— Я не злюсь.
— Понимаешь, я знаю ту ситуацию со своей стороны. А мне бы хотелось узнать ее с твоей… увидеть все твоими глазами.
— Ага, тебе нужно подробно рассказать, что я чувствовала, когда меня насиловали? Это тебя возбудит, и мы сможем заняться любовью?
— Да, нет, — прикидываюсь я дурачком, — любовью мы и так всегда можем заняться. Мне пока еще не надо дополнительных стимулов…
— Просто хочешь посмотреть моими глазами? — ехидничает Ленка и сверлит меня взглядом.
— Именно так, — смиренно отвечаю я.
— Ну, хорошо. Когда вышли эти шестеро амбалов, я страшно испугалась. Чуть не описалась. Тогда мне удалось удержаться… Потом поняла, что ты затеял какую-то игру и у меня, вроде как, мелькнула надежда…
— Которой не суждено было сбыться…
— Да, не суждено… Но ты сделал все, что мог. Это я оказалась дура, что не послушалась тебя.
— Ну, теперь поздно себя корить…
— Да. Так вот, когда они шарахнули тебя обрезком трубы, потом связали, а потом повернулись ко мне — я описалась. Смотрю на их лица и чувствую, что между ног стало тепло. Таких лиц я, между прочим, никогда не видела. Они подошли все сразу. Навалились на меня, как падающий забор. Один сразу схватил за… Материться можно? — Ленка подняла на меня доверчивые глаза.
— Знаешь, Ленусь, — промямлил я, — лучше не надо, только если уж иначе не скажешь. Ты же знаешь — я не люблю женский мат.
— Ах, да-да, ты у нас культурный и очень чувствительный! Ну, ладно. Короче он сунул руку, а там мокро. Другой бы, наверное, побрезговал, а он, как ни в чем, ни бывало — давай мять. Другие тоже хватали, за что смогли уцепиться. Наверное, я просила их не трогать меня, не помню.
— Да, просила, — я кивнул, — именно в этот момент я очнулся.
— Ну, так, значит, ты сам все видел и слышал! О чем тогда тебе рассказывать?!
— Погоди, — говорю, — ты рассказывай о том, что ты чувствовала. Это главное.
— Ах, вон что… чувства тебе… Что я чувствовала?!
— Именно! Что чувствовал я — я знаю!
— Чувствовала отвращение — вначале. Первым был тот, схвативший меня за… одно место и массировавший его не обращая внимания на мочу, которую он выжимал себе в руку из мокрого трико и из трусиков. Он залез на меня, раскинул ноги и стал совать насухую — никакой массаж меня тогда возбудить не мог. Это потом… А тогда я кроме боли ничего не чувствовала. Но это физически. А морально… Страха уже не было, смятение какое-то было в голове. Отвращение и боль во влагалище, если коротко.
— И долго тебе было больно? — я пытался узнать, как быстро она возбудилась.
— Не знаю, потом боль стала проходить, а уж потом, когда он спустил… Следующие пошли уже по смазанному. Потом только хлюпало! — Ленка зло посмотрела на меня, затем приподнялась и глянула через стол: — Ты смотри! Пока еще не возбудился! Ну ладно, продолжим. Сколько их сменилось, пока я стала что-то чувствовать? — Ленка стала рассуждать вслух, — трудно сказать. Наверное, на пятом немного стало приятно.
— А когда они пошли по второму разу?
— Ну, тогда самый кайф и начался. Они уже сытые были, каждый долбил и долбил, кончить долго не мог, а у некоторых знаешь какие шишки! Похлеще, чем в порнофильмах! Вот тогда меня и стало по-настоящему разбирать. И знаешь, еще что?
— Что? — я чувствовал, что сейчас она скажет что-то не очень хорошее.
— Тогда я перестала раскаиваться, что пошла с тобой откапывать клад.