— Нет! Ну на надо! – это Ленка… Просит… О чем их просить?!
Я со стоном уронил голову на траву. Из палатки послышалось тяжелое, надсадное дыхание. Все… Вот о все… Они уже… Они ее… они ее там, в палатке… вдвоем… или втроем? Какая разница?.. Они все пройдутся по ней не по одному разу!.. По моей маленькой, хрупкой женушке… Сколько половых актов может выдержать женщина? Отчего умирают во время массового изнасилования? От перенапряжения нервной системы? Или от чего-то еще? В палатке захрипели. Очевидно, Генерал… Это он – что? Кончил? Вероятно… С шумом и облегчением главарь выдохнул отравленный застарелым туберкулезом воздух. Стало тихо. Только слышались Ленкины всхлипывания. С ней мы в опасные дни пользовались презервативами… Она вообще любила резинки… Однажды, случайно заглянув в ее сумочку, я заметил пустую обертку… А тут… Какой у нее сегодня день? Опасный? С десятого по шестнадцатый, считая от первого дня… Вожак выполз из палатки и расслабленно сел у костра. Я, с трудом подняв голову, глянул в его волчьи глаза. Он кивнул. Затем ухмыльнулся и закурил Беломор. Именноэти забористые папиросы… Выдохнул в мою сторону и я вспомнил, что так всегда пахло в сторожки у дяди Феди. Я тогда подрабатывал на стройке…
— Ну давай… ножки… — прохрипел оставшийся в палатке бандит и по моим щекам потекли слезы.
— Выше! Выше! – сквозь сжатые зубы командовал насильник.
Она – что? Подчиняется ему и послушно поднимает ноги? Нет, нет… конечно нет… о чем это я?.. Сдавленный, надсадный вой донесся из палатки и через минуту выполз потный и блестящий в свете костра бандит. Сел, раскинув ноги. Его опавший член бессильно свисал, касаясь травы. Четверо других торопливо срывали с себя одежду. Двое нырнули в палатку, двое других остались снаружи, ежась от ночной прохлады.
— Ну… нет… пожалуйста… — донесся приглушенный голос Ленки.
Затем, звук пощечины. Это – ей? Это они, твари, ее бьют?! Женские рыдания и непрерывный сладострастный стон-рычание, совокупляющегося медведя. С каждым разом, с каждым толчком все громче! Ему приятно!.. А ей, наверное, больно… Вспомнилось, как она отстранялась, когда я слишком уж расходился и переставал контролировать амплитуду движений… Ей больно… Рычание перешло в хрипы. Но они все длились и длились… Да сколько же можно?! Ей больно… Моей жене больно! Слышите вы, свиньи?! Хватит! Хватит, перестаньте! Кто это кричал? Я? Нет, я не в силах… Это кричала Лена… Моя Леночка, Ленусик, моя хрупкая, нежная жена… Хрипы стали затихать… затихли… Слышалось только тяжелое дыхание. Один выполз… Там остался еще один и двое ждут очереди… Чмоканье, звук слюнявых поцелуев… Она, моя девочка отворачивается, а он, бугай, хватает ее, стискивает и сосет, сосет, содрогаясь всем телом и бешено работая тазом!.. Слюни его текут по нежному личику моей маленькой жены, а там… внизу… там, где соединяются их тела… где он проник в ее нежное тело своим огромным… Там – все мокро. Течет, на одеяле, конечно же, пятно… Отвратительное, липкое пятно!.. А он все качает и качает!.. Прекрати! Он выполз из палатки с все еще эрегированным, мокрым, блестящим в отблесках костра, членом.
— Ну, братан… — он присел рядом и доверительно похлопал меня по плечу мокрой, липкой рукой, — хороша у тебя жена, в натуре! Гадом буду! Мышиный глаз!
— Нет, нет, нет… — опять кричала Ленка.
