— О, Боже мой! Анна! Объясните же, наконец, что произошло! — Дюваль стал осторожно приближаться к ней, предостерегающе вытянув руку и глядя ей в глаза. — Прошу вас! Видите, у меня ничего нет, — он показал свои ладони, — я не притронусь к вам, но я должен знать, в чём вы меня обвиняете.
Холодный пот выступил у него на лбу. Он боялся предположить самое худшее. Однажды он видел нечто подобное. Тогда «Зевс» обнаружил на одном из островов сошедшего с ума человека. Они так и не смогли узнать его историю. Приняв их за дикарей-людоедов, несчастный зарезал себя на глазах у изумлённых пиратов.
— О, янедоумок палубный! Проклятье медузы! — мысленно выругался Дюваль. — Что я наделал?! Как я посмел оставить её одну?!
Вслух же он продолжал спокойным тоном уговаривать девушку. Наконец, заметив, что она на мгновение отвела взгляд, он одним прыжком оказался возле неё и успел перехватить занесённую со стилетом руку. Он сжал её кисть, стилет выпал. Дюваль схватил Анну, перекинул её через свою шею и потащил к хижине.
— Бандит! — кричала она, вырываясь, дёргаясь изо всех сил.
Но он мёртвой хваткой сжимал босые ножки и тонкие кисти рук.
— Пират проклятый! Отпусти меня! Слышишь?! — кричала Анна. — Убери от меня свои руки! Грязное животное! Я не позволю играть со мной! Если… если ты тронешь меня, я убью тебя!
Оказавшись в хижине, Дюваль швырнул девушку на её лежанку. Она сразу вскочила и бросилась к дверям, но он преградил ей дорогу и небрежно бросил платье.
— Мадам, оденьтесь! Мне трудно… смотреть на вас в таком виде, — ухмыльнулся он своей прежней усмешкой, которую она часто видела на его лице прежде.
И ещё Анна заметила в его глазах незнакомое ей выражение холодной непримиримости, ещё более стальное, чем было раньше.
Ей стало страшно от одной только мысли, что он может не просто уничтожить её, а сделать это каким-то ужасным способом. Она даже и представить не могла, каким именно. Анна зажмурилась и быстро накинула платье.
— Хорошо! — вновь ухмыльнулся он. — А теперь садитесь… пожалуйста, и расскажите мне о причине вашей выходки, — уже спокойно, но всё тем же железным тоном сказал он.
— Я не сяду, сэр, — дрожащим голосом, однако с упрямством в глазах, отвечала она. — Я могу говорить и стоя.
— Хорошо, — кивнул он. — Итак, вы сначала хотели убить себя, а потом грозились убить меня? Чем, позвольте узнать, я вас так разгневал?
— Вы… вы… обманули меня, — пробормотала Анна. — Вы заманили меня в свои сети, сделали меня… вашей… игрушкой, потом я вам надоела, вы бросили меня одну и… и
Она не успела договорить, как он разразился гомерическим хохотом. Анна в растерянности смотрела на него. Наконец, он закончил смеяться и сел на табурет.
— Ну, и глупенькая же вы, мадам, — сказал тихо, качая головой. — В вашей хорошенькой головке бродят одни глупости… Помните, чего вы хотели тем утром, когда я оставил вас? — спросил он, улыбаясь.
Анна, вспыхнув, опустила глаза.
— А я сказал, что… нужно подождать. Вы полагаете, если бы я остался, мы смогли бы удержаться? — он вновь улыбнулся широко и по-доброму, задорно блеснув глазами.
Потом вдруг встал, взял шпагу и протянул ей, держась за лезвие.
— Вот, берите! Если я вам так противен, вонзите в меня шпагу, это надёжнее вашего стилета, — он усмехнулся без злобы, — убивать надо быстро, девочка, без лишних мучений…
Его лицо помрачнело. Анна, зарыдав, закрыв лицо руками, опустилась на табурет. Её слёзы оказывали на Дюваля странное действие. Стальной блеск в его глазах угасал, этот жёсткий, холодный человек, казалось, лишённый способности сострадать, вмиг становился мягким и податливым, словно разогретый воск.
— Не надо… не надо плакать, прошу вас, — нежным, виноватым тоном стал упрашивать он. — Я понимаю… я виноват во всём, что с вами случилось… И… я уду… уйду прямо сейчас… Стану по-прежнему приносить дичь и рыбу, голод вам не будет угрожать. Прощайте…
Дюваль шагнул к дверям.
— Стойте! — воскликнула Анна.