— Сегодня вечером!
Она приходит, и мы балуемся всеми прихотями нашего воображения. Сначала я получаю восхитительное удовольствие от рассматривания всех её обнажённых прелестей, поскольку ещё светло;дважды гамаюширую её, а ебу аж пять раз. Полагая, что у меня был долгий пост, она в связи с этим проявляет довольно много снисходительности, но говорит мне:
— Вы должны в будущем быть более умеренным, хотя бы ради меня, если не ради себя самого. Поэтому позволю себе следующие три ночи не приходить к вам.
Не могу сказать, что это вызывает у меня огорчение, потому что теперь, когда Илайза посвящена, так же как и Мэри, мы всё это время балуемся самыми восхитительными оргиями ебли и гамаюшинга. Сперва мы имели обыкновение одну укладывать на спину и ебать, в то время как другая находится на своих коленях над её лицом и гамаюшируется ею, тогда как я ввожу свой палец в розовое отверстие задницы передо мной. Но самый чувственный путь мы находим в том, чтобы одна ложилась на спину, а другая на руках и коленях склонялась над нею так, чтобы ртом достать влог лежащей, повернувшись задом ко мне. Та, что лежит под ней, вводит мой дрекол ей во влог и имеет удовольствие наблюдать за нашими действиями, в то время одной рукой щекочет мои стручки, а другой осязает моё заднепроходное отверстие, и даже вставляет туда палец. Так что, пока одна гамаюшируется и втирает в задницу, другая ебётся мною, и мы все трое при деле, чтобы, замерев в агонии захватывающего наслаждения, начать потом всё снова, переменив только места между этими двумя девочками.
Иногда я пытаюсь ввести свой дрекол в небольшое розовое отверстие задней стороны Мэри, но, хотя трение пальцем даёт ей значительное дополнительное удовольствие, пока мой мужской член обрабатывает её влагалище, она всё же ещё не в силах выдержать его в другом месте. Что же касается малышки Лиззи, то я даже не думал о такой попытке. Но однажды, когда у мисс Ивлин и Мэри снова была менструация, а Лиззи находилась в полном моём распоряжении, ей так вдруг приспичило облегчиться, что у неё только и нашлось время, чтобы забежать за куст и присесть. Я остался ждать её, когда она обращается ко мне с просьбой, есть ли у меня немного бумаги.
Я приближаюсь к ней, чтобы дать ей кое-что из обнаруженного у себя. Она стоит в полусогнутом положении, задрав одежду до самой талии. Передавая ей бумагу, я случайно бросаю свой взгляд на то, что она опорожнила, и его необыкновенная толщина меня поражает. И это наблюдение подталкивает к мысли, которая меня уже давно занимала.
Я часто вспоминал удовольствие, которое доставляла мне ебля в задний проход миссис Бенсон, в последствии я попытался направить этим восхитительным маршрутом удовольствия и мисс Ивлин с Мэри, но, как уже было говорено, оказался неспособным преуспеть с ними из-за чрезмерного калибра моего оружия. Полагая, что уж коли они не могут снести введение, то не может быть никакой возможности успеха с моей младшей и менее развитой сестрой, я никогда и не шёл с Лиззи дальше, чем ввод одного пальца. Правда, её это, кажется, больше возбуждало, чем мисс Ивлин или Мэри.
Узрев же необыкновенные размеры вещества, вышедшего из неё при опорожнении, я проникаюсь мыслью, что, если её явно малюсенький забойчик с розовыми губками может позволить выйти столь большой массе, то и моя едва ли большая машина с некоторыми усилиями могла бы быть вставлена. И я решаю уже на следующий день испробовать этот источник наслаждения.
Помня, что у миссис Бенсон всегда было правилом — она должна быть сначала хорошо прогамаюширована и выебана, а дрекол хорошо увлажнён, я начинаю с того, что соответствующим образом стимулирую Лиззи. Сначала я ебу её, заставляя дважды кончить, пока наконец и сам не кончаю; затем гамаюширую.
— О! пихни-ка снова в меня свой дрекол! — умоляет она.
Продолжая высасывать ей влог, я ухитряюсь ввести сразу два своих указательных пальца ей в задницу, и, очевидно, трение ими не причиняет ей боли; напротив, по её движениям мне представляется, что она ощущает большее возбуждение. Я забочусь о том, чтобы как можно больше увеличить, или, скорее, растянуть её забой этими самыми двумя пальцами.
— Ну, поторопись же, дорогой! — опять побуждает она, чрезмерно возбудившись. — Отъеби же меня! Немедля!
И в этот момент я говорю:
— Моя дражайшая сестрёнка, есть совсем другая мистерия чувственного сладострастия, к коей ты пока ещё не причастна и даже не имеешь представления о ней, а я собираюсь просветить тебя в этом.
