Оксанка жила в пятиэтажке почти на границе частного сектора, где располагался мой дом. Остальные жили в другом направлении от Мишкиного дома, поэтому я просто повел Оксанку к ее дому. Вскоре на улице мы остались вдвоем.
— Тебе было больно? — поинтересовалась Оксанка.
— Это ты о чем?
— Н-ну о что я тебя ударила, — заулыбалась она. — У тебя был та-а-ако-ой ви-ид.
— Мало того, что отхлестали по щекам, так и еще смеются надо мной, — попытался я сделать обиженный вид.
— Простите, сэр Галахад. Могут быть у дамы капризы? — но я шагал дальше с обиженным видом. — Я искуплю свою провинность.
— Только поцелуй может смыть эту обиду, — продолжал я представление.
Теперь настала очередь Оксанки задуматься, как вести себя дальше. Мы уже подходили к ее дому, когда она решилась.
— Разрешаю… в щечку.
— Я требую только в прелестные коралловые губки.
— Это шантаж.
Поцеловались мы в подъезде ее дома. Целоваться Оксанка не умела. Правда и у меня практики большой не было. Она замерла в моих объятиях, выставила губки и закрыла глаза. Мы просто чмокнулись, и я не отрываясь немного провел язычком по сомкнутым девичьим губкам. Перебарщивать не стоило. Мы постояли минутку, прижавшись к друг дружке, и мне пришлось разомкнуть свои объятия. Оксанка молча выскользнула от меня и побежала вверх по лестнице.
* * *
Наши отношения с Оксанкой приобретали все более интимный характер. Мне было дозволено провожать ее после школы, а в подъезде дома иногда поцеловать на прощание. Это стало нашей первой тайной. Моя фантазия о наших отношениях становилась раскованнее. То мне казалось лучше задрать ей юбку в подъезде, то упасть на колено и произнести пламенное признание в любви. В действительности все не выходило за рамки прогулки по улице по пути со школы домой.
Как естественное продолжение этих отношений я воспринял приглашение Оксанки подтянуть меня по алгебре. Теперь я заходил к ней домой, когда она звала. И хотя это происходило не так часто, как мне хотелось, но все-таки это было продвижением вперед. Мы перемежевали наши занятия с пререканиями, подшучиваниями и поцелуями. Практики в этой области у нас набралось достаточно, но мы продолжали совершенствоваться и дальше. Мама Оксанки, Светлана Александровна, была женщиной понимающей и не ограничивала наши отношения, как на стезе изучения алгебры, так и друг дружки. Она даже умудрялась подшучивать над этим.
Наши отношения имели эдакий волнообразный характер, когда Оксанка, то избегала меня, то чуть ли силком затаскивала к себе. Мы пытались скрыть наши отношения от остальных, но это не всегда удавалось. Шутки в нашу сторону продолжались сыпаться с завидной последовательностью, но мы научились не воспринимать их как обиду.
При удобном случае мы с Оксанкой ходили вместе. Не исключением стало посещение музея, где нас знакомили с бытом не такого далекого прошлого, когда рыцари владели шпагами и таскали с собой пистоли.
Общее впечатление от массивной меблировки и высоких комнат не воспринималось как уютное гнездышко. Мы ходили по залам и, как всегда, подшучивали над экспонатами и над самими собой. Не исключением стало и массивное зеркало высотой в полтора роста человека, в котором мы отражались всей группой.
— Его хорошо бы вделать в спальню, напротив кровати, — заметил Серега.
— Зачем? — поинтересовался Мишка.
— Чтобы были видны все нюансы.
— Чтобы еще и на голову свалилось? — не восприняла его предложение Светка.
— Зато, какая перспектива, — не сдавался тот.
— Им хорошо отлупить тебя, — подержала подружку Маринка.
А я смотрел в него и не мог оторваться, словно какая-то сила приворожила меня. Изображение поплыло. В зеркале осталось только мое отражение и никого вокруг, будто и не было ребят рядом со мной. Вместе с изображением пропали и все звуки, кроме отдаленного шепота.
«…посылка позывного… отклик идентичности… искомая матрица… считывание информации… наложение структур… инициализация вторичного поля…».
Сколько это продолжалось, я не мог определить. Что происходило? Что случилось? Ответов не было, но я знал, что это касается меня. Может это то, о чем меня предупреждала та женщина? Да все это чушь. Сейчас надо собраться и повернуться к ребятам. Я сжал кисти в кулаки, напрягся всем телом и начал движение.
И сразу все включилось. Голоса ребят, речь экскурсовода, шум шагов. Они двигались, они существовали вот здесь рядом со мной.
— Валик, мне больно, — оказывается, я сжимал ладонь Оксанки. Рука разжалась, и она выхватила свою руку из моей.
— Что с тобой, оболтус, чуть косточки не раздавил.
Но я находился в растерянности и ничего не ответил.
— То стоит как истукан, то кости ломает. Надо было бросить тебя здесь, — продолжала жаловаться Оксанка, разминая свою ладошку.
Как выяснилось, она обратила внимание на меня, когда я стоял неподвижно. Хотела узнать, что происходит, взяла меня за руку, и в этот момент я ее сжал.
— Извини. Я не хотел.
Но это ее не удовлетворила и с обиженным видом она ушла к подругам.
