на пол спиной к двери.
Через какое-то время слышу стук дубиной по решётке, и оборачиваюсь. Возле двери стоит придурок, который утром принёс мне стакан воды. На этот раз он держит в руке грязную тарелку с сухим собачьим дерьмом.
— Угощайся. Заслужил, — говорит он с противной улыбкой, и ставит тарелку на пол перед дверью.
Не нахожу в себе сил даже просто злиться на этого выродка, и когда он уходит, просто провожаю его безучастным взглядом, и поворачиваюсь спиной к двери. На меня накатывает сильнейшая апатия, при которой не хочется ни есть, ни пить, ни дышать. Просто уменьшится до размеров блохи, а лучше и вовсе исчезнуть. В таком плачевном состоянии я прибываю ровно до того момента, пока не вспоминаю довольную физиономию жирного ублюдка, его слова о моём будущем, и мерзкий смех. На смену депрессии приходит злость, а руки сами сжимаются в кулаки.
Этому козлу мало просто унизить меня. Он хочет чтобы я сломался, чтобы ползал перед ним на коленях, в надежде выторговать какую-нибудь незначительную поблажку. Не дождётся! Бывал я и в более серьёзных передрягах, и умудрился уцелеть. Уцелею и сейчас. Уцелею, выберусь отсюда, и заставлю жирную скотину пожалеть о том, что он сразу меня не прикончил.
— Эй! Ты живой? — слышу позади незнакомый женский голос.
Нехотя поворачиваю голову назад, и вижу рядом с решёткой незнакомую темноволосую девчонку высокого роста. В правой руке она держит тарелку с варёной картошкой и сочной куриной ногой, при виде которой у меня разве что слюни не начинают течь.
— Пока да. Но я весь день ничего не ел, и что-то мне подсказывает, что пожрать мне дадут не скоро. Если вообще дадут, — отвечаю хриплым голосом.
Девчонка презрительно фыркает, и косо смотрит на тарелку с собачьим дерьмом.
— Вот ведь ублюдки! — ворчит она.
Полностью согласен. Вот только кто тогда ты сама? Ты вроде не похожа на одну из них, но почему тогда свободно перемещаешься по зданию, а не сидишь в клетке как все остальные узники? Пока ищу ответ на этот вопрос, девчонка ставит тарелку с картошкой на пол.
— Угощайся. Тебе это явно нужнее, — говорит она после короткой паузы, а затем уходит.
Он куриной ноги исходит настолько приятный запах, что мне так и не терпится впиться в неё зубами. Но я медлю, подозревая подвох. Уж очень своевременно незнакомка оказалась рядом с моей камерой. Что если ей подослал ко мне жирный урод, решивший поглумиться надо мной более изощрённо? Дать человеку надежду на то, что всё не так уж и плохо, чтобы потом её отнять. Такой вариант кажется мне более правдоподобным, чем вера в альтруизм. Несмотря на это, всё же просовываю руку между прутьями, и беру одну варёную картофелину. На вкус картошка оказывается слегка недосоленая, что нисколько не мешает мне закидывать в рот одну картофелину за другой. С курицей разделываюсь чуть медленнее, наслаждаясь каждым куском мяса. Обгладываю кость до такого состояния, что один конец получается слегка заострённый.
Услышав поблизости чьи-то голоса, торопливо закидываю кость в рот, и делаю это очень своевременно. К моей камере подходит парочка надзирателей с фермы.
— Живо поднял задницу и убрал руки за голову! — приказал один из них, пока второй искал ключи.
Подчиняюсь. Дверь открывается, и зашедший в камеру головорез начинает тщательно меня обыскивать. Не найдя ничего интересного, он приказывает мне выйти, и шагать вперёд, не убирая рук из-за головы. Пока мы идём по пустым коридорам, эта парочка поясняет, что на ферме заполнилась выгребная яма, и кому-то надо её вычистить. Нисколько не сомневаюсь, что идею выдернуть меня расчищать дерьмо эти уродам подсказал жирдяй, но волнует меня совсем другое. Их всего двое. Они довольно крепкие, и вооружены огнестрелом, так что в открытом бою мне ничего не светит. В два счёта все кости переломают, и глазом не моргнут. Я смогу вырваться на свободу лишь в том случае, если застану их врасплох. Лучше всего сделать это на ферме, подальше от посторонних глаз. Тогда сбежать будет намного проще. Но тогда я не смогу вернуться обратно, возвратить свой меч, и поквитаться с жирной мразью, так как охранники на вышках пристрелят меня раньше, чем я доберусь до ворот. Значит действовать нужно сейчас.
