службы в армии, где, как выясняется позже, он вкусил-распробовал сладость однополого секса, он в этих делах уже достаточно опытен, и потому ничего удивительного нет в том, что вскоре после начала нашего совместного проживания в студенческом общежитии э т о между нами случается-происходит: он лишает меня анальной девственности — впервые вставляет мне в очко, с чувством натягивает меня, трахает по-настоящему, потом подставляет своё горячее очко мне, и я, утопая в глубине его жаркого тела, содрогаясь от наслаждения, от сладости осознания происходящего, так же точно — по-настоящему — трахаю его, — в один из лунных сентябрьских вечеров в жизни моей случается то, что рано или поздно должно было случиться-произойти… это происходит, и — всю осень мы, студенты-первокурсники, живущие в одной комнате, с упоением натягиваем друг друга в зад, едва успевая для этой цели покупать вазелин; происходит это, как правило, перед сном, и
повторяется это с той регулярностью, с какой бывает это у счастливых молодоженов, благо в комнате, кроме нас, всю осень никто не живёт: едва ли не каждый вечер, выключая свет, он, озаряемый лунным светом, щедро льющимся в окно, возникает передо мной уже голый, откровенно желающий, с возбуждённо торчащим членом, обнаженная головка которого устремлена к потолку, и, ничего не говоря, уверенно ложится ко мне в постель; иногда я успеваю снять с себя трусы сам, пока он, щелкнув выключателем — погасив свет, идёт к моей кровати, а иногда трусы с меня, такого же возбуждённого, отзывчиво послушного, стягивает он, — жарко сопя в темноте, мы молча ласкаем друг друга, запойно сосёмся в губы, тискаем один одному напряженные члены; сосём их, мнём друг
другу упругие задницы, задыхаясь от молодого, сладкого, ни с чем не сравнимого удовольствия, потом кто-то из нас — он либо я, никакого правила на этот счёт у нас нет — первым тянется за вазелином, другой поднимает вверх раздвинутые в стороны ноги и, прижимая колени к плечам, замирает в ожидании… иногда мы делаем это днём, возвращаясь с занятий, — осень стоит сухая, тихая, с медленно желтеющими листьями, с летящей в прозрачном воздухе паутиной, и всю осень мы, два студента-первокурсника, живущие в одной комнате студенческого общежития, с упоением трахаем друг друга и в зад, и в рот — кайфуем в своё удовольствие, не изнуряя себя пустыми вопросами, хорошо это или плохо; никто ничего не знает, и это — главное…
Вот — лето; дачный посёлок; огромное красное солнце садится за дальний лес; километрах в двух от поселка — большой пруд, называемый озером, — мы искупались и, обсыхая, стоим на берегу — нежимся в лучах заходящего солнца; мы — это я и мой новый приятель, пацан с соседнего дачного участка; его родители купили дачу весной, и я знаком с пацаном не больше месяца; пацан мне нравится: у него атлетическая фигура, симпатичное мужественное лицо, короткая стрижка,- мастурбируя перед сном, я уже несколько раз мысленно воображал его в своих неуёмных фантазиях; мне почему-то кажется, что каких-либо чувств, похожих на мои, он испытывать не способен, и это наполняет мою душу ощущением грустной безысходности, — мы стоим в плавках у самой кромки воды, и, когда он отворачивается, чтоб отогнать вьющихся вокруг нас мошек, я незаметно рассматриваю его стройное тело, которое в своих подростковых фантазиях я уже не раз ласкал перед сном;
