Эх-х, это было нечто! Я все же не сразу перешел на полную скорость, заставляя её привыкнуть к моему телу и двигаться вместе со мной… И только когда Наталка застонала в голос, по-женски, низко и требовательно, я отбросил сомнения и задал ей настоящего «перца» — мои удары были быстрыми, глубокими, я пробивал её до конца, двигаясь по полной амплитуде (уж простите технаря)… Вскоре она забилась подо мной, как молодая шалая лошадка, стон перешел в глубокий всхлип, и она на некоторое время обмякла — но я не останавливался, и вбивал ей дальше, придерживая за попку, вгоняя себя все глубже и глубже… Я не девятнадцатилетний юнец, и время на разогрев у меня чуть иное. Поэтому только доведя дочку во второй раз до стонов и всхлипываний, еще раз прочувствовав судорогу её влагалища и конвульсивные изгибания её гибкого тела под собой, я сменил ритм. Сделав его максимально бешенным… Чувствуя, что вот-вот взорвусь, я подхватил её ноги повыше, удерживая золотистые коленки на своих плечах, и зажав её таким образом под собой, бешено «жарил», пока она не разродилась новыми стонами… Тогда я и сам сделал еще несколько мощных рывков, едва не поднимая её с матраса, и крепко прижав её таз к себе, затем, чувствуя, что кончаю, попытался вынуть член наружу, но она остановила, продолжай, мол… Это послужило хорошим финалом. Я еще раз дернулся, издал горловой рык и почувствовал, как мое семя устремилось в глубину дочери… Я спускал долго, уткнувшись лицом в ложбинку между её остро торчащими грудями и машинально покачивая тазом вверх-вниз… Только минут через пять я выпустил её из рук и улегся рядом…
Ндаа. Сделать оказалось куда легче, чем потом осознать — я только что занимался любовью, да что там, буйно оттрахал! собственную единственную родную дочку… Наталка, кончившая три раза, лежала рядом, неподвижно, все еще раздвинув ноги, по её лобку стекали капли моего семени… Потом она глянула на меня счастливыми мутноватыми глазами и тесно прижалась ко мне бедрами. Я все еще рассеяно глядел на её мокрые глаза, топорщившиеся соски и машинально поглаживал дочку по тугой ягодице. Мы молчали, потрясенные, кажется, в равной мере… — Тебе было хорошо? — спросила она наконец.
Дурацкий вопрос требует же дурацкого ответа, так что я не нашелся ни на что, кроме как бухнуть:
— Ага…
— А он… Ну, ОН. Сказал, что я скучная и вообще… бревно. — Сам он бревно, — злобно вздохнул я, — Буратино, бля. Вот из за таких мудаков и появляются у девушек комплексы… Мне так здорово еще никогда не было. — Даже с мамой?
— С мамой… С мамой все по-другому. Тоже очень хорошо. Но совсем не так…
Вообще и не знаю, как это получилось. — честно сознался я. — А я, а я знаю! — неожиданно решительно произнесла Наталка, — я тебя хотела… да всю жизнь! Сколько помню себя, так и хотела… — тут у неё на глаза накинулись слезы. Черт… — Я тебя всю жизнь пыталась как-то… Зацепить! Хоть чем-то! Почему ты только сейчас на меня обратил внимание? Я был шокирован еще больше, если это вообще было возможно. Ну не помню я никаких Наталкиных знаков внимания к себе, хоть убей… А может от того и не помню, что не обращал на неё особого-то внимания всю её жизнь? Что ж, в этой части упрек был вполне справедливый, мы с Олей куда больше интересовались тем, как Наталка питается, учиться, одевается, чем тем, что у неё вообще на уме. Просто красивая девочка, вот как я её воспринимал… Что еще нужно красивой девочке от родителей?
Вот, оказывается, к чему это может привести! Нда-а… Разумеется, все эти мысли я оставил при себе.
— Ну… Ты выросла. Я почувствовал, что ты стала женщиной… ничего не мог с собой поделать, винил себя — ведь это извращение, грубо говоря. Боялся тебя напугать, покоробить… — я объяснялся виноватым тоном,да я и впрямь чувствовал себя виноватым. Не в том, конечно, что не совратил Наталочку еще в пору созревания, а в том, в чем и вправду был виноват… Надо было потеплей с дочкой, поласковей, только и всего… Впрочем, после случившегося каяться было уже поздно…
— Ты ведь давно хотел меня, правда? — спросила дочь, заглядывая мне в глаза.