С этой мыслью начинаю покашливать. Сначала тихонько, затем всё громче. Продолжая кашлять, медленно подношу правую руку ко рту, и незаметно выплёвываю кость в приоткрытый кулак. Плетущиеся позади головорезы никак не реагируют на этот жест, и я понимаю — сейчас или никогда! Резко обернувшись, втыкаю заострённый край кости в глаз ближайшего головореза. Тот начинает вопить от боли, а я тут же бросаюсь ко второму, и бью его коленом между ног. Выродок хватается за ушибленное место, и сдавленно хрипит. Срываю с его пояса дубинку, и нокаутирую ударом по затылку. Продолжающий выть одноглазый берёт меня на прицел пистолета-пулемёта, но нажать на курок не успевает. Наотмашь бью его дубиной по роже, затем сбиваю с ног резкой подсечкой, сажусь сверху, и плотно прижимаю дубинку к его шее. Тот дёргается, пытается скинуть меня с себя, затем пробует выдавить мне глаза пальцами, но я просто отвожу голову чуть в сторону.
В тот момент, когда его морда по цвету начинает напоминать спелый помидор, убираю дубинку, и наношу мощный удар локтем в кадык. Головорез дёргается, какое-то время сдавленно хрипит, и навсегда затихает. Беру его за руки, и оттаскиваю в находящуюся под рукой душевую. Обыскав покойника, нахожу запасной магазин и армейский нож. Вернувшись к первому головорезу, хочу привести его в чувство, и допросить, но решаю не рисковать, так как место и время для допроса не самое удачное, и просто добиваю надзирателя. Оттащив в душевую второе тело, убираю за пояс пистолет-пулемёт, и отправляюсь на поиски толстяка.
Сама не понимаю что на меня нашло. Не считаю себя чёрствой сукой, но и тяги к альтруизму за собой не замечала. Почему же тогда я пожалела того хмурого паренька, которого видела первый раз в жизни, и отдала ему еду, предназначенную для Йена? Сама не знаю. Наверное потому, что он напомнил мне Лукаса, правда более взрослого. И потому что для меня это было совсем не сложно. Вернувшись на кухню, беру новую порцию, и отношу её Йену. Парень благодарит меня за еду, уплетает всю картошку за пару минут, после чего мы болтаем о всякой ерунде. Когда речь вновь заходит о Стэне, хочу было сменить тему, как вдруг Йен заявляет, что он такой же, как и выродок, убивший моего брата.
— В каком смысле? — спрашиваю я слегка ошарашенно.
— В том, что мой отец тоже глава целого города, — отвечает Йен виновато.
— И только?
— Ну как бы да. Я никого не убивал и не калечил просто от скуки или когда у меня было плохое настроение.
— Значит ты не такой же как он. Ты намного лучше. Возможно лучший из тех, кого я встречала.
Мои слова очень смутили Йена, и он отвёл взгляд.
— Если сможем выбраться отсюда, и вырвать Лукаса из рук этих чёртовых фанатиков, мы отправимся за тобой, куда бы ты не пошёл! — пообещала я.
— Серьёзно? — в голосе Йена отчётливо слышны недоверие и скептицизм.
— Серьёзнее некуда! Пойдём хоть на край света! Если, конечно, тебе нужна такая компания. Я ведь не напрашиваюсь, а просто предлагаю.
Йен как-то нерешительно улыбнулся в ответ. Мои слова его явно подбодрили.
— Охренеть как это трогательно! Я пока вас слушал, чуть радугой от умиления не блеванул! — слышу в стороне до боли знакомый ненавистный голос.
Вздрагиваю, медленно поворачиваю голову влево, и вижу довольно ухмыляющегося Карлоса в сопровождении хмурого автоматчика. Сам Мальвадо вооружён мечом, висевшим в ножнах за спиной, и тёмно-серым револьвером.
— Я, пожалуй, пойду, — рассеяно бормочу на прощание, и отхожу от камеры Йена.
— Да нет уж, Ди, останься. Это в твоих же интересах! — бормочет Мальвадо.
Затаив дыхание, бросаю на Карлоса вопросительный взгляд.
— Наш радист не так давно пообщался с фанатиками …