Я ехал в поезде. Напротив меня, на полке, расположился какой-то угрюмый, молчаливый тип. Он мрачно читал газету, потом пил чай, и за полдня не проронил ни слова. Конечно, люди бывают разные. Один смеется без причины, постоянно растягивая рот, другой держит его на замке, хмуря брови. Вот и этот хмурил. Я увлекся своими путевыми заметками и вскоре перестал его замечать.
Перед самым выходом, когда проводник предупредил незнакомца о его остановке, тот что-то буркнул в ответ и повернулся ко мне:
— Вот тетрадь. Если захочешь, публикуй, писатель, — и, подхватив кейс, вышел.
Почему он принял меня за писателя, понять никак не могу. Но делать было нечего, тетрадь лежала на столе, помятая, с надорванными краями.
«Видимо, он старательно над чем-то потрудился», — подумал я и бросил ее в сумку.
Вскоре житейские дела закружили меня, и я забыл про этот подарок судьбы. Но, как-то после работы, валяясь на диване, решил глянуть на то, что нацарапал этот мрачный тип. Первые же строчки так увлекли меня, что я решил прочитать все. Затем возникла мысль об опубликовании, ибо то, о чем я сейчас вам поведаю, может кое-кому пригодиться и сослужить неплохую службу. Не исключаю, что найдутся и те, кто с гневом осудит это повествование. Но тут уж простите: «Из песни слова не выкинешь». Итак…
Шварценеггер – терминатор, а я – мастурбатор, — писал автор, — и занимаюсь этим делом очень давно, считай, с детства. Помню, когда мне было лет пять соседский мальчишка Вовка, которому было уже аж семь, мял мою пипку и сосал ее. Видимо почерпнул эту науку у неосторожных родителей. Мой «стручок» еще слабо реагировал на такое обращение с ним, но было, почему-то, приятно.
В десять лет я сделал для себя два неожиданных открытия. Во-первых, я узнал, что трахнутая девушка называется женщиной, а не трахнутая – целочкой. А во-вторых, оказалось, что взрослые дяди дерут женщин в пипу, а не в попу, отчего и рождаются дети. Сия новость была для меня равнозначной открытию Америки Колумбом. Позже я узнал, что многие не с меньшим удовольствием трахаются и в попу, но дети от этого не рождаются. Гениально все распределено матерью природой: хочешь детей – трахай в пипу, не хочешь – дуй в попу.
С третьего класса я начал мастурбировать. И виной тому моя повышенная сексуальность и проклятая застенчивость. Мне представлялось невозможным подойти к девочке, к которой меня неудержимо влекло, и дотронуться до нее. Девочки казались мне не земными, божественными созданиями, достойными поклонения и любви. Но голос пола требовал удовлетворения, и я мастурбировал, укрывшись в каком-нибудь укромном месте, и делал это изобретательно, самозабвенно. Сначала любовался на какую-нибудь вырезанную из журнала красивую фигурку и, обозначив между ее ног заветный треугольничек, целовал это место и начинал работать рукой. Организм еще не созрел, и мой орган еще не мог завершать процесс прекрасною «слюной», но мне было приятно, ибо я погружался в волшебную страну дивных грез, где самые красивые девочки в мире сами раздвигали передо мной свои волшебные ножки. Ах! Какие это были мечты! Именно в эти минуты я мысленно трахал своих самых любимых литературных героинь и обожаемых кинозвезд.
По мере возмужания я становился смелее, и уже в восьмом классе нежно обнимал девичью талию во время танца. В пятнадцать лет я отважился на первый поцелуй. Я запомнил его на всю жизнь. Мы с Аллой сидели на скамейке и любовались луной. Где-то гавкали собаки, трещал сверчок, а я мучительно размышлял: «Поцеловать или не поцеловать?». Дилемма была как у Гамлета: «Быть? Или не Быть?». Она сидела рядом. Я ощущал тепло ее бедра. А как мне хотелось не только поцеловать, а и пощупать ее небольшую, только обозначившуюся грудь. Про то, что можно запустить руку под ее трусики и проверить, что же там, я боялся и подумать. «Эх! Была, не была!» — решился я и, сложив губы трубочкой, потянулся к ее губам. Слегка коснулся их, почувствовав как меня щекотнули ее вздрогнувшие ресницы, и тут же быстро отстранился, прикрывая ладонью щеку от возможной пощечины. Но таковой не последовало. Это только мои графини в романах били своих возлюбленных по щекам. Моя же девочка притихла, закрыла глаза, явно ожидая продолжения этого неведомого для меня занятия. Я осмелел, и уже по-настоящему впился в ее губы, положив ладонь на ее упругую грудь. Мы стали исступленно целоваться взахлеб.
Я уже был готов запустить ладонь ниже, но в этот миг звонкий голос ее матери возвестил о конце нашего первого, с поцелуйчиками, свидания. Счастливый, с необыкновенным чувством чего-то прекрасного, я лег в постель и никак не мог заснуть. Перед глазами стояла она: единственная и неповторимая с пряным запахом ромашки на губах. И тут мой орган напомнил о себе. Я вцепился в него обеими руками и стал с остервенением мучить его. Я закрыл глаза и увидел ее ножки, потом выше, выше и вот оно – заветное местечко, сводившее меня с ума. Я мысленно трахал ее именно туда и впервые в жизни испытал сладость извержения. Прав был Петр Первый, говоривший Сашке Меньшикову, что «слаще этого дела ничего в жизни нет».