— С того дня, как ты приехала, — ответил я чистую правду. — Тогда давай ты будешь мой, пока я отдыхаю дома, ладно? Я люблю маму, но и мне это очень нужно. Очень. Я мечтала об этом все время там, за границей… Никого не надо обманывать — мы же можем бывать вместе? Недолго, папка? Всего несколько недель…
Самое ужасное, что больше всего сейчас я хотел не разговаривать с доченькой, а..поставить её в классическую позу и засадить промеж тугих ягодичек, вот в эту самую ложбинку, самой природой проложенную под мужской член…
Перспектива наслаждаться её телом все лето не только меня не пугала — она восхищала.
Но меня пугали две вещи — я не знал, как смогу скрыть измену (хотя как-то и не ощущал себя изменником) от Оли, и с трудом представлял, кем же мы будем с Наталкой приходиться друг другу в будущем. Отец и дочь? Простите, не верю. Любовники? Бррр … ненавижу даже само слово. Муж и жена? Глупости. Наталка еще растущая личность, ей захочется узнать еще многое, а я, наоборот, старый тюлень, и недолго еще смогу выдерживать её энергию и молодость, разочаровывая её. Понятно, что я говорю не только и не столько про секс…
— Ладно, посмотрим. — сказал я наконец веско. — Приедем домой, поглядим как все будет, доченька… Я хочу тебя, ты же видишь? Просто проблем будет много, это тоже надо понимать… Кстати, ты что же, предохраняешься? — спросил я с улыбкой, надеясь, что она вышла не очень напряженной…
— А как же… — улыбнулась моя дочурка, — Я когда ехала, дала себе залог тебя окрутить. Надо было все предусмотреть. Я теперь мужчин знаю… Я не выдержал и рассмеялся, шлепнул её по попке, и отправил на озеро подмываться…
Остаток дня я провел… с удочкой. Ловил, кроме шуток, рыбу… После полудня жара стала спадать, и сиг пошел уже плотной чередой, благо место было очень хорошее. Потом я взялся за спиннинг, ушел подальше и взял двух приличных тайменей, в одном, мне одному известном, месте. Пока я этим занимался, Наталка тоже увлеклась, и пополнила садок еще четырьмя сигами… Когда стало смеркаться, мы выпили чаю, убрали дрова подальше, и забрались в палатку… На этот раз Наталка решила не быть пассивной — дав мне чуть-чуть насладиться свой грудью и бедрами, она решительно расстегнула ширинку моих джинсов, резво стянула трусики и запрыгнула на меня верхом… Я порядком устал после столь насыщенного дня, и с удовольствием отдался созерцанию того, как моя раскрасневшаяся от усердия доченька ритмично раскачивается, насадившись на мое естество… Как трепещут её обнаженные груди, скатываться между ними на плоский животик капельки пота, как раскачивается собранный в резинку хвост волос… Наталка двигалась сначала неспешно, жадно, то насаживаясь на мой член целиком, то почти выпуская его из себя… Затем её движения стали резче, глаза затуманились, она прикусила губу и крутилась вдоль его ствола все быстрее и быстрее. Казалось, он вошел в неё небывало глубоко. Было чувство, будто я пронзаю её насквозь — от промежности, до гортани… Мой орган не столь уж и велик — но и не мал, зато в толщину весьма незауряден. Моя жена бывало говорила, что такое — редкость… А сейчас на нем вертелась, постанывала, запракидывая голову, оттапыривая прекрасную грудь, моя дочка… Какой-то сюрреализм. Ощущения были даже острее, чем в прошлый раз — влагалище дочери охватывало меня еще плотнее, и проникновение было глубже…
Наконец, Наталка не выдержала, застонала глубоким горловым стоном, и упала мне на грудь, подергивая бедрами… Я еще не был удовлетворен, поэтому вынужден был действовать… Обхватив её полубесчувственное тело, я решительно поставил её на колени, согнул, и все так же не снимая джинсов, глубоко въехал сзади, почти как и хотел совсем недавно… Её золотистые ягодички были покрыты мельчайшими капельками пота, которые время от времени сползали в ложбинку, особенно во время мощных толчков, которыми я сотрясал Наталкино тело… Зрелище её обнаженной спины с рельефом напряженных мускул и цепочкой ракушек-позвонков небывало возбудило меня… Я запустил пальцы в её шелковистые русые волосы, и загонял, раскачивая все