Ночью он притянул её к себе и обнял. Утром положил на кровать несколько маленьких бархатных коробочек с украшениями; вечером убрал их, нераскрытые, в её прикроватную тумбочку к остальным. Дня 2 она не выходила из комнаты, не ходила на работу, вставала только в туалет, почти не ела. И он не разговаривал с ней, только обнимал ночами. Она первая прервала полосу молчания и стала отвечать ему.
В ту же ночь он истерзал ей клитор пальцами, бормоча «я знаю, что рано». — Не бойся, туда не будем… Поворачивайся! — и взял её между ягодиц, с оттопыренной попкой и широко разведенными ногами. На исходе 3-й недели после операции, отпустив её волосы и медленно проведя членом по её мокрым губам, возвестил: — С возвращением, милая! Соскучился! — прижал ей ноги к груди и вонзился в уже не кровоточащую щель. Через месяц они жили как прежде, не вспоминая о происшедшем, храня все в себе.
Лиза с сомнением оглядывала красивую маленькую машину, навязанную ей довольным Александром; она считала, что у неё не получится водить. — Надо мной все смеются: бабу красивую завел, а машину ей зажал. Сбежит! Нравится? — смеялся он. — Я боюсь, Саша, дороги… — Все будет путем! Я тебя в 2 счета научу! Учил он её только 2 раза, изоравшись на неё и истолкав ей руки и ноги. Инструктором стал водитель, первым делом начавший неуклюже извиняться перед ней за тот случай с её ударом. — Я мог бы остаться без работы и вообще… — Не нужно, ничего страшного, я же жива… Вы только научите, а то вдруг и правда придется ездить! Понемногу она начала выезжать на работу сама; актеры; собравшись вокруг, деловито обсудили достоинства автомобиля: — Ничего. Сойдет! Довозила до дома подруг, передвигаясь медленно по городу, выслушивая гудки себе.
Только однажды она слегка стукнула ехавшую впереди машину, резко затормозившую. Из той вышли смуглые мужчины и, походив вокруг автомобилей, почти не пострадавших, слегка поцарапанных, стали пронзительно кричать на неё, размахивая руками и пытаясь угрожать. — Деньги! Заплати! — слышала она, пугаясь их нахрапистости. ГАИ не спешила, и она позвонила водителю, прося выручить её и ничего не говорить Александру. Когда тот бежал к ней, она подняла руки, думая, что он её ударит. Он порывисто обнял её за шею: — Ты как? Ничего не болит. Испуганная, она только мотала головой. — Сядь туда! — став вновь сварливым, кивнул он на пассажирское сидение, и они с водителем двинулись к угрожавшим. Через несколько минут те подошли к ней извиняться и, нагнувшись к дверце, цедили слова вежливости. Она ожидала, что он отнимет автомобиль, но назавтра он снова велел ей учиться водить.
Игоря Лиза видела редко, инстинктивно избегая его. Они звонили друг другу и говорили ни о чем, сторонясь опасных тем. Размеренно тянулись дни этого длинного, наполненного событиями года, приближаясь потихоньку к его окончанию. Девушка много работала, носила подаренное золото, принимала новые подарки, выбираемые вместе, сидела рядом с Александром на каких-то нужных ужинах в ресторанах и клубах, не вслушиваясь в малопонятные деловые разговоры и улыбаясь его партнерам и знакомым. Занималась с первоклассницей Таней когда музыкой, когда уроками, играла с ней, привязавшись к непослушной девочке. И безрадостно делила постель с любовником, привыкнув за много месяцев к его темпераменту.
Мама
Лиза давно не была дома и не видела маму, примерно года 1, 5. Остальных членов семьи видеть и не хотелось — отец с братом пили. Отец пил, сколько она его помнила, брат — после развода, состоявшегося по этой же причине. Мать мучилась с обоими, таща на себе дом: мужчины работали эпизодически и только позорили её, учительницу. Будучи дома последний раз через год после окончания института, Лиза пообещала себе больше не возвращаться туда: помочь матери она не могла, на разъезд или отселение пьяниц у женщин не было денег. Мать и дочь общались посредством звонков.
