Пока я запирал машину, девочка, приплясывая от нетерпения, открыла входную дверь и вошла в переднюю. Поспешно зайдя следом, я с удивлением увидел, что она сидит в кресле возле самой двери туалета — дверь эта была тут же в передней — сидит, тесно сжав коленки, и смотрит на меня озорно.
— Ну что же ты? — раздраженно окликнул ее я.
— А давайте мы посидим? — она была точь-в-точь маленькая Дженни… — посидим и поиграем? Я еще никогда с дяденькой не играла.
— Поиграем? — удивился я… — Во что?
Вопрос, казалось, чуть-чуть смутил девочку…
— Ну, в это самое… — она покраснела, как настоящая женщина, когда приходится вслух сказать что-то, что кажется и так понятным… — Ну, кто первый не вытерпит.
Я все-таки не ждал ничего подобного и мой пузырь вздрогнул, как это всегда делает с перепугу переполненный мочевой пузырь мужчины. Если бы не мое возбуждение, которое я чувствовал все сильнее в обществе этой странной, мучающей саму себя девчонки, мне пришлось бы теперь очень туго.
— Что это за игры такие? — только и смог я вымолвить.
— А мы с мамой всегда так играем, — беззаботно пояснила Кэти, так ерзая в мягком кресле, что жалко было смотреть… — Мама говорит, что девочкам в жизни много приходится терпеть и мне надо тренировать… — она снова запнулась и застенчиво покосилась на ладошки, стиснутые бедрами, на, по взрослому уже округлившийся, низ живота… — ну все что у меня там…
Что-то похожее на догадку забрезжило в моем, сбитом с толку сознании.
— И мама тоже терпит? — осторожно поинтересовался я.
— А то вы не знаете! — девочка смотрела хитро и одновременно наивно… — Мама же на работе со всеми дяденьками играет. Она говорит, что с дяденьками вот по-настоящему интересно. Ну и я попробовать хочу-у-у… — Кэти вдруг согнулась, достав лбом почти до коленок, и я тут же вспомнил, как таким вот искренним «Очень хочу-у-у» Дженни расправилась с тем бедолагой. Секрет Дженни казался простым и гениальным одновременно, ради удовольствия мучить любого мужчину, она мучала себя. Я осторожно присел на край мягкого кресла у самой двери…
— А как это «не вытерпит», — уточнил я… — пока кто-то не описается, что ли?
Кэти, судя по всему, нравились эти вопросы, заставлявшие ее все больше краснеть…
— Ну тоже бывает, конечно… — она видимо перетерпела острое желание и теперь сидела почти спокойно… — но обычно кто-то просто говорит «ой, не могу больше» и бежит в туалет. А второй стоит рядом и смотрит, а тому, кто проиграл стыдно-стыдно. А он потом выходит, и тот, кто выиграл, писает один, и ему не стыдно, а кайфно!
Последнее слово она сказала так, как могла бы произнести его искушенная в сексуальных наслаждениях женщина. Я понял, что, инстинктивно желая постичь смысл этого слова, вмещающего и позор и наслаждение, Кэти и делает сейчас то, чего наверняка не одобрила бы Дженни. Хотя, может быть…
— И кто обычно выигрывает? — спросил я. Обоссаться я не боялся, вставший колом член, оберегал мое мужское самолюбие. Разве что в процессе этой беседы я кончу себе в штаны.
— Ну мама конечно… — Кэти улыбнулась моему вопросу… — у нее знаете, как все там натренировано! Она и всех дяденек всегда обыгрывает.
Я подумал, что Дженни не могла и не хотела пока объяснять ребенку, что хоть это и правда, она всегда одерживала верх над мужчинами, но никогда борьба между мужчиной и женщиной не может идти на равных. И теперь, когда я знаю их секрет у моего набухшего от возбуждения члена большое преимущество перед ее бедным переполненным пузырем, который как силой воли не сдерживай — когда-нибудь должен расслабиться, если лопнуть не хочет.
— Только иногда, — продолжала доверчивая девочка, — когда у мамы много совещаний, и она выпивает несколько чашек кофе, тогда она приезжает домой и даже машину не запирает, сразу бежит в дом. Но если я скажу «давай поиграем», она всегда согласится, правда обычно сразу просит… «доченька, у мамы сегодня был такой тяжелый день. Пусти маму в туалет. Мама сдается!» И вот тогда мы идем в туалет, и я смотрю, как мама писает, и даже глаза закрывает, так ей хорошо. И знаешь, что тогда самое трудное?
Я посмотрел в ее лучистые от постоянной борьбы со своим телом глаза и покачал головой.
— Самое трудное, — весело сообщила она свой секрет… — утерпеть, когда кто-то другой рядом писает. На прошлой неделе так получилось, когда мама прибежала с работы…
Я помнил этот день, именно тогда я увидел страшное унижение того парня и окончательно возненавидел Дженни…
— Мама сразу побежала в туалет, и даже не утерпела немножко, у нее между ног джинсы были намокшие, но она их все-таки расстегнула и присела. А у нас в школе занятий много было, и я с утра целую банку сока выпила, грейпфрутового, писать хотела ужасно, умирала прямо, даже сильнее, чем сейчас. И вот когда зажурчало, я только услышала и сразу — уй-уй-уй! — не могу просто, не утерпеть — чувствую, что по ногам у меня уже течет! Я очень-очень прошу, «Мама, дай мне пожалуйста пописать!», а она бедная даже не может встать, ей меня жалко, но она тоже так долго терпела! Так вот мы и пописали обе, она как нужно, а я описалась, совсем как маленькая, сквозь трусики прямо, и по ногам, и в туфли, лужа целая на полу. Мы с мамой долго-долго друг на друга смотрели, и нам стыдно очень было, и тогда мама сказала, что это еще не самое стыдное, а вот ничего хуже нет, чем перед чужим дяденькой не утерпеть и обосс… — Кэти осеклась, быстро поглядела на меня и потупившись прошептала… — описаться… И поэтому, сказала мама, нам с ней надо еще больше тренироваться. И вот я тебя позвала.
-И ты думаешь выиграть? — спросил я.