Пожимаю плечами. Откуда я знаю, чего мне в следующий раз захочется?
Он ставит бокал на стол с такой силой, что хрупкая ножка ломается. Усмехается криво:
— Не везет мне сегодня. Что сейчас — к стене, на пол?..
Толкаю его на постель, падаю рядом, целую. Позволяю ему делать со своим телом все что он хочет, даже помогаю, поворачиваюсь, выгибаюсь. Заслужил честно. Бедный парень.
Когда я прихожу к нему в дом на семейные праздники, его родители смотрят на меня с обожанием. Там я милая, скромная и вежливая. Позволяю ему собой командовать. Он знает, что расплата последует жестокая, но не может отказать себе в этом удовольствии. Его мама зовет меня «дочкой», старается устроить поудобнее, накормить повкуснее. Мне бывает иногда стыдно, когда я вижу, как ее сын садясь морщится от боли.
Мой мальчик лежит, обнимая меня, уставший и умиротворенный. Для него эти полчаса «после» самое спокойное время. Ласково ворошу его волосы, целую в макушку. Отдыхай, мой хороший. Не думай ни о чем. Забудь, чем тебе приходится платить за эти тихие минуты нежности. Теперь он не забывает выключать мобильный. Как-то в такой вот уютный момент раздался мелодичный звон — ему пришла эсэмэска. Он лениво потянулся, погладив меня мимоходом по животу. Прочитал сообщение. Смутился, взглянул на меня украдкой. Я отобрала у него телефон. Письмецо было от барышни. Привет, тра-ля-ля, увидимся завтра.
— И как это понимать? — поинтересовалась я. — У тебя кроме меня еще подружка завелась?
Не ответил, нахмурился.
— Нет уж, поздно в молчанку играть, — не унималась я. — Рассказывай, что за девица, откуда взялась, давно ли вы видитесь.
Он продолжал молчать.
— Ой, не зли меня, — сказала я ласково. — Хуже ведь будет.
Он встал, прошел через комнату к брошенной на стул одежде.
Я ждала.
Он рывком вытянул из петель джинсов ремень с тяжелой пряжкой и пошел обратно.
Я ждала.
Мой мальчик бросил ремень мне на колени, лег ничком на постель, уперся лбом в сцепленные руки.
Я офигела. Он первый раз проделал все добровольно и правильно. И все-таки… Его тело покорно говорило: «Делай со мной что хочешь», а упрямое лицо утверждало: «Все равно ничего не добьешься». От шеи до колен на нем остались отпечатки пряжки. Но он победил — вопросы я повторять не стала. Не готова была запороть его до смерти. Больше он не носит джинсы, только свободные брюки. Я больше не читаю сообщения на его телефоне.
Навожу порядок, пока мой мальчик спит: собираю осколки, запаковываю и прячу обувь. Выбрасываю перчатку со следами крови. Надеваю наконец алые атласные туфельки. Оборачиваюсь. Он стоит в дверях и наблюдает за мной. Под глазами залегли тени, искусанные губы распухли, на животе проступила синяя полоса от края стола. Какая же я тварь.
— Дай сигарету, — просит он.
— Разве ты куришь? — спрашиваю удивленно.
— Немного.
Он стоит у окна и курит, пока я меняю простыню в пятнах вина, крови и прочего. Говорит не оборачиваясь:
— Я тебя снова хочу. Что мне за это будет?
— Как всегда, — отвечаю я. — Немного боли.
Он поворачивается, протягивает мне недокуренную сигарету. У него уже есть два шрама повыше левого соска. Беру сигарету. Он закладывает руки за спину. Смотрит куда-то над моей головой.