Через некоторое время мы разбежались с Аллой. Моя первая любовь так и не состоялась. Она увлеклась другим мальчиком, а я – другой девочкой. Люська была взбалмошной девчонкой, от которой в любую минуту можно было ожидать чего угодно. Ее мать, дородная матрона, жена командира большой части, имевшая начальное образование и называвшая швейцара «швицаром», а троллейбус «тролебусом», тем не менее, была весьма осведомленной по части секса. Как-то она меня спросила, а не целовал ли я ее дочь между ног. Я был так поражен ее вопросом, что не знал, как ей ответить, только промычал в ответ что-то не членораздельное, вроде «А разве туда целуют?». «Целуют. И еще как целуют», — усмехнувшись, ответила матрона и загадочно шепнула на ухо: «Сегодня ночью Кости не будет. Приходи. Научу». «А как же мама?»,- спросил я. Но она, смеясь, ответила, что та уже дала согласие на мою ночевку у них. Наши мамы были подругами, и такое необычное приглашение сорокапятилетней Марии Павловны было для меня полной обескураживающей неожиданностью. Но жажда познать нечто новое, доселе мне не знакомое взяла верх, и я согласился.
Когда ее любимая дочь уснула прямо у телевизора, Мария Павловна, уложив ее в постель, тут же потащила меня в свою спальню. Она раздевалась, медленно освобождаясь от одежды. Я сидел в кресле в одних трусах, и словно завороженный, пялил на нее изумленные глаза. Телеса у полковницы, прямо скажу, были отменными. Одна грудь чего стоила. Она запросто могла укрыть ею мое лицо.
Мне в то время было уже шестнадцать, но я оставался еще девственником, так как «сношал» женщин только виртуально. Не скажу, что к этой матроне меня не влекло. У нее были такие пухлые губы, что, когда она их пускала в ход, впиваясь в мои, ее дочь ревниво косила в сторону матери и, вскочив с кресла, в слезах, убегала в свою комнату.
— Ты же совсем не умеешь целовать мужчин, дура! Учись у матери! – кричала ей вслед Мария Павловна и, присев рядом, запускала свою властную руку в мои штаны, обучая меня более тонкой мастурбации.
Когда она улеглась, то тут же поманила меня пальцем. Я подошел, она села, схватила меня за трусики, которые мигом оказались на полу. Она взяла в руку моего «мальчика» и стала его разминать. Вскоре он был готов к «бою». Но она не торопилась. Приблизив меня к себе вплотную, она припала губами к нему и стала сосать. Делала она это настолько умело, что я мысленно простил ей всю ее безграмотность по части русского языка. Увидев, что мои глаза уже «повлажнели», она опрокинулась навзничь, увлекая мою голову к своему мохнатенькому бугорку. Она раздвинула пальцами вход и прошептала: «Соси! Соси так, чтоб мне тошно стало!». Я не понял, что означает это «тошно», но сразу же погрузил свой нос в ее лоно. Язык наткнулся на что-то, я лизнул это, пытаясь поймать губами. Она мгновенно сжала мою голову ногами и забилась в любовном экстазе.Первый взрыв ее «вулкана» залил все мое лицо. Я отплевывался, но она тут же села, притянула лицо к себе и стала слизывать с него свою жидкость. Мне это показалось гадким, но она, не дав мне опомниться, снова заняла прежнюю позицию, заставив сношать себя и далее таким необычным способом.
— Глупый! Это такой кайф! Сейчас я отсосу тебе так, как ни какая потаскушка этого не сделает, — усмехнулась она, снова села, и, ухватив губами мою «соску», стала так ее отсасывать, что у меня от нахлынувших чувств закружилась голова. В мозгу крутилась одна мысль: «Если она так и с мужем работает, то почему тот ей изменяет?». Ходили слухи, что ее бравый полковник часто остается на работе вместе со своей молодой секретаршей, у которой, как говорила Мария Павловна, «Ни кожи, ни рожи!».
Через час я был похож на выжатый лимон. Мария Павловна с таким темпераментом занималась обучением новобранца тайнам секса, причем сама так увлеклась этим, что не заметила, как ее кавалер уже едва волочит ноги, пытаясь добраться до туалета.
Когда я пришел, полковница сидела на кровати в своем прозрачно-голубом пеньюаре с чашкой в руке.
— Ну-ка хлебни, — протянула она чашку.
Я отпил несколько глотков и сразу почувствовал, как восстанавливаются мои силы.
— Теперь ты не оскандалишься перед Люськой, когда ляжешь с ней в постель. А когда она тебе надоест, я всегда приду к тебе на помощь. Представляешь, как это клево поочередно трахать мать и дочь! Это – супер. Кстати, о «птичках». Надеюсь, что у тебя хватит ума не делиться своим мнением о наших шалостях со своей мамочкой?
— Ну что вы, Мария Павловна!
— Смотри у меня! Не балуй! – погрозила она мне пальцем и, слегка усмехнувшись, спросила:
— Слыхала я, что ты неплохо дрочишь?