на праздничный концерт, вахта шла спокойно без лишних телефонных звонков и внезапных вводных. Видимо корабельное начальство, как и командование бригады, уже выдохлись отдавать бесчисленные приказания и сами готовились по- уютнее устроиться за праздничным столом.
В дежурной рубке мирно тикали часы, лейтенант внимательно просматривал журнал входящих телефонограмм, проверяя их доведение до исполнителей, а также соблюдение сроков докладов об их исполнении, а его помощник, розовощекий мичман, ленивым взглядом скользил по страницам праздничного номера флотской газеты.
— И как же это угораздило меня «загреметь» на праздничную вахту, — сокрушался мичман, которого, как и лейтенанта, грызла тоска по берегу.
— Вы же лучший из боцманов в бригаде, вот вас и упекли, — съехидничал Зарубин.
— А вы, товарищ лейтенант, лучший из всех командиров боевых частей корабля, — парировал мичман.
— Вот поэтому мы и дежурим вместе. Передовики! А им у нас везде дорога, ну, а командованию всегда за нас почет, — заключил лейтенант.
Зарубин закурил, и в этот момент зазвонил телефон. Мичман снял трубку и протянул ее офицеру. Помощник дежурного по КПП бригады приглашал дежурного по кораблю на проходную. – К вам пришли, — сказал он.
— Кто? – переспросил лейтенант.
— Придете, узнаете, — таинственно ответил помощник и положил трубку.
— Новая вводная? – ухмыльнувшись, спросил мичман.
— Похоже. Наверняка очередное еще более ценное указание комбрига по обеспечению порядка на время проведения праздника, — небрежно ответил Зарубин и, оставив за себя помощника, вышел из рубки дежурного. На улице было прохладно. Белые снежинки, кружась, ложились на палубу сторожевика. Лейтенант глянул на часы. До новогоднего боя курантов оставалось чуть больше часа. Он неторопливо шагал к проходной, гадая, кто это мог навестить его в столь позднее время. На КПП он подошел к помощнику дежурного, молодцевато козырнул:
— Лейтенант Зарубин…
Тот в ответ небрежно кивнул на дверь проходной.
Офицер вышел на улицу и увидел знакомый «Жигуль». За его рулем сидел коллега с соседнего корабля старший лейтенант Лахновский. А рядом?..
«Нет! Не может быть! Неужели она?! – лейтенант не поверил своим глазам и ближе подошел к машине. И тут он убедился, что рядом с его другом сидела сестра Лахновского обольстительная Виктория или попросту Вика. Именно эту девушку он давно, но безответно любил.
…Они познакомились, когда он был еще на первом курсе. Она ему сразу понравилась. Этакая бойкая первокурсница инъяза, свободно щебетавшая по-английски. Николай попробовал ухаживать за ней, но гордая адмиральская дочь только насмешливо строила ему свои голубые глазки и все его старания обращала в шутку. Едва он попытался напрямую объясниться с ней уже на втором курсе, как насмешница начала строить ему рожицы и, приложив свой маленький пальчик к кончику его носа, стала конючить:
— Ну, не надо, миленький. Ты еще не достиг той черты, чтобы называться мужем…
Такое несерьезное, как он считал, ее отношение к себе выводило его из равновесия. Обычно спокойный и уравновешенный, он тут же взрывался, называя ее легкомысленной девчонкой, отталкивал ее «материнскую» руку и обидчиво поджимал свои пухлые губы. Этот детский гнев смешил ее еще больше, и она, погладив его по головке, пыталась умерить его пыл. Так продолжалось до третьего курса, пока он не столкнулся в дверях квартиры Лахновских с высоким, широкоплечим парнем. Кавказского типа лицо, тонкие усики, агатовые с легким налетом влаги глаза были очень привлекательными. Мощная фигура парня, упакованная в модную «кожу», явно выигрывала по сравнению с худощавым курсантом с тремя «галочками» на рукаве. Было видно невооруженным глазом, что «Кацо», (так Николай про себя прозвал парня) относился к