( быль, случай из прошлого)
Майор Филатов, командир целинной автомобильной роты, нервно постукивал карандашом по лежащему перед ним блокноту. Шло очередное совещание у директора совхоза по улучшению организации уборки урожая. Директор, чернобровый сорокалетний мужчина, ставил задачу. После него поднялась председатель сельского совета. Анна Павловна, слегка курносенькая с василькового цвета глазами миниатюрная блондинка, говорила кратко. Стержнем ее выступления явилась забота о моральном облике прибывшего личного состава роты и его отношению к местному населению.
— После каждого вашего отъезда у нас с дюжину ребятишек рождается, — заключила председатель.
— А разве это плохо? Надо же умножать и выращивать новые кадры на селе. По- моему, это одна из генеральных линий нашей партии, — плотоядно осклабился капитан Таныгин, заместитель командира роты по политической части. Молодая женщина искоса глянула на офицера и не смогла подавить ироническую улыбку: уж очень лукавым показалось ей черноусое, с неизменной хитринкой на устах симпатичное лицо капитана.
По мере созревания урожая работа в роте набирала все большие обороты. Жизнь воинов вошла в привычное русло. Днем солдатики усердно трудились на совхозной ниве, а вот по ночам… Майор буквально опешил, когда как-то, после отбоя, не обнаружил в казарме добрую половину солдат.
— Где люди?! – грозно надвинулся он на молодого лейтенанта, дежурного по роте.
— В туалете.., — глаза у того растерянно бегали…
— Полроты?! Их что, понос прохватил?
— Никак нет, товарищ майор! Но до туалета далеко.., — невнятно лепетал лейтенант.
Майор заспешил по указанному адресу, но там одиноким орлом громоздился ротный начпрод прапорщик Дрозд. Накануне он объелся жареной свининой у своей знакомой, у которой он резал порося, а теперь освобождался от лишнего груза.
Майор прошелся по деревенской улице. Кое-где тявкали собаки, помукивали коровы, но окна домов глядели на дорогу темными амбразурами. Было тихо и спокойно. Даже народившийся месяц на небе, казалось, улыбался майору. Филатов поймал себя на мысли, что, видимо, не так уж плохо устроились его солдаты в мягких постелях местных дам, в которых явно не было недостатка в совхозе. Особенно волновали кровь майора полнотелые, румянощекие доярки, от которых за версту веяло парным молоком и домашним уютом. Ему так и хотелось запустить руку за топорщащийся лифчик иной смазливой бабенки, призывно глядящей на молодцеватого щеголя – майора. Но он не мог позволить себе такую вольность. Во-первых, дома, как он считал, по нему осталась сохнуть красавица жена, а во- вторых, что могли подумать о нем его подчиненные, в том числе и хитроватый зам, который, наверняка, стукнет на него замполиту батальона за такое аморальное поведение. Но майор, как это нередко случается с мужчинами в его возрасте, явно ошибался. В этот момент в далеком дальневосточном гарнизоне его жену плотно «опекал» его лучший друг, который справедливо считал, что лучше друзей могут быть только их жены.
«Значит, по бабам разбежались. И солдатики, и их непосредственные начальнички», — заключил майор, стеганув хворостиной по голенищу сапога, и направился к местной небольшой гостинице, где один из номеров был выделен ему с замполитом.
Капитан Таныгин, как это ни странно, не принимал близко к сердцу ночные самоволки старшин и солдат, частенько сам исчезая на ночь. Вот и сейчас, когда стрелки часов сомкнулись на двенадцати и по радио затихли последние аккорды гимна, его койка сиротливо пустовала.
Филатов разделся, достал из тумбочки початую бутылку коньяка, сделал несколько глотков, заел сухариком и завалился в постель. Не успел он смежить уставшие веки, как дверь тихо скрипнула, и послышался чей-то шепот:
— Спит?
— Дрыхнет, как сурок…
Две тени воровски прокрались к постели Таныгина и стали раздеваться. Послышался звук поцелуя и приглушенный смешок.
— Тише, ты! Проснется…
— Его сейчас и пушкой не разбудишь: умаялся за день бедняга. Слышишь, как храпит?
Филатов, подыгрывая посетителям, действительно слегка похрапывал, сгорая от любопытства.
Наконец те разделись, и кровать жалобно скрипнула под тяжестью двух тел. После некоторого затишья, она вдруг ожила и стала равномерно поскрипывать.
— Ой! Как хорошо! Насаживай глубже! Сильнее! Еще! Еще! — шептал женский голос.
— Угу! – отвечал мужской.
Майор почувствовал, как его «боец» наливается исполинской силой. Если бы сейчас включили свет, то он, наверняка, был бы разоблачен, так как в известном месте простыня красноречиво горбилась. Учащающийся скрип кровати становился невыносимым. Партнеры, казалось, забыли о соседе, разойдясь вовсю. Кровать уже ходила ходуном, а их бесконечные охи и ахи прерывались звуками смачных и долгих поцелуев. Наконец, издав приглушенный стон, любовники затихли, видимо, одаривая друг друга всей щедротой своих тел. Майор почувствовал, что его трусы стали мокрыми. Он шумно вздохнул и повернулся лицом к стене. Те, напротив, затаились.
— Неужели проснулся? – прошептала она.