После всех этих разнообразных событий в округе, подобно кругам на воде, стали расходиться всяческие слухи и домыслы, хотя никто, — ни случайный путник, ни путешественник, волею судеб оказавшийся в деревне, и остановившийся в местной гостинице на ночь или две, — ни за что не мог бы догадаться, какие вещи зачастую вытворяют за закрытыми дверями местные жители — такие внешне респектабельные или простые, богатые или бедные, скрытные или общительные.
Это, конечно, было и к лучшему, ибо любое общество должно являть внешнему миру свое лучшее, достопочтенное и безмятежное лицо, — ведь представители обоих полов, как только искушение заключает их в свои бархатные объятия, ведут себя почти одинаково, хотя все притворяются, что это не так, и на самом деле могут испытывать изумление и шок, когда им случается узнать о невинных слабостях и скрытых предпочтениях других людей.
Даже от миссис Мод Смит, экономки викария, его неизменной наперсницы и помощницы, не укрылись те незаметные перемены, которые произошли после появления в его жизни Ванессы. На протяжении целой недели викарий не смог заполучить новую девушку для «конфирмации», и миссис Смит была чрезвычайно этим удивлена, хотя женский инстинкт не позволял ей сказать ему об этом напрямую. В ее голове еще бродили кое-какие подозрения по поводу «этой мисс Маркхэм», но она не могла в них до конца разобраться, посему поделилась ими со своим мужем Томасом.
Странно это, или нет, но Мод не сделала этого раньше, а Томас не имел ни малейшего представления о том, что происходит в доме священника. Возможно, причина была в том, что она решила, что этот «маленький секрет» принадлежит лишь ей, как и та часть жалованья, которую она не полностью заявляла своему супругу. Викарий часто имел обыкновение давать ей на руку несколько лишних монет после того, как она помогала ему вставить свой отважный и напористый мужской орган в какую-нибудь очередную визжащую юную мисс. Она часто размышляла, какие они на пару со священником затейники, потому что, как и любой страстной и похотливой женщине, ей очень нравилось смотреть, как он входит и выходит из плотно сжатого устья девичьей киски, и видеть, как лицо молодой просительницы принимает различные выражения, в то время как поршень викария неуклонно ее долбил.
— Уже неделю не проводил никаких конфирмаций? — озадаченно спросил Томас. Ему всегда казалось, что это не имеет большого значения.
— Да, он ведь неугомонный, и, по-моему, любит немного пощекотать хорошеньких девочек. Но не смей никому рассказывать то, что я тебе сказала, Томас Смит!
— Ээээ… щекотать? Но ведь такой случай — это прекрасная возможность, — ответил Томас, к изумлению Мод, которая всегда считала его сухим старым пнем. — И ты слышала, как он ее… эта… ну в общем… через дверь?
— Ну, мне показалось, что я слышала именно это. Я имею в виду, что когда молодая девушка вскрикивает и стонет, она ведь не просто молится, не так ли? Надеюсь, ты не станешь делать ничего подобного, когда меня здесь не будет?
— Я? Нет! Конечно, нет! — ответил Томас, у которого и самого уже возникало, даже не подозрение, а скорее любопытство, в отношении жены, потому что ему удавалось иногда заглядывать в ее ридикюль, где он видел гораздо больше денег, чем она когда-либо ему рассказывала. — Молодые девушки, да? — повторил он, отчасти чтобы позлить ее.
— Никогда ни во что подобное не ввязывайся, Том! Клянусь, я устрою скандал, если когда-нибудь узнаю о чем-то подобном!
— Нечего тут и выяснять, — пробормотал он. Отчасти было правдой, потому что мысли, которые недавно стали посещать его касательно двух молоденьких селянок, работавших вместе с ним на той же ферме, он благоразумно держал при себе. Он частенько повторял про себя, что они — настоящие маленькие проказницы, особенно, как он был уверен, после получения добротного мужского «хрена». Да и помимо всего прочего, если викарий мог это делать, то почему не мог он, а если дать им по два шиллинга, то это помогло бы немного их растопить.