он старше меня на год, и дорожка из мокрых, прилипших к животу черных волос опускается у него от пупка к верхней кромке плавок, покойно бугрящихся в области паха; он отгоняет мошек, мы смеёмся, о чём-то говорим, поворачиваясь к заходящему солнцу то передом, то задом, и я, то и дело бросая на него мимолётные взгляды, думаю, что если бы он сейчас предложил мне взять у него в рот или, приспустив плавки, повернуться к нему задом, я бы сделал это, не задумываясь… но он — ничего такого не предлагает, и вообще: он, скорее всего, ни о чём таком не думает, — мы, о чем-то разговаривая, возвращаемся с озера, солнце скрывается за лесом, медленно сгущаются летние сумерки… и когда темнеет окончательно, я, стоя за утлым сарайчиком с возбуждённым, вытащенным из штанов членом, судорожно сжимая от сладости ягодицы, с наслаждением мастурбирую под звёздным небом — я думаю о своём новом приятеле, мысленно представляю его атлетическую фигуру, его мужественное симпатичное лицо, его покойно бугрящиеся плавки, под которыми исчезает-скрывается от пупка идущая дорожка черных волос…
Вот — осень: первые дни последнего школьного года; суббота, я зашел за другом, чтоб идти на дискотеку, его родителей дома нет, мы выпили бутылку вина, чтоб выглядеть круто, и пока Женька, мой друг, одевается, я сижу тут же, в кресле; вино ударило в голову, и в голове приятно шумит — я смотрю, как Женька, стоя ко мне спиной, спускает трусы… за лето он загорел — был на море, и круглая его задница смотрится на фоне золотисто-бронзового тела белоснежно — я смотрю на его круглые, упруго налитые половинки, и мне хочется… мне хочется сделать то, что я уже делал время от времени с другом Женькой в своих одиночных фантазиях — член мой начинает медленно тяжелеть, а Женька не спешит надевать плавки: он стоит ко мне спиной, стоит голый, стройный, выбирая рубашку, его голые круглые булочки смотрятся необыкновенно возбуждающе, и здесь со мной что-то происходит — я говорю то, что еще никогда и никому не говорил… «Жека, — говорю я, — ты меня возбуждаешь… конкретно! Хуля ты стоишь с голой жопой? Или надевай трусы, или — иди сюда… я с тобой что-то сделаю…» — выпитое вино шумит в моей голове, и шумящее желание растекается по телу; «Смотри, чтоб я с тобой что-то не сделал…» — отзывается Женька; «Жека, бля… ты думай, что говоришь! Ты за слова свои отвечаешь?» — говорю я, глядя на круглую Женькину задницу; «Я?» — он поворачивается ко мне передом, и я вижу, что у него полноценный стояк: залупившийся член торчит, призывно алея крупной налитой головкой, — весело глядя мне в глаза, Женька нагло смеётся: «Видел?
Я за слова свои отвечаю…»; член у него стоит, он возбуждён, и я, видя это, воспринимаю его возбуждённый член как сигнал к действию: поднимаясь с кресла, я делаю в сторону Женьки шаг, одновременно расстегивая свои брюки — жарко выдыхая в ответ: «Сейчас у меня увидишь ты…»; выпитое вино шумит в голове, и желание, стремительно заполняя тело, неостановимо рвётся наружу… дальше всё происходит как в тумане: мы стоим перед раскрытой дверцей одёжного шкафа, я, прижимая Женьку к себе, жарко мну, тискаю ладонями его упругие сочные ягодицы, он, приспустив штаны с меня, тискает ягодицы мои, и, стояками вжимаясь один в другого, мы при этом жарко, сладко, запойно сосёмся в губы… всё это происходит почти спонтанно, удивительно легко и потому совершенно естественно; Женька — голый, возбуждённый — молча тянет меня на свою тахту, и я, на ходу снимая с себя джинсы, через голову стаскивая рубашку, так же молча поддаюсь его натиску;
оба голые, возбуждённые, мы снова сосёмся в губы, с упоением тремся сладко залупающимися липкими стояками друг о друга, безоглядно лапаем друг друга, ласкаем, с нескрываемым наслаждением тискаем; «Возьми в рот…» — шепчет Женька, толкая мою голову к своему паху; «А ты?» — я смотрю на него вопросительно; не отзываясь — ничего не говоря в ответ, он первым берёт мой член в рот, обжимает его горячими губами, и вот — лежа «валетом» на скрипучей низкой тахте, мы с упоением, с наслаждением сосём друг у друга возбуждённые, багрово залупившиеся члены, и всё это опять происходит так естественно, как будто мы в миллионный раз занимаемся самым заурядным делом, а между тем — еще полчаса назад я обо всём этом мог только мечтать, — я впервые в жизни сосу половой член, и впервые член мой, горячо обжимая, влажно скользя по нему вверх-вниз, ласкают губы чужие… кончаем мы друг другу в рот, и делаем это почти одновременно: рот мой внезапно в одно
