— Давай уйдем отсюда куда-нибудь.
Она молчала. Я испугано посмотрел ей в глаза и срывающимся голосом
произнес:
— Я тебя обидел? Извини, я, честное слово, не хотел.
— Да нет, — произнесла Машка, подумав, — ты-то меня не обидел. Это скорее я тебя сейчас обижу.
Я приготовился получить пощечину. Однако, произошло то, что было
намного ужаснее, чем какая-то несчастная пощечина, полученная от самой красивой девушки школы.
— Прости меня, — сказала она, — но я должна буду сейчас уехать. За мной приедет мой ухажер, и мы поедем в ресторан. Мы с ним договорились еще вчера об этом. Еще за мамой надо будет заехать …
— Он точно приедет? — спросил я, еще до конца не поняв, что сегодняшний день можно смело отнести в разряд «обломных».
— Должен, вообще-то, — задумчиво протянула Машка. — Но, вот если он не приедет, я сбегаю маму проверю и вернусь …
«К тебе» она сказать не успела — ее прервал грохот, заставивший всех
присутствовавших вздрогнуть. Наш дорогой шибко восприимчивый к алкоголю отличник не рассчитал крепости замка двери, на которую он опирался в течение последнего часа, замок сломался, и дверь открылась вовнутрь. Не меняя блаженного выражения лица, отличник ввалился в класс, издавая тот самый грохот, не давший Маше договорить. Вечер выпускников закончился.
Слабая надежда на то, что Машин ухажер забудет про свою возлюбленную, естественно, не оправдалась. Он подъехал к школе на какой-то темной иномарке, взял Машку за руку и повел к машине. В темноте мелькнула ее блузка, Машка в последний раз взглянула на меня. Дверь машины закрылась. Они уехали.
Ко мне подошел Димка и молча, наверное, хорошо понимая мое состояние,
похлопал меня по плечу. Подошедший вместе с ним Мишка подмигнул и сказал:
— Да ладно тебе…. Пойдем лучше накатим.
Была темная ночь с 21 на 22 июня 1993 года. Через два двора от нас
находилась еще одна школа, там дискотека только началась. Музыка была слышна даже возле нашей школы.
— Нет, ну почему, все, как нормальные белые люди, отмечают самый счастливый свой день в школе, а мы … как …, — я был зол не на шутку.
Музыка из соседней школы еще больше подливала масла в огонь.
Из школы вышли последниевыпускники с родителями, и, как будто так и
надо, сели в машины и разъехались по домам. Димка с Мишкой сплюнули. Мы вышли на Кутузовский и в палатке, на последние деньги купили бутылку водки. Сесть решили в соседнем со школой дворе, где располагалась детская площадка. Справедливо решив, что в третьем часу ночи мы навряд ли помешаем проводить досуг невинным детям, мы сели под навесом на лавочку. Тут встал вопрос о закуске. Мы с Димкой уговорили Мишу сбегать домой (он жил в соседнем со школой доме) и принести что-нибудь «занюхать». Тут, как назло, стал накрапывать дождь. Мишка взял мою куртку, накрыл ею голову и побежал за закуской. Через десять минут он вернулся, принеся в клюве грамм двести сыра и краюху бородинского. Стаканов не было — пить пришло из горла по очереди. Водка на меня не действовала, впечатления от прошедшего вечера были намного сильнее даже некачественного алкоголя. Я ошарашено таращился в черноту ночи, вспоминая и заново переживая все, что случилось в последние два часа. Ребята догадывались о моем состоянии и, как могли, пытались успокоить меня. Все было бесполезно — я их даже не слышал. И вдруг, с того берега Москва-реки раздался грохот салюта. Небо над нами осветилось. Впервые за долгие годы в Москве с такой помпезностью отмечали выпускную ночь. Отмечали весело, задорно. Отмечали все, кроме нас. То есть, конечно, мы тоже отмечали, но по-своему, по-семейному, так сказать. Ребята, решив, что меня лучше не трогать, разговаривали о чем-то, что-то весело обсуждали.
Через полтора часа, когда бутылка была допита, сыр с хлебом доедены, мы встали со скамейки и пошли гулять по ближайшим дворам. По пути нам попадались ребята, которых не пустили в их школы на празднование. Как правило, они занимались тем же, чем и мы на скамейке в детском дворике, но с заметно большим успехом. Мои друганы о чем-то с ними говорили, а я ходил, как во сне, ничего не видя и не слыша, практически ничего не соображая, несмотря на то, что был абсолютно трезвый. Дурман в моей голове имел иное происхождение.
По прошествии нескольких лет, совершенно случайно я встретил Машку на остановке. Мы присели на ближайшую лавочку и стали вспоминать про школьные годы. Конечно, я не мог не напомнить ей про выпускной. Мы долго ходили «вокруг да около», наконец, я собрался с духом и спросил Машу, глядя ей в глаза:
— Слушай, зачем тогда все это было?