Предлагаю вашему вниманию второй цикл хроник СНЕГа. Проклятия автору, описание своих жизненных историй и фантазии вы по-прежнему можете слать на адрес len-ka@newmail.ru
Прошел год, как кончился “юрский период”. Этот год будущие СНЕГовики прожили, как любая другая семья. Дети подрастали. Юрке уже исполнилось девять, Аленке двенадцать.
Когда-то мы переписывались с таинственной незнакомкой по имени redroza (ау, отзовись, пожалуйста). И вот случайно выяснилось, что redroza отлично знает и эту семью, и Аленушку в том числе. Чтобы долго не объяснять, как и почему в семье СНЕГовиков началась новая эра (которую они назвали перевалом), начну с цитаты. Как говорила redroza: “Девчонка была стройненькая, но крепенькая, с проклевывающимися грудками и тощим пузиком. Лапки у нее были маленькие, глазки карие, попка торчала. Очень ей охота было, чтобы ее кто-нибудь за эту попку пощупал, но поскольку она была девочка хорошая и застенчивая, то ничем желаний этих неправильных не выдавала.
Тем более — мальчишки, они ведь такие грубые и даже глупые иногда. Они же всё не так сделают. Либо грубо слишком залапают, либо она кааак засопротивляется, а они и напугаются, убегут: а ну как наябедничает? Никакого у этих мальчишек понимания.
И полюбила она себе кое-что трогать, ну, сам понимаешь. Девчонки не любят такие грубые и глупые слова произносить и писать. Кое, в общем, что.
Конечно, ясно ей было, что однажды она попадется и ее, может быть, даже накажут. Но соблазн-то велик, кое-что-то манит и требует.
И вот однажды лежит она, кое-что себе теребит. Сосочки уже торчат изо всех своих сосочных сил, в ротик и попку себе для пущей радости девчонка кусочки чищеного имбиря засунула: и щиплет, и греет, и больно, и приятно — сил нет. И вот она себя мысленно отругала, пощипала, пошлепала сама, за пузик пощекотала, опять кое-что теребит, вот-вот кончит, нахалка. Как вдруг дверь распахивается и…”
Да-да. Остальные члены семьи, которые собирались купить Юрке новую форму, вернулись с полдороги, потому что забыли деньги.
Все остолбенели. Ленка тоненько пискнула и пулей шмыгнула в детскую за своей одеждой, но папа перехватил ее по пути. Он откашлялся и сказал:
— Ну и новости! Как я понимаю, нам надо собрать Большой Семейный совет. Прошу всех в столовую. Он крепко взял девочку за ухо и повел. Хихикающий Юрка и красная мама шли следом.
Папа поставил девочку на обеденный стол. Она забормотала сквозь слезы и тут же получила крепкий шлепок:
— Нет-нет, никакой одежды. В каком виде развлекалась, в таком и постой. И руки на голову! Любишь кататься — люби и саночки возить. На голову, я сказал! Или тебя ждет отдельная порка прямо сейчас. Ты меня знаешь, выдеру как сидорову козу!
Аля послушно сложила ладошки на макушке и от стыда закрыла глаза.
— Большой Семейный Совет объявляю открытым. А рот Аленушки закрытым. Чтобы ни звука без разрешения! — сказал папа. — А остальные давайте думать, что с нашей Аленкой делать будем.
— По заднице налупить, чтобы сесть не могла! — злорадно хихикнул Юрка.
— Наказать-то мы ее накажем, — сказал папа. — А потом? Как ее от вредной привычки отучить?
— Эх, — вздохнула мама, — как проверишь? Только отвернемся, а она куда не надо себе полезет. Не уследишь, как эта негодница под платье руку сунет. Говорила я тебе, отец: нам надо нового ребенка родить. Маленького. Миленького. От этих бандитов толку не жди.
— Постойте-постойте, — рассеянно забормотал прослушавший папа, — Нового ребенка? Под платье сунет? Кто ребенка под платье сунет? Кажется, у меня есть идея. Да, точно. Беру перерыв: надо как следует обдумать.