Остаток дня я чувствовал себя как в воду опущенный. Все валилось из рук, а к вечеру разболелась голова. Бросив все свои дела, я забрался в постель и попытался уснуть, но все время этот шелестящий голос из зеркала. Теперь я не слышал слов, только общий звук. Он стал окутывать меня, и я провалился в сон.
* * *
На следующий день все было нормально. Продолжались обыкновенные будни, наполненные учебой, друзьями и своенравной Оксанкой. Моя озабоченность интимными отношениями развивалась в зависимости от приливов настроения моей пассии. Однако эти периодические изменения не лучшим образом сказывались на мне. Иногда приходилось искать выход самым обыкновенным образом по вечерам, спрятавшись от родителей в своей комнате и используя подручные стимулирующие воздействия типа журналов и рассказов.
Подспорьем мне в столь ратном труде с самим собой оказалась соседка. Она поселилась в доме напротив моих окон, который около полугода стоял без хозяев. Когда она въехала, я не знаю, только одним вечером я обратил внимание на горевший в ее окне свет. Заинтересованный новизной ситуации я стал рассматривать происходящее у соседей. На улице уже было темно, и свет из окна давал довольно ясную картинку. А картинка состояла из молодой женщины, которая расхаживала по комнате в нижнем белье. Тело у нее было стройное. По крайнем мере, с того расстояния, на котором я вел наблюдения, оно было таковым. Может быть она готовилась ко сну, но после непродолжительных перемещений, она начала раздеваться прямо на глазах. Я прямо прилип к окну, пытаясь не пропустить деталей. Но этих деталей оказалось не так уж много, женщина сняла бюстгальтер, обнажив свои груди, отошла в сторону и выключила свет. На этом представление окончилось.
Утром мама меня просветила, что это приехала то ли из Луцка то ли из Липецка, племянница нашей бабы Гали — Соня. Что там у нее случилось, что она не появилась на похоронах и почему ждала полгода, она не распространялась. Люди поговаривали, что она вроде бы разругалась со своим парнем, осталась без средств, и только сейчас смогла вернуться. В общем, обычные сплетни, которые ходят по поселку, когда что-то случается или же наоборот, когда ничего не происходит и хочется почесать языком хоть о ком-нибудь.
Меня эти сплетни мало трогали. Меня больше волновало то, что происходило по вечерам за окном.
Я привил себе вредную привычку подглядывать в окно. Это стало еще одной частью моей жизни. Первой была школа и друзья, второй — Оксанка, а Соня стала третьей. О каком еще раздвоении говорила Галина Александровна, когда я уже имел три линии поведения.
За несколько дней моих вечерних бдений у окна я успел оценить несколько нарядов Сони, ее манеру раздеваться, а также ее обнаженное тело. Мне оно понравилось. А разве вам не понравиться, если вы видели такое на картинках да по ТВ.
* * *
На шестой день, у Сони был в гостях парень. Они целовались, представляя мне наглядное пособие по технике обнимания. Потом Соня развернулась, подставляя под руки молодого человека свое тело. Тот не преминул этим воспользоваться. Одна рука скользила по груди женщины, а вторая опустилась к паху. Соня даже выгнулась от удовольствия. Эта сцена продолжалась несколько минут. Я был так этим увлечен, что и сам принял участие в этом маленькой оргии.
Я ожидал, что они перейдут к дальнейшей фазе, и я окажусь свидетелем их интимных отношений, но моим надеждам не суждено было сбыться. По неизвестным мне причинам Соня, выпроводила своего кавалера. Скандала по этому поводу между ними я не заметил, и парень спокойно ушел из ее дома.
Сама же женщина вернулась в комнату и остановилась посередине комнаты. Она рассматривала себя в зеркало. Это я сумел вычислить немного раньше. Ее руки скользили вдоль тела, касаясь груди, бедер, паха… Что она делает? Такое ощущение, что она возбуждена. Зачем же она выпроводила тогда молодого человека. Впрочем, какое мне дело до этого. Если она имеет особые наклонности, мне это тоже будет о-очень интересно.
Соня действительно ласкала себя. Не снимая платья, она массировала себе грудь и свою промежность, ласкала свое тело и при этом рассматривала себя в зеркало, любуясь своими действиями. Это ее возбуждало. Возбуждало и меня тоже.
Решив, что платье все же является помехой женщина начала его снимать мелкими движениями. Она словно демонстрировала мне стриптиз. Включить бы еще и музыку, вот была бы красота. Сначала открылся бюстгальтер, поддерживающий ее груди, потом живот и талия. Соня задержалась, лаская свою грудь. Бюстгальтер ей явно мешал. Женщина завела руки назад и расцепила застежки. Она не торопясь, сняла эту часть своего туалета и бросила в комнату. Ее груди так пикантно выделялись на ее теле. Это не были большие полушария, болтающиеся как шары, это были аккуратные грушки, которые пикантно и вызывающие украшали ее тело. Соня уделила им внимание. Своими руками она ласкала их, то сжимая в своих ладонях, то массируя кончиками пальцев. При этом от избытка чувств она откидывала голову назад и ее грива спадала на обнаженные плечи.
Отдав дань своей груди Соня стала дальше снимать платье. Под ним оказались тонкие трусики-бикини, прикрывающие ее естество. Платье соскользнуло с ее ног, и женщина выпрямилась красивая в своей полунаготе. На ее теле оставалась маленькая часть ткани. Ее так хотелось снять. Но Соня не спешила, она стала возбуждать себя между ногами, немного их расставив для удобства.