Постепенно крик перешел в рыданье. Она плакала навзрыд, как тогда, у костра… Плакала не переставая. Она плакала, а они… Они на ней… получали удовольствие… Тискали ее, терзали, насиловали ее плоть… Всхлипывания Ленки стали ритмичными, плачь невольно подстраивался под ритм содроганий.
— Я – все, — хрипло сказал один, — давай ты!
Все… Он – все… Значит, он спустил ей… внутрь нее… они все наспускали там… Она же забеременеет! Аборт в ее годы? Как же ты залетела, милочка? – спросят врачи. Всхлипывания опять стали ритмичными. Значит, ее сейчас второй… Его дыхания не слышно… только ее стоны… Стоны? Когда это плач перешел в стон?! Ей больно?! Нет… Это стон не боли… Или, все-таки боли? Нет… Именно так она всегда стонала перед тем… У нее были очень бурные оргазмы… Она вначале стонала, потом кричала, иногда плакала… Я с огромной душевной болью прислушивался к звукам, доносящимся из палатки. Зачем я слушал? Ведь можно было мычать, стонать, заглушать ТЕ звуки. Так хорошо мне знакомые – звуки приближающегося оргазма моей девочки. Да, она уже не плачет… Она сладостно стонет… Он забыла обо всем… Может, ей представилось, что ее любит муж? Или… или кто-то другой, но близкий и желанный? Сейчас она будет кричать и влагалище ее будет бешено сокращаться, доставляя неземное блаженство этому бандиту. Этому потному, мерзкому насильнику! Ленкин крик прорезал ночной воздух. Она кричала и стонала, плакала и смеялась… Собственно, в чем я ее обвиняю? А я – разве уже ее в чем-то обвиняю? Ну да! Она испытала оргазм с насильником! Значит, ей понравилось, как он ее?.. Как они ее… Но…Нет, нет – до этого можно довести любого человека! Постоянные фрикции делают свое дело, независимо от того, кто на тебе – любимый человек, или мерзкий насильник!.. Да сколько же можно кричать?! Она уже несколько минут кричит под ним!.. А, может – не под ним? Может он ее… как-то по-другому?.. Да нет… вряд ли… Она всегда любила ощущать тяжесть мужчины… Да причем тут – любила?!! Она так и говорила: «приятно чувствовать на себе мужика». И вот тут… уж почувствует. Какое-то шевеление. Поднимаю голову – рядом со мной сидит главарь и еще один. А другие?.. Значит, они… У меня что-то выпало из памяти? Когда они все залезли в палатку?
— Не… могу… не на-а-до… — крик глохнет: рот заткнули мокрыми губами.
А, может… не губами? Нет, она же никогда не любила делать минет… Только если очень попрошу! Да причем тут – любила-не любила, идиот?!! Тут ее никто и не спросит… А тот запах изо рта? Когда она, моя Ленуська приходила домой пьяненькая? Запах – такой чужой и знакомый… Запах спермы – вот что это было!.. Она не любила делать минет?
— Хорошо сосет, сучка! — это подтверждение моих предположений. Это голос, кажется, Стаса… Я уже различаю их по голосам…
— Дай-ка я… Да переверни ты ее! А может она на это место – целка?! – хриплый смех, затем крик Ленки. На сей раз – крик боли.
— Теперь уже нет! – сипит очередной насильник.
— Подожди… Давай бутербродик… Да не дергайся, сука! Лежи! Так? Щас… я… ей… Вот! Вот.
Ленка стонет от боли. Слышны шлепки голого, потного тела по другому голому телу. Сейчас там, в палатке… запах… Похож на тот запах, изо рта пьяной Ленки, только, конечно, посильнее…
— Титьки маленькие!.. Почему, сучка… титьки… у тебя маленькие? – Ленка взвизгивает. Вероятно он так крутанул соски, что… Что? Что они – набухли? Что ей стало приятно?!