Сидя с текстом пьесы в оранжерее, расстроенная Лиза напряженно думала, перебирая варианты: как помочь маме. Та позвонила после перерыва месяца в 2, пожаловавшись, что совсем нет житья и денег: мужчины пьют и не работают, вымогая у неё и так небольшую зарплату. Что делать, дочка? Умирать? Как и пьеса, так и ни одна здравая мысль не шла на ум: что она может, находясь здесь под контролем любовника? Как быть? Раздумья привели её к Игорю: с горя она позвонила ему. Недоступен! Командировка? Рыбалка? Не хочет с ней говорить, устав выслушивать её пустые обещания? Она вновь и вновь терзала телефон — вне зоны доступа!
На всякий случай ещё раз набрала мать — результат тот же, недоступна. Сломавшая голову в поисках выхода, девушка вслушивалась в молчащую трубку и постепенно приходила в отчаяние: как она могла так долго не вспоминать о невыносимой домашней ситуации и, как страус, зарывать голову в песок, чтоб не знать лишнего. Равнодушная — вот она кто! Закопалась в свои надуманные проблемы, самонадеянно представив, что несчастнее её нет на свете. Забыв, что кого-то могут гнать из собственного дома, отбирать скудные доходы и терзать нескончаемыми пьянками. Да, ей и не снилось. И вот она сидит здесь, в роскоши и достатке, совершенно не умея помочь.
— О чем задумалась милая? — бодрый голос Александра выдернул её из задумчивости. — Ни о чем, Саша. Роль вот учу. — С телефоном? Треп с такими же бездельницами!? Ты это бросай! Учишь — учи без дураков! Чего лицо такое? — Нет, ничего… это пьеса такая… такая… — «Гамлет» опять? — блеснул он познанием шедевров мировой драматургии. — У тебя всё — «Гамлет». Нет не он… — Ну, мы ВГИКов не кончали! Где уж нам, деревенским! — И я не кончала, я же не в Москве училась. Потрепав её по плечу, он ушел, а она, грустно подумав: — Вот для кого проблем не существует. Уж он бы разрулил всё в 2 счета! — уронила голову на руки и бессильно заплакала.
— Живо рассказывай, о каком Гамлете ты хнычешь?! Врет ещё — «нет, не он»! — передразнил он её, бесшумно появившись у неё из-за спины. — Мама моя… — выдавила Лиза. — Умерла? — просто спросил он, перестав сердиться. — Сколько ей было? — Нет, — ещё сильнее зарыдала она от этих слов, — плохо ей там, дома с отцом и братом, пьют они. — А-а… — равнодушно протянул он, — всего то… Повернулся и ушел. — Не хочет помогать, — мелькнуло у неё, — плевать ему… От обиды и неожиданности у девушки высохли, было, слезы, но сами потекли вновь.
Ночью, как ни в чем не бывало, он сел на пуфик и, усадив её на бедра, лениво смотрел, как она прыгает на нем, держась за его плечи и отталкиваясь ногами от пола. Сжимая ей талию, он неотрывно изучал её безучастное лицо и чему-то улыбался. — Чего-нибудь надумала? Остановив-шись, она покачала головой и продолжила. — Помочь есть кому там? — не отставал он. — Нет, только посочувствуют… — Ну это много! — иронично кривя губы. — Если ей так плохо со своими, почему не уйдет от них? — переместив руки ей на попку и поглаживая её. — Некуда идти, один дом, — она сжала мышцы вагины, чтоб ускорить его эякуляцию: у неё устали ноги без конца приседать. — Что ж не купит другую развалюху, подальше от своих уродов? — запуская пальцы глубоко в её ягодичную ложбинку и нащупывая сфинктер. — Копить не получается, она ж их содержит, а они пропивают всё, — Лиза замедлила темп скольжения на члене и перевела дыхание. — Купи ей дом, я дам денег, черт с вами, с нищетой! — пригнув её на себя и загнав пальцы в сфинктер.
Подстраиваясь под её ритм, он так же неспешно задвигал ими. — Да что ж это изменит? Разве они оставят её в покое? Городок небольшой — узнают, где она, будут таскаться к ней и скандалить. Да ещё и сожгут от злости! Мужчина всё быстрее толкался в её попке, и она стала энергичнее нанизываться на него. Он громко задышал, издал короткий стон и уткнулся ей в грудь; она обняла его. Судороги отпустили Александра, но Лиза не вставала с него, ждала, пока он подаст знак, что можно. — Иди, набери джакузи, посидим там, — велел он и включил телевизор.
