— Д-да…
Мама всплеснула руками и, сцепив их в замок, резко отвернулась от меня. Я вскочил с дивана и бросился в ванную. Долго плескал на себя водой, потом посмотрел на себя в зеркало. Рожа красная, лицо мокрое от воды вперемешку со слезами. Ноги трясутся. Из-за стука сердца заложило уши. Меня охватила нешуточная паника. Кажется я только что сильно обидел самого дорогого для меня человека. Думать я ни о чем не мог, и на ватных ногах я поплелся обратно в гостиную. Так человек, приговоренный к смерти, желает, чтобы его казнили поскорее, чтобы этот ужас наконец закончился.
Войдя в гостиную, я с усилием воли посмотрел на маму. Она почти не меняла позы. Все также сидела в углу дивана, отвернувшись к окну. Только теперь она закинула ногу на ногу. Я видел, как она напряжена. Видел, как полые ее кремового халатика слегка разошлись, открывая больше ее прекрасной полной ляжки, ее белую кожу, от вида которой у меня вдоль затылка забегали мурашки, словно заискрило от слабого удара электрическим током. Сквозь вырез халата была виден и верх ее бюста. Господи, и в эту минуту я замечал такое! Не выдержав чувства тесноты в груди от целого вороха непонятных чувств и эмоций, я разревелся, как ребенок. Мамина голова дрогнула было, но она так и не повернулась в мою сторону. Я, еще пуще ревя, упал на колени и таким образом и попоплз к ней, на карачках, роняя на ковер сопли, слезы и слюну. Уткнувшись в диван, я несмело коснулся мамы, а потом, не удержавшись, буквально врезался лицом в ее колени, обхватив маму за пояс и не переставая всхлипывать.
— Ну, мамочка, ну прости меня! Я так люблю тебя, я не хотел тебя обидеть! – стонал я, судорожно пытаясь дышать сквозь тугой обруч спазма, охвативший горло. Меня накрыла паникой, я ничего не соображал. Мне просто отчаянно хотелось вымолить у мамы прощения, ведь она была для меня самым близким человеком. Я так боялся остаться совсем один. – Мамочка прости!
Какое-то время спустя она, наконец, стала реагировать на мои вопли. Ноги ее минуту назад твердые, словно дерево, вдруг снова обрели свою мягкость. Она опустила ногу, поставив их рядом, и я зарывшись лицом в подол просто плакал, пуская слезы в ее подол.
Потом я услышал ее долгий громкий вздох, в котором не ощутил гнева, а только некоторую усталость будто от нелегкой ноши. Ее ладонь осторожно прошлась по моим волосам. Она чуть слышно произнесла:
— Ш-шш! Ну будет так убиваться! Не стоит быть таким ранимым! Ты не обидел мамочку, не расстроил!
Я только пуще зарыдал, уже от облегчения. Обруч на горле стал разжиматься.
— Ш-ш-ш! Мамочка была просто шокирована от твоего заявления. Но я вовсе не злюсь на тебя!
Всхлипнув еще пару раз, я решился поднять на маму заплаканные и опухшие глаза. Она смотрела на меня с легкой печалью во взгляде, но ласково и ободряюще, будто брала на свою ответственность все огрехи в моем развитии. Потом улыбнулась и даже подмигнула мне.
— Ладно, не дрейфь, Серый! Я правда не буду ругаться!
— И… и…, проблеял я все еще срывающимся от волнения голосом, — ты не расскажешь папе?
Отец был у меня жесткий мужик, не хотелось попадать под его горячую руку.
— Нет, конечно нет! Мы этот вопрос утрясем тет-а-тет. Не надо никому такое знать, — она потрепала меня по мокрой от слез щеке и снова ласково улыбнулась. – А знаешь, это даже забавно! Неужели я такая красивая, что могу тебе нравится? Учитывая разницу в возрасте!..
— Оч.. очень красивая, пробормотал я, краснея и дрожа от волнения, — ты самая красивая, мама! Я тебя очень люблю мамочка, но ты такая красивая, что я не мог…
Пытаясь ей все объяснить, я, кажется, только сильнее запутался, потупился.
— Ничего! – со смешком произнесла она, — женщинам нравится нравиться. И что же во мне такого особенного, просто любопытно.
Глядя в ее бездонные голубые глаза, я не мог врать.
— Все! – выпалил я.
— Все! – состроив смешную рожицу спросила мама. – Может есть во мне что-то особенное?!
От стыда я отвел взгляд, сердце снова стало биться где-то в горле.
— Н-ну тело…
— Ты тонкий ценитель!.. А на теле? Знаешь, мужчины часто пялятся на разные части моего тела! Что привлекло внимание моего любимого сыночка?
— Мам, я так не могу!.. Прямо сказать…
Мама обхватила меня ладошкой за затылок.
— Нет уж, дорогой, говори! Будешь знать, как признаниями разбрасываться!
