— Есть немного, — отвечает Андрейка.
— Вмазать бы чуть-чуть, для сугреву, — улыбается Витя.
— Ах вы, шалопаи! — покачал я для строгости головой, — но только по чуть-чуть. И только для сугреву. И чтоб никому не говорили!
Тяпнули мальчишки и в карты уселись играть. Тем временем зола подоспела и я туда картошечки побросал. А мальчишки поиграли в карты и снова купаться побежали. Жаркая суббота выдалась. А я чуть-чуть ещё тяпнул и якобы спать завалился, а сам кумекаю, как же всё развиваться будет. Минут 20 пацаны резвились, а потом вылезли и молчат. Потом перешёптываться начали. Я слух-то свой поднапряг и понял, что они сомневаются, крепко я сплю, али нет.
— Ну, давай, — подначивает один другого.
— А почему я? — протестует один из них, Андрейка, по-моему.
Потом слышу, самогонки в стакан наливают и через несколько секунд кто-то из них закашлял. Ещё бы. Первачок знатный. Ещё через какое-то время у меня над лицом дыхание чье-то чувствую. И пальцы чьи-то у меня на поясе оказались. Я был в старых тренировочных штанах без ширинки. И вот чувствую я его руку у меня на поясе. Сначала так осторожно дотронулся, после чуток осмелел и стал тихонечко своей рукой энто место поглаживать. А другой, видать, не выдержал подступившего возбуждения и со словами: «Да, чего ты там канителишься!» грубо стащил с меня портки вместе с трусами. Ну, у меня стоял уже. А мальчишкины руки, знаете, это — не то, что старушкины. Если кто из вас чувствовал на себе прикосновения рук мальчика и старухи, тот разницу поймет. И я, значит, уже давно возбудился. Они остановились чего-то и замолчали.
— Ого, — сказал один из них.
— Угу, — в тон ему сказал другой, — так он же сбрил всё.
— Бляяяя, — застонал, по-моему, Витёнька, — я хочу его!
И Андрюшенька сказал, что тоже хочет.
И вдруг они, как ошалелые, набросились на меня, и давай мне дрочить. Я чуть не взвыл от восторга. А после, бля-я, чувствую, кто-то из них не выдержал и жадно губами своими схватил мой причиндал… Ну, скажу я вам… Даааа… Моя Никаноровна тоже сосала у меня, но любое сравнение кажется мне недостойным. Это все равно, что сравнивать вкус крабовых палочек и натуральных раков, которые в Свислочи водятся.
А второй тем временем ко мне сзади пристроился. Шлепнул он меня этак фамильярно по ягодицам, раздвинул их и как засадил, без вазелину даже, что меня аж всего током передёрнуло Один меня пялит, а второй сосет. А я лежу, кайфую, подмахивать не забываю… Ну, и постепенно контроль теряю. Стонать начинаю от удовольствия.
— Ох!.. Ох!.. Ах!.. Ох!.. Батюшки мои!!!
Это я, значит, так верещу. А пацаны не замечают, — им не до этого.
Первым кончил тот, кто сзади был. Андрейка. А Витёнька сосет… ну как же хорошо!!! Чувствую, кончу скоро… Ох, святые угодники…
— Эй, не увлекайся, — говорит Андрейка, — мне хоть чуть-чуть оставь.
Но Витюшка не реагирует. А я, старый пердун, схватил его голову руками и пытаюсь нашей процедуре четкий ритм придать. Ну, и Витенька старается, отсасывает аж взахлеб. И не думаю я совершенно о том, что видит Андрей все мои усилия.
Ну, вот и кульминация подступила.Все писатели пытаются придать этому моменту самую живописную характеристику. А я не буду. Я — не писатель. А только заохал я на всю катушку. И освободилась плоть моя от лишних белков. А Витек, чувствую, аж вздрогнул, и еще азартнее стало проявляться его исступление. А я, балбес, совсем контроль потерял и заорал, что есть мочи:
— Бляяя! Во, кайф-то!
Открыл я глаза и вижу: стоят мои мальчишки и с удивлением и страхом смотрят на меня. А я всё отойти не могу, все охаю, да ахаю…
— Ох! Ох!
Но постепенно рассудок стал возвращаться в мою башку лысую.
— Ах! Ох!..
Да… И видят эти маленькие негодяи, что хорошо мне.