Сидя напротив и по-прежнему покровительственно рассматривая её несчастное лицо, он плеснул в девушку пеной: — Так и будешь изображать драму? Почему не попросишь помощи — ведь знаешь, я могу помочь!? Не веря своим ушам, Лиза несколько раз сглотнула, чтоб ответить: — Ты же не любишь, когда я прошу для других… Я и не прошу. — Ну да, Саша у тебя сволочь, радоваться будет, когда тебе плохо. — Ты, правда, поможешь мне? — Ну, смотря как уговаривать будешь! — засмеялся он. Лиза попробовала улыбнуться: — Я тебе этого никогда не забуду! Ой, то есть я всегда… — Звучит угрожающе — «никогда… всегда» — страшно, аж жуть! Ты сейчас начни благодарить. — А-а, ты об этом… Она пересела к нему и попыталась обнять — он шутливо оттолкнул её: — Ну вот, намекни тебе — просто изнасилуешь! Не так сразу, милая, нет сил пока — заездила ты меня, наездница аховая! — Какая? Я?! Ну, ты скажешь! Она прислонилась к его боку и положила голову ему на плечо, они притихли в дымке горячего пара, поднимавшегося от воды, как будто берегли редчайшие моменты взаимопонимания. Она изумлялась тому, как странно складываются обстоятельства её жизни: непредсказуемо поступали, казалось бы, хорошо изученные ей люди. Он поднялся и протянул ей руку: — Пойдем, включай планшет — покажешь, где твой Задрючинск! Прикинем: что и как!
Машина свернула к дому, и Лиза перестала представлять катастрофические картины материнской жизни: здесь мало что изменилось. Дом ветшал, но не был разрушен, как ей видилось, — результаты хлопот хозяйки. Незаметны были никакие следы представляемой ей трагедии, и она немного подавила волнение. Телефон мамы, как и вчера, молчал, поэтому девушка и 2 мужчин подошли к двери. Открыла изменившаяся с последней встречи мать и бросилась к дочери со слезами. Оттеснив женщин, 2 мужчин выволокли на улицу плохо соображавших с похмельного пробуждения отца и брата, и женщины заметались по дому, наспех собирая вещи. Лиза останавливала мамино рвение: Александр строго-настрого запретил везти барахло.
Вчера ночью именно он подсказал выход из, казалось бы, плачевной ситуации: перевезти мать сюда, в лизино пустующее общежитие, и обещал помочь с её оформлением на новом месте — все, что девушке просто не пришло в голову. Не верящая до конца в его добрые намерения, Лиза пыталась целовать его, а он, вышучивая её горе, не принимал её ласк и даже не потребовал секса, уложив её и велев выспаться. Утром растолкал её, крепко заснувшую от радости, и усадил в автомобиль с 2 крепкими дядьками средних лет — ровесниками ему. Очень быстро на лизин взгляд — вдвое быстрее автобуса — домчали, и вот мать не знает, за что схватиться в первую очередь. Она на удивление быстро, почти не раздумывая, согласилась уехать к дочери — видно было, что семейка, как следует, допекла её.
Собрав пару сумок, женщины вышли; отец с сыном, нахохлившись, с помятыми лицами, сидели рядком на покосившейся лавочке и едва слышно что-то отвечали расспрашивающим их покуривающим мужчинам. Те отошли к машине, а мать, помявшись, подошла к сыну и обняла того. Брат держался отчужденно и почти никак не среагировал на её отъезд, видно, не вполне осознав его последствия. Он тупо слушал причитания мамы и ничего не говорил. Отец зло посматривал на жену и с опаской на машину, что-то бормоча под нос. Поцеловав сына, заплакавшая мать отошла, а мужчины, весело крикнув остающимся в одиночестве лизиным родственникам: — Лавочка закрыта! Денежки ту-ту! — завели двигатель и вырули со двора её детства.
