На следующий день они отправились в поместье. Анна молча сидела на лошади впереди мужа.
— Не тревожься, сердечко моё, — накрыв своей рукой её руку, улыбнулся Сергей, — я ни за что не позволю тебя обидеть!
— Меньше всего я беспокоюсь за себя, — отвечала Анна и подняла на него задумчивый взгляд.
— Так почему же ты печальна? — стараясь говорить бодрым тоном, спросил Сергей.
— Я… спрашиваю себя, правильно ли я поступила… Не навредит ли тебе брак со мной? — с нескрываемой печалью прозвучал голос Анны. — Марья Фёдоровна хотела бы видеть рядом с тобой девушку знатного рода…
— Любовь моя! Мне наплевать на мнение тётки. Главное — наши чувства друг к другу… Я же говорил тебе это сотни раз. Клянусь, я готов прямо сейчас увезти тебя в Петербург без всяких объяснений! — глаза Сергея яростно сверкнули, словно он сдерживал какой-то внутренний огонь. С тревогой заглянув в лицо жены, Петрушевский прямо, с волнением спросил: — Ведь ты любишь меня… или… ты сомневаешься в своих чувствах?
— О, нет! — воскликнула Анна, её руки взлетели к нему на шею, прямо глядя на него, отбросив своё обычное смущение, она пылко призналась: — Я люблю вас всем сердцем! И не вынесу разлуки с вами!
Видимо, от волнения и переполнявших её чувств она вдруг обратилась к нему на «вы». Это так тронуло Сергея, что у него перехватило дыхание от счастья.
— Разлука, разлука… опять тревожные мысли бродят в твоей хорошенькой головке, — усмехнулся он, целуя её.
Слова жены его взволновали, до этой минуты она держалась с излишней, как ему казалось, скромностью. Но сейчас её истинные чувства выплеснулись так открыто с присущей ей детской непосредственностью, что он задохнулся от переполнившей его радости. О, как он любил в ней это качество! Анна не умела скрывать, если стеснялась в чём-то признаться, просто опускала взор и молчала. Но никогда он не видел в ней ни капли лжи, ни крупицы той фальши, которую раньше часто встречал в женщинах.
— Никакой разлуки не будет! Слышишь? — его взгляд утонул в её глазах.
Анна, ничего не ответив, молча кивнула и прижалась к нему.
На удивление, тётка приняла их вполне благосклонно, хотя и довольно холодно. Как бы ей не хотелось этого, но разлучить их она уже была не в силах.
— Ты, голубушка, должна узнать кое-что, — неожиданно призналась Марья Фёдоровна прежде, чем отпустит их, — это касается твоих родителей. Да и ты, дорогой мой, тоже… Раз уж решился жениться на ней.
Она помолчала, обдумывая что-то, и заговорила с расстановкой, хмуря время от времени широкие поседевшие брови.
— Твой отец, Анна, Александр Войцеховский служил вместе с Владимиром, моим братом и отцом Сергея. Владимир вышел в отставку раньше, вернулся в родной дом, женился и вскоре овдовел. Александр же остался в армии. Он был из числа любителей приключений, — Марья Фёдоровна почему-то вздохнула. — Игрок, бретёр. Однако, через какое-то время он тоже оставил службу и по приглашению Владимира приехал к нам. У Александра, хотя он и принадлежал к старинному польскому роду, не было никаких средств к существованию, что не диво при его темпераменте и образе жизни. Мой брат взял его к себе в управляющие. Справедливости ради надо сказать, Александр был человеком чести. С собой он привёз жену… черкесскую княжну, — лицо Марьи Фёдоровны исказила странная гримаса, словно её же собственные слова причинили ей боль. — Её предки принадлежали к числу тех пяти черкесских князей, которые ещё в 1562 году перешли на службу Польского короля, приняв католичество. Твоя мать, Анна, была католичкой… полячкой, но по крови черкешенкой. Её звали Елизаветой. Только Александр называл её по-польски — Эльжбета.
Марья Фёдоровна открыла ящик стола, достала из него миниатюру и протянула её Анне. С волнением та взяла в руки изящную вещицу. Едва взглянув на неё, вздрогнула. С портрета на неё смотрела… она сама. Те же огромные тёмные, как ночь глаза, светившиеся неподдельной искренностью и по-детски открыто смотревшие вокруг, тот же плавный разлёт тонко очерченных чёрных бровей, припухшая нижняя губа, чуть выдающаяся вперед, трогательно нежный овал лица.
Сергей, поддержав жену за плечи, усадил её в кресло.
— Это… моя мама? — тихо спросила Анна. В её глазах стояли слёзы.
— Да, — кивнула Марья Фёдоровна. — И ещё вы должны знать, — она вновь вздохнула, — я знала твоего отца, ещё будучи юной. Я влюбилась в него, но… меня выдали замуж за другого. Я не противилась, зная что моё чувство безответно… А когда увидела его с твоей матерью… Словом, я возненавидела её. Она была воплощением всех моих страданий. Каждый день я видела, как он смотрит на неё, любуется, восхищается. У них это было страстное чувство. По прошествии лет я понимаю, что между ними существовало слияние душ и тел, они дышали друг другом. Я же медленно угасала. Елизавета умерла родами… Александр растворился в своём горе. Казалось, он не замечал даже свою крошку дочь, тебя, Анна. И тогда я, уже схоронившая мужа и брата, занимавшаяся только племянником, приезжавшим иногда на каникулы, была вынуждена заняться и тобой. Вскоре Александр, будучи присмерти, попросил меня позаботиться о тебе. Его родные давно умерли, он был один в целом свете, родные же Елизаветы отказались от неё, не приняв брака с Александром. Для них он был мезальянсом. Я дала слово твоему отцу и, думаю, выполнила его сполна.
Марья Фёдоровна встала, выпрямляясь во весь свой высокий рост. В её большой, грузной фигуре было что-то величественное, так могла бы стоять императрица, глядя строгим повелительным взором на своих подданных.
— Ступайте, — приказала она, — мне нужно побыть одной.
Когда Сергей с женой оказались одни в своей комнате, он нежно привлёк Анну к своей груди. Покрыл поцелуями мокрое от слёз личико, прошептал в самое ушко:
— Вот оказывается откуда у тебя такие глаза, — он мягко улыбнулся, — персидские глазки… Опасные…
— Опасные? — Анна удивлённо с улыбкой посмотрела на него.