Шлепки… Стоны моей маленькой жены. Стоны… стоны… Скоро, скоро… я чувствую… она опять закричит, забьется в оргазме… Протягиваю руку и с удивлением обнаруживаю свой стоящий колом член. Вот, значит, как?.. Я, значит, получаю удовольствие?.. Ленка кричит и плачет. Скулит, как побитая собачка и снова кричит! И это длиться вечно! Они никогда не перестанут ее накачивать в два насоса, а она никогда не перестанет содрогаться в бесконечном, болезненном оргазме… Очнулся я от холода… Костер погас. На поляне стоит только наша машина. Рядом – палатка. Это что – сон? Все это – было сном? Облегчение мгновенно сменяется болью – гора пустых бутылок… Развернутые упаковки, куски недоеденной колбасы…
Ночь… тихая, осенняя ночь. Что так мешает там в штанах? Боже! Да это… Ну да, ну да – я же не разрядился… А что там… в палатке?.. Там – она? Или, может они увезли ее с собой? Вряд ли… Подползаю ближе. Болит голова и нога… Надо снять ботинки, разуться, будет легче… Да и джинсы скинуть!.. Вот так… Вот и палатка… Ну и дух!.. Запах пота, перегара, чеснока… колбаса-то была чесночная… и еще – тот самый запах… Темно… лезу на ощупь. Что-то теплое и мягкое… Ага, это жена… Это моя – моя жена ! МОЯ жена! Не важно, что ее только что… что ее сейчас несколько быков… что в нее наспускали… что пользовались ее телом, как ночным горшком, выплескивая внутрь ненужное… Она моя! Она моя по праву! Теплая… Теплая и липкая… Вся – ВСЯ – липкая… Молча, как подкрадывающийся зверь, сдерживая рвущиеся дыхание, накрываю дрожащим телом ее горячее, липкое, расслабленное, как тесто, маленькое тело. Замираю – она почувствовала? Она – почувствовала тяжесть мужика? Она – испытавшая только что столько оргазмов – почувствовала ли она меня – своего мужа? Того, кто так часто соединялся с ней в одном порыве? Ленка издаетслабый стон. Я вновь замираю. Лежу на ее горячем, как грелка теле… На ее ИЗНАСИЛОВАННОМ теле! Впитываю, тяжело дыша, ее тепло… Она вся, вся теплая… А там?.. А там, наверное – огонь! Медленно, рывками, как испорченный робот, Ленка раздвигает ноги… Она – без сознания? Это – что? Рефлекторное движение?
Боже! Как горячо у нее там!.. Мой дружок, мой рвущийся в дело маленький пожарник оказывается уже ТАМ… Непроизвольно содрогаюсь… Женщина безучастна… Она только раскинула ноги… Это во все века означало приглашение… Но она – без сознания!.. Это – на уровне рефлексов! Женских рефлексов! Раскинуть ноги, если на тебя лезет мужик… Делаю несколько движений. Горячо, скользко… так скользко, что я почти ничего не чувствую… Где она – тесная плоть моей любимой жены?.. Еще движения… Нет, надо остановиться! Нельзя, нельзя насиловать, находящуюся без сознания женщину… Какого хрена? Ее уже изнасиловали… Еще несколько движений… Ничего не чувствую там… только тепло… Ее изнасиловали… но она же была в сознании… Почти непроизвольно до предела подаю вперед таз. Не могу достать… нет знакомого плотного комка матки… Все зыбко, скользко… Не могу больше сдерживаться… Не могу… Ленка вдруг, с тихим стоном, делает слабое движение мне навстречу… Вот, кажется… достал… Не могу терпеть… Не могу больше таиться… Сейчас я… Сейчас… И с бульканьем – с журавлиным курлыкантем, которое она так хотела услышать – я, бешено, содрогаясь в нескончаемом, диком оргазме, заканчиваю это невероятное сношение. Соитие. Прободение. Надругательство. Изнасилование.
А кто тут, собственно, кого изнасиловал? Это еще надо разобраться…
zahnahpoh@list.ru