— О, дорогой Чарли, что это может быть? Делай всё, что хочешь и, если можно, то побыстрее.
— Что ж, тогда, дорогуша, именно в это сладкое небольшое отверстие в твоей жопке я собираюсь ввести свой дрекол. Это может причинить тебе на первых порах некоторую, совсем небольшую боль, но мягкостью движения и временными остановками, если станет уж слишком больно, мы вставим его полностью, а это затем доставит обоим нам огромное удовольствие.
— Дорогой, дорогой Чарли, делай, что угодно! Что можно ожидать от твоего милого дрекола, кроме величайшего развлечения? Я просто умираю от желания поиметь его в себе, меня не заботит, где, лишь бы заполучить к себе это дорогое существо. Наверно, мне следует встать на руки и колени?
И с большим проворством перевернувшись, занимает указанную позицию, выставив два твёрдых и многообещающих полушария своей очаровательной задницы. Я не теряю времени и сразу же одним движением таза проталкиваю до упора ей во влог свой дрекол, чтобы увлажнить его. Это снова ввергает её в дрожь, и она с таким избытком жажды начинает надавливать на него, что весьма затрудняет удаление его оттуда. Настолько там ему уютно и в пору, что сразу же появляется большое искушение проскакать там ещё один круг, но наличие в поле зрения другого объекта, и осознание того, чего же хочется больше, пока ему ещё не изменила твёрдость, заставляют меня собрать волю в кулак, чтобы выйти. На уже увлажнённый дрекол я наношу слюну, обильному выделению которой у меня во рту способствовало то, что я её чуточку погамаюшировал, так что остаётся ещё, чтобы смочить ею и отверстие задницы.
И вот, вставив хорошо смоченный палец, я приставляю головку своего грозного дрекола к маленькому и словно улыбающемуся отверстию, которое находится передо мной. Непропорциональность кажется мне настолько большой, что я боюсь, как бы мой успех не оказался слишком болезненным для неё, но вспомнив размеры того, что выходило оттуда, я смело возобновляю операцию. Головка моя входит, а она даже не вздрагивает. Но всё же, когда я мягко продолжая продвигаться вперёд, преодолеваю приблизительно пару дюймов, она вскрикивает:
— Остановись малость, Чарли!.. Уж больно странное ощущение… Я не в силах выносить это дальше.
Я останавливаюсь там, где был, но пропустив под неё одну руку, прикладываю свой палец к её клитору, а другой рукой вцепляюсь в талию, крепко прижимая к себе её зад, дабы он, не дай бог, не утратил опоры. Мой проворный палец скоро пробуждает её страстность, и я чувствую, как её седалище конвульсивно подёргивается на моём дреколе.
Я позволяю ей стать ещё более возбуждённой и, возобновив мягкое толкание вперёд, нахожу, что, хоть и медленно и почти неощутимо, но делаю успехи. Мой дрекол вставлен уже чуть ли не на две трети его длины, когда, наверно при слишком резком толчке, она опять вскрикивает и сбрасывает мою руку, которая крепко держала её за талию.
— О, Чарли, дорогой, остановись же! Мне кажется, я сейчас задохнусь… Ощущение столь странное, что боюсь вот-вот упасть в обморок.
— Теперь я совсем не буду двигаться, дорогая Лиззи. Он уже весь там, — иду я на маленький обман, чтобы успокоить её страхи. — И когда боль пройдёт, а это будет через минуту, — нам останется только вкусить удовольствие.
Таким образом я удерживаю свой дрекол там, где он был, но удваиваю усилия по растиранию её клитора и очень скоро довожу её до точки кипения. Но попытку завершить вставку решаю не делать, пока я не почувствую, что она не придёт в полный восторг от чувственной разгрузки.И он вскоре нахлынул на неё, сопровождаемый восхитительным движением её собственных ягодиц, которые таким образом сами, без какого бы то ни было усилия с моей стороны, вкладывают к себе в ножны мой дрекол аж по самую рукоятку. И если она теперь вскрикивает, то вовсе не от причинённой ей боли, а от интенсивной чувственности своих ощущений при метании икры. Она не может говорить в течение многих минут, но продолжает мышцей сфинктера возбуждающе стискивать мой восхищенный этим дрекол. Но при моей решимости не оставлять дело на полпути и не ждать другой такой встречи, которая бы полностью ввела бы Лиззи во всю роскошь и энергию этого восхитительного способа, я не должен был на этом закончить свой собственный курс. Моя сдержанность хорошо вознаграждается. Первые слова, которые произносит моя сестрёнка, полны почти безумной радостью и экстраординарным восхищением, которое я дал ей.