После ужина, когда посуда была убрана, а нарушительница спокойствия снова заняла свое позорное место на обеденном столе, папа встал, откашлялся и торжественно объявил:
— Никто больше ничего не придумал? Тогда слушайте мое решение. Дочка, чтобы ты не продолжила свои бесстыжие занятия, с этой минуты и до полного исправления ты будешь под постоянным присмотром кого-то из нас.
— Как это под постоянным? А когда мы с тобой на работе? — спросила мама.
— Когда нас дома нет, под Юркиным. С этого дня с Аленкой всегда будет кто-то из воспитателей. С перерывом только на школу. Итак, дочь, у тебя теперь три воспитателя: мы с мамой и твой младший брат. За малейшее непослушание будешь наказана на усмотрение дежурного воспитателя.
Юрка расцвел и захлопал в ладоши: — Ура, я ее с утра до ночи шлепать буду!
— Нет, осадил его папа, — тебе самостоятельно наказывать сестру я запрещаю. У Алены кроме школьного будет домашний дневник. Его будем вести все мы, и ты тоже. Туда дежурный воспитатель будет подробно записывать, как наша девочка сегодня жила, во что мы с ней играли и хорошо ли она слушалась. Днем ты все замечания по поведению сестры в дневник будешь писать. А мы с мамой будем его проверять и решать, чего она сегодня заслужила. Но учти, если мы тебя хоть раз поймаем на каком-то издевательстве над твоей воспитанницей или на вранье, займешь ее место. Ты должен быть с ней строгим, но справедливым. Любую твою команду она будет обязана выполнить. Сестра полностью в твоей власти. Но помни про ответственность.
— Да-да, — повернулся папа к начавшей всхлипывать Альке, — это наше с мамой дело будет, разбираться, хорошо или плохо тебя брат воспитывает. А ты должна его слушаться без рассусоливаний. Скажет тебе с крыши прыгнуть, сначала прыгнешь, а уж потом нам пожалуешься, когда спросим. Ясно тебе? Ладно, говори, разрешаю.
— О-о-о-н же младше! На целых три года!!! — истерически прорыдала девочка.
— Во-первых, на два с половиной, — начал было папа, и вдруг заметил ее позу, — Эй, а где это у тебя руки?! Совсем совесть потеряла, прямо при всех продолжает! Руки на голову, кому сказано!
— Я не продолжаю, — заплакала Алена, послушно складывая ладошки на макушке, а взамен пытаясь прикрыться, скрещивая ноги – Я закрываюсь. Мне стыдно так стоять. Простите меня, пожалуйста! Я больше никогда не буду! Я всегда-превсегда буду вас слушаться!
— Будешь, — подтвердил папа. — И нас с мамой, и брата.
— Хорошо, — обреченно ответила она, — и Юрку тоже. Можно я теперь оденусь? Ну пожалуйста, я так ходить стесняюсь. Мне все-таки двенадцать уже.
— Вот. Мы подошли к самому главному. Ты считаешь, будто тебе двенадцать лет. Но возраст — не отметка с датой в твоих документах. Это способность вести себя так, как положено в твоем возрасте. А ты что вытворяешь? Раздеться догола и писку натирать, разве так двенадцатилетние поступают? Так вот что я тебе скажу: раз ты себя ведешь, как годовалая, то до твоего полного и окончательного исправления мы все будем к тебе относиться как к годовалой. Во всем, включая любые мелочи. Запомни: тебе не двенадцать, а годик. Нет, не так. Каждый раз тебе будет столько, сколько посчитает нужным твой дежурный воспитатель. Мама, ты хотела маленького ребенка? Получай. Этого младенца можно купать, пеленать, тискать и сюсюкать, сколько влезет. Ты боялась, что она втихаря будет при всех руки под платье совать и наяривать? Не сможет. Потому что никакого платья не будет. В ее возрасте голопопить полезно, а не наряжаться. В ее новом возрасте, хочу я сказать. Дома она будет голенькой. Всегда. Без исключений. Ее шаловливые ручонки и бесстыжая писка всегда будут на виду у взрослых. При нас она туда не полезет!
У мамы был совершенно счастливый вид. Надо же, у нее снова будет младенец! Разве мама могла устоять против такого соблазна? Аленка всей кожей почувствовала, что в эту минуту ее судьба решилась бесповоротно и окончательно.
