Капитан первого ранга Лашкевич, старший группы проверяющих из штаба флота, уже, не стесняясь, кивал носом за столом в теплой компании офицеров, сидящих в кают-компании плавучей казармы, которую здесь, «на самом краешке земли» использовали как гостиницу за неимением таковой на флотилии атомных подводных лодок. Комиссия уже завершала свою работу по проверке одной из лодок, готовящейся к боевой службе. Не отставали от нее представители промышленности и научных учреждений так или иначе связанных с производством этой грозной субмарины, которых здесь тоже было немало, также проживающих в этой плавучей гостинице.
Когда «шило» (спирт) уже было выпито и съеден последний бутерброд с красной икрой, приветливые хозяева провели офицеров в сауну, а затем стали разводить по отдельным каютам.
«А ваша – тринадцатая!»- многозначительно улыбнулся моложавый капитан третьего ранга, вручая Лашкевичу ключ от его каюты. Лашкевич, молча, кивнул, взял ключ, открыл дверь и шагнул через порог, едва не споткнувшись. В каюте было темно, только отблески качающегося на ветру лампы уличного фонаря, бегающими отблесками перемещались по каюте. Офицер привычным движением нащупал выключатель, но тот только щелкнул, не дав света.
«Ясно. Они уже сняли питание с кают»,- подумал офицер и стал раздеваться. Его вежливо предупредили об этом, намекнув, что ночью освещение ему вряд ли понадобится. Повесив брюки и рубашку на спинку стула, Лашкевич потянулся к стоящему на столе графину, отпил прямо из горлышка так, кстати, оказавшегося там квасочку, нажал на ручку двери в соседнее помещение, служащего спальней. Здесь было совсем темно, так как иллюминатор был плотно задраен, и свет с улицы сюда не проникал.
«Египетская ночь», да и только. Ладно. Пора на боковую»,- подумал офицер и, нащупав спинку кровати, улегся на сыроватые одноразовые простыни подводника, так приятно охлаждающие его разгоряченное тело. Он приятно потянулся, заложил руки за голову и только закрыл глаза, как чья-то нежная рука внезапно обвила его шею.
— Ты кто?!- подскочил офицер.
— А ты?- прошептал чей-то голос.
— Гм… А вам зачем это знать?- поперхнулся Лашкевич.
— А вам?- усмехнулись в ответ.
— Я полагаю, что рядом женщина,- он на ощупь прикоснулся к ее груди.
— А я думаю, что рядом со мной настоящий мужчина,- ее теплая рука мягкой змейкой забралась в его трусы и нежно обняла сразу же восставший орган.
— Гм…Так, сразу и без знакомства?- сдавленным голосом пробормотал он, чувствуя, что вряд ли долго продержится от такого умелого массажа.
Она навалилась на него всем телом и, словно пиявка, впилась в его тут же пересохшие губы. Он машинально провел руками по ее спине и ягодицам и убедился, что спина у нее гибкая, а ягодицы упругие, как пружины у нового дивана.
— Ты готов?- прошептала она ему на ухо.
— Настоящий подводник всегда готов,- шепнул он в ответ.
— А ты – настоящий?- тихо хихикнула она.
— Чтоб я сдох!- клятвенно бросил он и, переваливая ее на спину, навалился всей тяжестью еще не остывшего после сауны тела.
Лашкевич был из числа постоянных проверяющих и из личного опыта знал, что это далеко не просто случай свел их в одной кровати. Он вспомнил многозначительную ухмылку начальника плавучей казармы, открывавшего дверь именно этой каюты, и понял, что лежащая в кровати женщина просто подстава местного начальства, переживающего за ожидаемую оценку своей работы в деле подготовки атомной субмарины к дальнему походу.
— Ты здесь случайно оказалась?- шепнул он на ушко своей партнерше, которая в этот момент лихорадочно помогала своей маленькой ладошкой направить его «бойца» в нужном направлении.
— Угу,- ответила та. – Шла по коридору и заблудилась. Тут столько кают и везде скрипят матрацы под аккомпанемент вздохов и ахов, только в этой было тихо, но тут ты, как с неба свалился. Слушай! Скоро закончишь задавать свои вопросы? Случаем, ты не следователь из флотской прокуратуры?
— Нет. Те предпочитают апартаменты в престижной городской гостинице. Там не качает…
— А ты когда начнешь?
— Что?
— Качать?
— Уговорила,- невольно зевнул Лашкевич и так заработал тазом, что пружины кровати сначала издали слабый стон, а потом «запели», словно струны инструментов симфонического оркестра. Она тоже не отставала. Работая в такт тазом, она поймала ртом его горячие губы, просунула язык в его рот и так завертела им там, что Лашкевич не выдержал этой двойной сладкой «муки» и, прижав ее таз к себе что было мочи, стал извергать в ее тело весь жар своего огнедышащего «вулкана».