мгновение наполняется горячей солоноватой спермой, и это для меня так неожиданно, что я тут же, не думая, машинально проглатываю Женькин эякулят, словно из стакана отпитый глоток киселя; впрочем, Женька делает то же самое — почти в то же самое мгновение глотает сперму мою, и делает он это тоже, как я понимаю, от неожиданности… сладость оргазма полыхает в промежности, — отсосали, кончили… кайф! Я так долго — столько времени! — думал-мечтал об этом, что теперь, когда это случается, я испытываю прежде всего чувство радостного, ликующего удовлетворения, что это — свершилось… «Ну, бля… прикололись мы… вообще…», — вытирая тыльной стороной ладони мокрые губы, комментирует Женька то, что случилось-произошло, и непонятно, одобряет он или осуждает то, что случилось-произошло; больше мы с ним об этом не говорим — мы оба, не сговариваясь,
делаем вид, что ничего такого между нами не было и в помине; а еще через час мы привычно тусуемся на дискотеке, у Женьки есть девчонка, он танцует то с ней, то с кем-то ещё, они ссорятся, мирятся — жизнь продолжается… или — жизнь каждого из нас только-только начинается? Я думаю о том, что случилось, думаю о Женькином члене — о его чуть солоноватом вкусе, думаю о впервые испытанных мною ощущениях, я мысленно прокручиваю шаг за шагом случившееся, и мне верится и не верится, что всё это было в реальности: «я сосал хуй» — неоднократно говорю я сам себе весь оставшийся вечер, то танцуя под гремящую музыку, то перекуривая в кругу пацанов, а перед сном, снова прокручивая всё это в памяти, я приспускаю в постели трусы — и долго-долго дрочу, задыхаясь от наслаждения… Потом у нас с Женькой это — взаимное сосание членов — будет ещё несколько раз,
но каждый раз это будет случаться-происходить лишь тогда, когда мы оба будем пребывать в подпитии, — во всё остальное время мы, словно сговорившись, будем упорно делать вид, что всё это нам неведомо, ненужно, абсолютно неинтересно, а потому — всё это нас, друзей-приятелей, никаким образом не касается…
Где — и когда — это всё начинается? В детстве? В отрочестве? В юности? Лето, солнцем залитый день… молодо зеленеют деревья, и тёплые апрельские вечера кажутся бесконечно — томительно — длинными… зима, лютующая морозами… огромное красное солнце садится за дальний лес… дождь, барабанящий по окну… тихая сухая осень — тонкие паутины плывут в хрустально-прозрачном воздухе… словно в калейдоскопе, где один причудливый узор непредсказуемо сменяется другим, из глубин моей памяти хаотично возникают мгновения собственной — и не только собственной — жизни, — я, как зачарованный пилигрим в ускользающий горизонт, всматриваюсь в непроходящее минувшее, и снова…
Снова — весна: на перекрёстке, под фонарём, льющим ровный молочный свет, два мальчишки стоят на весеннем ветру и, неотрывно глядя друг другу в глаза, говорят о чём-то малосущественном, совершенно пустом… два мальчишки, стоящие на весеннем ветру, сами не знают, очем они говорят, — они, опьянённые весной, опьянённые своей шумящей юностью, неотрывно смотрят друг на друга и, чувствуя друг к другу непонятное, сладко волнующее, томящее притяжение, говорят буквально обо всём — говорят и никак не могут наговориться… они говорят и говорят, тут же забывая, о чем они говорят, эти два мальчишки, стоящие под фонарём, и весенний ветер, весело подхватывая, несёт их слова по пустынной улице — уносит слова их прочь…
E-mail автора: beloglinskyp@mail.ru