— Не хочу-у-у-у-у-у-у!!! — раздался душераздирающий сдавленный крик со стола.
— Кстати, — сказал папа. — На время твоего перевоспитания ты будешь подчиняться кое-каким правилам. Тебе будет категорически запрещены…
— Ка-те-го-ри-чески за-пре-ще-ны, — удивленно повторила мама. — Дорогой, ты это говоришь годовалому ребенку?
— Верно, — согласился папа, — назовем это как-то попроще. Например… эээ… например, нельзяйки. Аленушка, теперь у тебя будут нельзяйки. За их нарушение ты будешь наказана. Как именно, будет зависеть от тяжести преступле… тьфу, давай проще: нельзяйки бывают маленькие, средние и большие. Если ты нарушила маленькую нельзяйку, тебя накажет как захочет твой дежурный воспитатель. Нарушение средней нельзяйки будет обсуждаться на совете воспитателей, который выберет для тебя серьезное наказание. А про большую нельзяйку даже думать бойся: за нее четыре раза отхватишь. Для начала каждый из воспитателей отдельно тебе покажет, где раки зимуют, потом педсовет соберем и такое наказание придумаем, чтобы на всю жизнь запомнила! Все нельзяйки выучишь наизусть и будешь Между прочим, вот тебе сразу первая большая нельзяйка: на все время твоего перевоспитания тебе нельзя касаться, даже случайно, своих половых орга… я хотел сказать, сисек и писки.
— Все равно не понимаю, — перебила его мама, которая никогда ничего не упускала. — Не можем же мы с тобой круглые сутки с нее глаз не сводить. И в туалет ей надо будет, и помыться, и мало ли… А у голенькой-то ручки еще быстрей где не надо окажутся.
— Ей теперь годик. Какой еще туалет? Завтра горшок купи. А заодно соски, присыпки… в общем, что для ребенка надо, — ответил папа.
— А если мне готовить надо? Не могу же я ее с собой таскать?
— Зачем таскать? У нее ножки есть. Кстати, у нас в гараже старые коврики валяются.
Папа повернулся к зареванной Аленке и мягко обнял ее за попку, прижав боком к себе.
— Слушай внимательно. Сейчас мы тебе в каждой комнате, в коридоре и на кухне оборудуем местечки из половиков. И вот тебе первая нельзяйка. Наверно… да, средняя. Запоминай: ты всегда, когда твой воспитатель не дал тебе другой команды, должна находиться на своем месте. Можешь сидеть или стоять, хоть лежать. Если воспитатель дал тебе игрушки, можешь играть. Но не заиграйся: ты должна следить за взрослым. Если он ходит по комнате, ты должна всегда поворачиваться к нему так, чтобы твои руки и писка были в любой момент хорошо и полностью ему видны. Если ты видишь, что воспитатель выходит из комнаты, то должна вместе со своими игрушками перебежать впереди него на новое место. Именно впереди, и именно сама, без команды. И на новом месте немедленно принять такую позу, чтобы эта бесстыжая щелка (тут папа шутя пощекотал пальцем аленкину пельмешку) была как на ладони.
— А ночью как быть? И в школе тоже, — продолжала допытываться мама. Видно было, что ей ужасно нравится предстоящее развлечение и поэтому она постарается предусмотреть возможные помехи.
— Сама придумай, — ответил папа. – Для школы сшей ей какие-то плотные трусики. Такие, чтобы Аленка их снять не могла, и сквозь них себя тереть тоже. А на ночь… Ну, давай сегодня ее на ночь спеленаем. В простынь, например. А завтра еще подумаем. Кстати, Юра, и ты подключайся. Изобрети, как можно без твою сестру иногда без надзора оставлять. Без риска, что она тут же рукоблудить начнет. Не хихикай, а думай. Помоги сестричке исправиться. Считай, это твой экзамен на право быть ее воспитателем.
Папа снял девочку со стола и пошел с ней в детскую.
— Как ее перевоспитывать, мы решили, похоже. Осталось наказать за то, что она уже сделала. Идем поздороваемся с ремнем, принцесса.
На пороге папа обернулся и сказал:
— Кажется, я придумал, как нам при посторонних называть нашу работу по исправлению дочки. Предлагаю “перевал”. Это и точно, и невинно звучит.