За окном вагона почти сутки тянулся пейзаж, вертикально расчерченный телеграфными столбами – то лес подбегал вплотную к железнодорожному полотну, то поле уходило за горизонт, но было что-то главное, однотипное в этой движущейся картине – расхристанные весенней распутицей дороги, избы малых поселков и деревень, крытые серой толью, да пустые купола полуразрушенных храмов. Пейзаж, который вполне можно назвать нашим, отечественным. Но вот словно одноцветную гамму в раме окна сменили на сочную палитру – мы пересекли границу.
Мы – это группа, направленная на учебу, десант для обмена опытом с нашими коллегами по строительству светлого будущего. Состав нашего курса был интернациональным – по пять человек от каждой соцстраны, но для укрепления дружбы между народами нас перемешали и мне в соседки по парте попала немка.
Рыжая. Сдобная. Улыбчивая. Я ни в зуб ногой по-немецки, она ни бум-бум по-русски. Я уж и так, и эдак, и жестами, и рисунками в ее блок-ноте – она только улыбалась и говорила “Йя, йя”, что по-ихнему означает “да”. В конце концов я осознал всю тщетность моих лингвистических потуг и говорил ей, не задумываясь, что вот по теории, конечно, надо бы планировать производство так, чтобы оно было эффективным, но по жизни у нас, в стране победившего социализма план – это закон, а если ты нарушил закон… Понятно?..
— Йя, йя!..
— А кому охота нарушать закон? Вот тебе охота? — Небось, так и не поняла, что я имел ввиду, когда говорил про охоту?
— Йя.
— Настоящая охота – это не когда с ружьями да собаками, а когда тебе охота и мне охота.
— Йя, йя.
— Знала бы о чем я, не якала бы. Вот смотрю я на тебя и никакие экономические знания и великие теории в голову мне не лезут, потому что я мечтаю, чтобы остались мы с тобой наедине… И чтобы после рюмки хорошего коньяка ты раздела бы меня и сама разделась бы передо мной под музыку… И чтобы белье у тебя было бы тонкое, черное, полупрозрачное… Чтобы всё сняла, а чулки оставила… Чтобы раскачивая грудями, а они у тебя, судя по всему, хороши, сосцами прошлась бы и по моим ногам, и по паху, и по животу, и по губам… Чтобы встала надо мной, раздвинув ноги, дала бы всласть рассмотреть свой зев и села бы им на мой рот… И дала бы испить тебя… А потом, раздразнив моего героя, приняла бы его в свою попку…
— Йя, йя…
— Эх, непонятливая…
Неделя пролетела и по прогамме оставался последний день, свободный от занятий. Мои соотечественники с длинными списками в руках рванули по магазинам, я же бесцельно гулял по длинному широкому проспекту. Маленький, как жучок, автомобильчик тормознул и посигналил. За рулем в черных очках сидела Рыжая. Она открыла дверцу и поманила меня рукой.
— Ты специально что ли меня искала? – спросил я и в ответ, конечно же, услышал привычное:
— Йя, йя.
Она привезла меня в свою миниатюрную однокомнатную квартирку рядом с зоопарком и я словно вошел в мир своих грёз.
После рюмки хорошего коньяка она меня раздела… Включила музыку и показала мне медленный стриптиз, добравшись до полупрозрачного черного белья… Всё сняла, оставшись в одних чулках… Твердыми, как виноградины, сосцами двойным маятником, прошлась по моим щекотливым ступням… по нервному паху… по мягкому животу… по набухшим губам… Перегнулась через меня, дала в руки зажженный фонарик и распахнула свое рыжее, огненное влагалище… Я направил луч фонаря в пещерку и он высветил под ее сводами дырочку мочеточника и белую от напряжения головку клитора… Который постепенно приблизился и погрузился в мой жадный рот… Судороги ее истекающей плоти, казалось добрались до ее горла и выдавили стон блаженства… Она ртом набросилась на моего героя, он поднялся торчком и тогда она раздвинула руками свой розовый, как фламинго, анус…
— Какая же ты прелесть! – очнулся я, воздушный от полного удовлетворения и благодарно ткнулся в ее щеку.
— Йя, — погладила она по-матерински меня по голове. – Йя…
Пейзаж за окном вагона поменял зарубежную радугу на серую однотонность отечества, а перед моими глазами сияла нетерпеливая дрожь зева под головкой клитора и рыжее пламя волос на белой подушке. Йя, йя…
По тем временам в каждую такую группу путешествующих за рубежами нашей страны обязательно включался некто, в чьи обязанности входило негласно присматривать за своими товарищами, словно педель за неразумными чадами, дабы они не натворили чего-нибудь, а коли такое и случится, то доложить куда следует. Именно таким педелем я и был приглашен в тамбур вагона… перекурить.
Он отечески поинтересовался, что же мне удалось прикупить на наши небольшие командировочные, похвалил «ихнюю» чистоту и порядок, вот чего нам так не хватает в нашем в остальном почти идеальном государственном устройстве, я понимал, что все это прелюдия и оказался прав. В какой-то момент он посчитал, что я достаточно расслабился и шепотом выдал:
— Тебя видели с иностранкой в автомобиле, это правда?
— Какая же она иностранка? Мы же с ней учились вместе. Она по-русски, как я по-китайски. Увидела меня, вот и подвезла… До зоопарка…
— Не врешь?.. Ладно, так и запишем, что до зоопарка… Хорошо, что не врешь… Она то же сказала… Кстати, по-русски она лучше нас с тобой чешет.
И тогда я понял – чтобы быть понятым иногда необходимо притвориться непонимающей, как сделала это она, зато наше слияние было столь полным, что мы стали интуитивно едины даже во лжи.