— Не знаю… У тебя очень красивые ножки… и… и… попа, — говоря о своем любимом предмете, я как-то невольно стал входить в раж. К тому же от мамы, к которой я так тесно прижимался шло такое сладкое томное тепло, что я начал заводиться, хотя и не понимал четко, что со мной происходит. Просто волна жара пошла от моего паха к груди и выше, ударяя прямо в разгоряченный переживаниями мозг. – Когда ты идешь, а я иду сзади, то смотреть на тебя очень приятно… И походка… и бедра твои…
Я запнулся и тяжело дышал. Мама взяла меня кончиками пальцев за подбородок и заставила смотреть прямо на нее. Ее глаза кажется превратились в какие-то озера без дна, мой взгляд тонул в них и больше я ничего не видел. Только слышал ее голос, доносившийся издалека, проникающий на эти глубины, где не слышно было ничего, кроме ее голоса и «ватного» ровного шума в ушах.
— А чтобы ты больше всего хотел увидеть у мамы, что никогда не видел!
Волны исходящего от мамы тепла качали мое сознание на своей поверхности, и несли его туда, куда сами хотели. Я был поглощен ею, и полностью повиновался.
— Хотел бы посмотреть там… внизу…
— Хочешь видеть мамину писю?..
— Да-а…
— Мама любит своего мальчика… Мамочка ему покажет…
Я не понимал, что она говорит, пока мама не стала медленно раздвигать свои ножки так, что полы халатика разошлись, и я увидел белый хлопок ее трусиков и что-то темнеющее под ним.
— Хватит или еще? – едва слышно прошептала мама.
Я не мог оторвать взгляда от ее божественного межножья и прошептал:
— Еще…
Не отрывая от моего лица левой руки, пальцами правой она коснулась краешка лямочки своих трусиков и осторожно сдвинула ее в сторону. То, что темнело под белой тканью, вырвалось наружу. Ее вульва, обрамленная аккуратно остриженными волосками была невыносимо прекрасна. Нижние губки, темные, чуть потрепанные немного выдавались вперед, образуя капюшончик над входом во влагалище. Только в самом низу маминой щелки я увидел розовое нутро ее писи. От этого сокровища исходил одуряющий запах –терпкий, сильный, манящий. Хотелось впитывать все что я вижу всеми порами своего тела. Голова моя кружилась, я почти утратил контроль над собственным организмом. Не смея поднять на маму взгляд, я прошептал:
— Мамочка, любимая, можно я тебя поцелую там, один только разочек!.. Пожалуйста, мама, я сейчас умру от счастья!
— Целуй, сыночек, — еле слышный шепот в ответ, — целуй, и не надо умирать!
Я ткнулся губами в ее губки, как при обычном поцелуе, и терпкий, солоноватый, сладкий вкус маминой писи, окончательно лишил меня рассудка. Я стал жадно и страстно лизать мамину писю, сосать ее губки и клитор, бешено утоляя жажду которая терзала меня целые годы. Забывшись, я даже распустил руки, схватив маму за полные теплые ляжки. От дикого восторга и удовольствия я ничего не соображал, и только спустя минуты до меня стали доходить мамины стоны. Испугавшись, я оторвал рот от маминой щелки и с тревогой взглянул ей в лицо.
Оно было запрокинуто так, что затылок уперся в высокую спинку дивана, подбородок ее дрожал, плечи ерзали по бордовому плюшу обивки. Мама распахнула полы халата и теперь я мог лицезреть, как она ласкает пальчиками сои аккуратные грудки, розовые соски с идеальными розовыми овалами вокруг них. Мама почувствовала, что я перестал ее ласкать, и посмотрела на меня мутным блуждающим взглядом.
— О сыночек, пожалуйста, продолжай! – взмолилась она. – Ты ласкаешь маму божественно, о я кончаю от твоих губок и язычка. О, пожалуйста, не останавливайся!
Просить меня два раза было не нужно. Я снова ткнулся лицом в ее вульву. Мои руки стали смелее, я сдвинул ладони вверх и обхватил ими мягкую мамину попу. Когда я сжал мамины ягодицы, она впервые застонала в полный голос.
Через несколько минут моих неистовых ласк и ее громких стонов, мама стала сильно двигать бедрами мне навстречу. Она то сжимала, то разжимала бедра, сдавливаямою голову до боли в ушах. Потом несколько раз мама очень резко дернулась, вскрикнула и обмякла. Я оторвался от нее и встал на колени. Дыхание мое было сбивчиво и часто. Лицо и губы горели от трения и маминых соков, которыми я был залит ото лба до побородка. Моя белая футболка тоже была мокрой на груди. Она стягивала мое тело и было трудно дышать. Я сорвал ее с себя, обнажив более-менее накачанный регулярными тренировками торс.
Мама смотрела на меня, с трудом фокусируя взгляд. Ее обнаженная грудь вздымалась и трепетала.
— О мой сынок! Мой красавчик! О как сладко ты сделал мамочке! – произнесла она осекающимся голосом. – Садись скорей рядом, обними меня, мой дорогой!
Я уселся рядом с мамой, прижавшись к ее мягкому, пышущему жаром боку. Меня распирало от восторга и счастья. Грудь вздымалась, но… не только она. Одновременно я и мама, опустив, взгляды, увидели, что мои спортивные брюки буквально натянуты мощным стояком. Мамино дыханье уже почти вернулось в норму, он с лукавинкой посмотрела на меня и протянула:
— Сыночек, ты сделал маме так хорошо! Я буду просто не благодарной стервой, если…