Половину дороги Лиза успокаивала плачущую мать, расстроившись вместе с ней. Потом та, успокоившись, шепотом расспрашивала дочь: кто эти мужчины? Который тут лизин жених? Почему они не молоды? Они что, артисты? Девушка отвечала, что её жениха тут нет и, да, они из театра. К вечеру были в городе. Зайдя в магазин, один из ездивших купил 2 пакета еды для мамы, и Лиза, взглянув в сумки, засмеялась: икру мама ела пару раз в жизни, а чипсы ей, вроде бы, ни к чему. Тот ответил, что Александр велел купить еды, а какой — не уточнил, вот ей и купили еды. Устроив маму в крохотной комнатке, Лиза вернулась к любовнику; пришлось впервые объяснить, что она давно уже живет с «женихом» — той так было привычнее. Мама, было, взялась спрашивать, что и как, но вдруг понимающе притихла и признала, что дочь уже совсем взрослая и «сейчас все живут без росписи», и той виднее, как поступать.
Зайдя в дом, девушка бросилась на шею мужчине с выражением благодарности. Он самодовольно похлопывал её по спине. Почти раздавив её, любовник лежит на Лизе; она крепко обняла его и стоически терпит, полная признательности. Перебирая короткий ежик волос на его крупной голове, девушка рассказывает о поездке, о поразившем её виде пьяных родственников, об искренней радости мамы, до конца так не верящей, что в её жизнь, наконец, пришел покой, о её удивлении тем, что дочь не будет с ней жить, как та надеялась. Недоумевая, Лиза делится с ним своей реакцией на давно не видимых близких родственников: — Представляешь, Саша, я ничего к ним не испытала, то есть совсем ничего, никакой привязанности, ни жалости, ни любви… Ужасно, правда? Я — жестокая? Он, рассмеявшись: — Ты? Ужасно жестокая! Подтверждаю! Вот меня не любишь и изводишь… Запнувшись от неожиданной обидной искренности его слов, на которые ответа у неё не было: — Я… наверное… А ты обижаешься на меня? — Да нет, что ж на мою дурочку обижаться!
Помолчав: — Так же жил… с матерью. Почувствовав, что она едва дышит, он приподнялся, давая ей набрать воздуха, и вновь опустил голову ей на грудь. — Ты? Так же? Надо же! А вам кто помогал? Рассмеявшись: — Нам? Помогал!? Да никто! Сперва отец колотил нас, пока был в силе; мать меня защищала — дралась с ним, и вечно прятались по соседям. Потом я вырос и все изменилось. — И твои родители живы? — Мать жива, отец — не знаю. Я его выгнал и с тех пор не видел. Впервые за более чем полгода совместной жизни они говорят долго и откровенно, и девушка диву дается тому, что они ведут разговор на равных, а не ограничиваются короткими, обидными репликами как раньше. Решив до конца исполнить долг признательности: — Ты как сегодня хочешь? Только скажи… Я… — Да я совсем тебя не хочу!
Опять лицо сделаешь, как будто тебя по кругу пустили… — Я? Лицо… ? Ну, зачем ты так? — Тебе ж не нравится, как я люблю! — Я… я привыкну… потерплю… Мне… нравится… иногда… Передразнив её: — «Иногд а»… Может тебе мало, не хватает? — Нет, много… и… часто… даже очень… Мне всего хватает! — Да разве вы, бабы, не этого хотите всегда? Не дотрахай вас — себе дороже! — Наверное, есть такие, которые всегда…
Время доверительности и искренности прошло, возникнув ненадолго между ними. Лежа на боку, обняв любовника ногами и руками, посасывая его язык, девушка последний раз столкнулась с ним потным телом. Перестав трястись в её объятиях, уже сонно закрывая глаза, тот спросил: — На сегодня твоя душенька довольна? И скривившись на её очередную благодарность, засыпая, пробормотал: — Будешь должна… — и захрапел. Лежа без сна, Лиза так и не решила для себя, полностью ли она рада тому, что приняла его помощь, вложив ему в руки очередное оружие для собственного шантажа.
Маму устроила гардеробщицей в театр Лиза, поговорив с директором, а юрист Александра пробил ей прописку в общежитии. Девушкза просила только не слушать театральных сплетен, на что мама уже через неделю работы выговаривала ей: — Да вот, говорят, дочка,… как бы это выразиться?… с плохим человеком ты живешь… с бандитом. И он старше… — Мама, мне легче от того, что говорят? — Зачем же ты тогда… ? — Мама, не надо об этом!… Я сама подумаю, хорошо!? Александр наотрез отказался знакомиться и встречаться с лизиной мамой, выразившись, что ему достаточно девушки без её родственников — своих хватает. — Чего надо — пусть передаст через тебя, а так — нечего!