тело, долбил её, как рабыню, невольницу, то вновь становился нежным, целовал её плечи и поясницу… Она сначала приходила в себя после прошлого оргазма, затем стала по-кошачьи выгибать спину, привыкая к новой позе, отдаваясь мне полнее… В очередной приступ нежности я почувствовал её напряжение, готовность, и ускорил ритм. Когда она застонала, кусая подушку, я тоже прибавил, и с очередным толчком неспешна, нежно кончил в неё, перебирая между пальцами мягкие пряди… Некоторое время мы не расцеплялись, но вскоре усталость взяла свое, и мы упали рядом, плотно обнявшись и ощущая приятную дрожь по всему телу…
На следующее утро мы проснулись, почти не веря во все вчерашнее, но растерзанный вид обоих и чувство приятной легкости убеждали в обратном… Мы провели почти что обычный день — из эротических переживаний могу вспомнить только затяжной поцелуй, после особенно удачного пойманного тайменя. Ближе к вечеру собрались, и поехали домой…
Дома все обернулось проще, чем я думал. Усталость после выходных была более чем естественной отговоркой от супружеских обязанностей, которые, впрочем, мне никто никогда силком и не навязывал (скорей уж наоборот). Наталка вела себя прекрасно — абсолютно честно рассказала матери о наших выходных — ну, разве что, о чем умолчала… Так что врать не пришлось не мне, ни ей. Оля решительно ничего не заподозрила — да и многие бы на её месте додумались о ТАКОМ?! Так что жизнь прошла своим чередом… К моим супружеским добавились, так сказать, еще и «отцовские» обязанности, которые, по чести, были скорей приятнейшим дополнением. Могу уверенно ответить, обе мои женщины были довольны, а я был доволен собой. Мы с Наталкой занимались любовью по нескольку раз в неделю — обычно, когда я мог приехать с работы пораньше, или выезжая, как и первый раз, на природу или просто на прогулку. Дочурка была готова предаваться страсти в любом положении, и в любое время — дома в спальне, в машине, в душевой, в палатке, но больше всего любила когда я охаживал её в классической, «миссионерской» позе, на нормальной застеленной постели. А мне больше всего нравилось овладевать ею по утрам, в ванной — согнул её к раковине, приспустил трусики, и засадил от души… Наталка говорила, что это отдает «советским общажным плебейством», но я и не спорил — что ж, такая вот у нас была молодость…
Путешествие как-то не сложилось. Во-первых, мы оба, я и Оля, были очень заняты, как это ни прискорбно. Во-вторых, почему-то сама идея постепенно забылась всеми — по разным, разумеется, причинам… Поэтому лето мы провели дома, вместе. В августе пришла пора Наталке собираться на учебу. Оля наготовила ей с собой кучу гостинцев, нашего, северного приготовления, с целью контрабандного провоза и угощения обделенных такими деликатесами европейцев… Я подарил дочери ноутбук, новенький, и весьма недешевый даже для нас. Она была в восторге… Перед её отъездом мы долго не могли уловить минутку, но наконец я заманил её в гараж, и мы очень нежно, неспешна отдались любви на заднем сиденье, причем чтобы заглушить стоны, Наталка, зажала в зубах полотенце… Кончили мы одновременно, что было для нас редкостью…
Когда мы оклемались и привели себя в порядок, еще долго сидели вместе…
— Папка, я ведь не дура, и все понимаю, — наконец вздохнула доченька, — Ты любишь маму по-настоящему, почти никто так своих жен не любит… — Конечно люблю, милая, — улыбнулся я.
Это было правдой. Я никогда в течении этого лета не забывал про Олю, хотя и предавался страшному греху, никогда нестроил планов бросить её. Нас с Наталкой связывала любовь отца и дочери, страсть юной девушки и еще не старого крепкого мужика, да по сути и все. Это немало — но недостаточно, чтобы Оля выпала из моего сердца. Годы вместе, в бедности и богатстве, радости и горе, мы вместе вырастили прекрасную дочь, вместе похоронили родителей… Как высказать все это моей девочке, чтобы она поняла?! Звучит это скорей фальшиво, затасканно. Оно и не должно звучать, это надо чувствовать…
— Я для тебя всегда буду дочкой, вот это ужасно… — протянула Наталка вновь.