разряду «крутых». Большой золотой перстень на указательном пальце, массивная золотая цепь на толстой короткой шее, надменно-презрительный взгляд, который безразлично скользил по невзрачной фигуре курсанта, даже не удостаивая его своим вниманием, выводили из себя ревнивца. Курсант понимал, что по сравнению с таким видным кандидатом в женихи, нашпигованном «баксами», он явно проигрывает, а грузин всем своим видом показывал, что этот жалкий курсантишка для него вообще не конкурент. В завершение этого противостояния черный дорогущий «Мерс» кавказца окончательно добивал бедного курсанта, посылая его в полный нокаут. Николай, ненавидел соперника, видя, как тот вальяжно восседает за рулем своей «тачки» и надменно взирает на окружающий мир глазами подлинного хозяина жизни. Бывало, когда рядом с ним сидела Вика, он умышленно ехал на красный свет светофора, и если его останавливал мент, то «Кацо», не поднимая на того глаз, небрежно совал ему стодолларовую бумажку. Мент вытягивался, отдавал ему честь, и «Кацо», криво усмехнувшись, нажимал на газ. Такие удары по девичьей психике не проходили даром, и впечатлительная студентка чувствовала, что рядом с ней сидит настоящий «джигит», за спиной которого она будет, как за каменной стеной, Курсант, видя эту тягу любимой к богачу, наконец, понял, что при таком раскладе сил Викторию никогда ему не покорить и, очертя голову, ударился в свою науку. Только она не изменяла ему и отдавалась легко, с удовольствием раскрывая ему свои тайны.
Дни бежали один за другим, и наконец, настало время, когда его «галки» на рукаве превратились на плечах в лейтенантские погоны. Звездочки были маленькими и всего лишь две, но они от этого не были менее желанными. Он шел к ним целых пять лет, отчаянно «грызя» гранит науки и постигая таинство военно-морской службы. Это не пришло к нему само собой, как у некоторых, которым прямо с неба падает солидное наследство, а было завоевано собственным нелегким трудом, что вдвойне ценно. Теперь Зарубин выглядел со стороны не столь ущербно по сравнению с самодовольным кавказцем. Возмужавший, в хорошо сшитой военной форме, он выглядел намного привлекательнее, чем в своей старой, изрядно потрепанной курсантской шинельке. А если еще учесть его необыкновенное рвение в службе, то перед молодым лейтенантом рисовалась неплохая карьера.
«Может быть именно мне в будущем предстоит занять его место», — думал Зарубин, с восхищением наблюдая за действиями командира корабля на ходовом мостике. «Если действовать по правилу: «Терпение и труд – все перетрут, то и на командирской должности мне долго задерживаться не стоит. Академия, должность заместителя, а потом начальника штаба бригады, затем – комбрига, а там и в адмиралы недалече», — мечтал честолюбивый лейтенант.
Первое его появление в офицерской форме в доме Лахновских произвело настоящий фурор. Отец Вики, отставной контр-адмирал, даже прослезился, увидев себя в образе молодого офицера. Он восторженно хлопал лейтенанта по плечу, приговаривая:
— Хорош! Ну, каков орел, а?! Не успел я и глазом моргнуть, а он уже лейтенант. Того и гляди, что в адмиралы выскочит… Николай смущался, краснел, а сам косил глазами в сторону Виктории. Та, уязвлено поджав губы, подошла, протянула узкую ладошку.
— Поздравляю…
Он ощутил тепло ее мягкой руки, а в голове крутилась «карусель». Лейтенант не находил слов, а только прижал ее ладоньк сердцу и, не мигая, глядел в ее милые голубые глаза. Они так и стояли бы в коридоре, как изваяния, если бы не внезапный звонок в дверь. Виктория вздрогнула, выдернула ладонь из его рук, щелкнула замком. В дверях возник кавказец. Он недовольно хмыкнул и, словно собачку, поманил пальцем к себе девушку. Та, резко мотнув косой, развернулась и ушла в комнату.