К таким мыслям, промелькнувшим в голове Томаса, его подстегнуло замечание жены, которое, в свою очередь, было вызвано скучнейшей неделей, прошедшей в доме викария и явившейся прямым следствием визита к нему Ванессы. Таким образом, мир продолжает вращаться вокруг своей оси, так что зачастую можно задаться вопросом, не окажет ли однажды действие какого-то китайца в далеком Пекине влияние на то, что ты делаешь сам. Однако довольно философии, ибо мы должны продолжить рассказ.
Томасу пришло в голову, что для того, чтобы подсластить двух девушек-селянок, ему понадобится огромная сумма в четыре шиллинга, однако, чуть поразмыслив, он уменьшил ее вдвое, к одному шиллингу для каждой. Вынуть две монеты из кошелька жены было делом одной минуты. Он пришел к заключению, что если она заметит их отсутствие, тогда ей придется обо всем рассказать, однако если она не обратит на это внимания, то лишь потому, что он не и должен был о них знать, и сам факт этого указывал ему на то, что он на верном пути.
С наступлением утра Томас почувствовал себя бодрее, чем когда-либо за долгое время, и пребывал в нетерпении до момента, когда в час дня их мастер не объявил всем о прекращении работы и перерыве на полчаса. Когда Кейт и Милли — те самые две девушки, на которых он положил глаз, — оказались рядом с ним (а все потому, что он сам так расположился), он, как будто ни к кому не обращаясь, проговорил:
— Пойду-ка я за овчарню, съем свой обед, — и с этими словами подбросил в воздух серебристый шиллинг, который Милли, дерзко подскочив, поймала, быстро глянув на него с веселым блеском в глазах.
— Ого, да мы богаты сегодня, верно? — сказала Кейт, когда девочки игриво перебрасывали монету промеж собой.
— Да, немного разжился, но у меня в кармане есть еще кое-что, — небрежно бросил Томас, повернулся и побрел к сараю для овец, — отдельно стоящее сооружение, куда редко кто заходил.
— Что ты хочешь этим сказать? — крикнула ему вдогонку Кейт, но вскоре последовала за ним вместе с Милли.
Томас хитрил, и отказывался отвечать, пока все трое не скрылись из виду других работников фермы. Усевшись на траву и прислонившись спиной к сараю, он небрежно заметил:
— Кому-то шиллинга достаточно, а кому-то надо больше.
— Но почему? Что мы должны для этого сделать? — спросила Милли, которая все еще дразняще сжимала ту монетку, которую он бросил ранее.
— А теперь это должна выяснить Кейт, потому что у тебя уже есть один. И я, кажется, знаю, каким образом она должна получить второй, — сказал Томас, расстегивая свои грубые рабочие штаны и показывая им свою красную «кочергу».
— Ой! Но это же не монета! — Кейт прыснула от смеха.
— Конечно нет, моя малышка, но ты получишь шиллинг в обмен на то, что я хочу, чтобы ты сделала. Поди-ка сюда! — прорычал Томас.
— Думаю, мне не стоит этого делать. Нет, Милли, что ты делаешь? Перестань! О! — взвизгнула Кейт, когда ее подруга внезапно толкнула ее в спину с такой силой, что та с криком упала на него и обнаружила, что сама сжимает член Тома, который пульсировал в ее руке, подобно живому существу. Завладев тем, чего он больше всего желал, Томас запустил руку ей сзади под юбку и прошелся ладонью по лоснящейся, тугой попке девушки, а потом потянулся под нее, чтобы обхватить ее киску.
— Давай, Кейти! За пенни и за бобик! — Милли возбужденно смеялась. [Боб — монета в 1 шиллинг; пенни (пенс) — мелкая разменная монета, на момент описываемых событий составляла 1/12 часть шиллинга. — прим. переводчицы]
— Нет! Не могу! Я не хочу… Ну нет же, нет! — Кейт смеялась сама, но Томас все время ловко манипулировал, перекладывая ее ноги через свои и силой удерживая ее, пока ему не удалось уложить ее левую ногу на внешнюю сторону своего правого бедра, и его похотливый инструмент расположился прямо под ее гнездышком. Возбужденный Томас прохрипел Милли:
— Ну-ка, помоги присунуть его! Давай, нырни вниз и присунь его!
Милли …