Поэтому в дом я вернулся с твердым намерением вышвырнуть нахалку
Но не смог. Она лежала поверх пледа, положив маленькую мордочку на вытянутые передние ножки, и смотрела на огонь в печи. Я боялся пошевелиться,
вздохнуть, чтобы не нарушить ее торжественного молчания. А потом она перевела взгляд на меня.
И я упал перед ней на колени. Ее глаза были синими, а не желтыми или зеленоватыми, как у других коз, и ее зрачки располагались не горизонтально, а почти вертикально. Среди своих сородичей она была уродцем. Она просто не выживет в стаде!
Я ладонями поднял ее мордочку и прижался губами к ее мокрому холодному носу. В ответ она ласково потерлась щечкой о мою руку.
Потом я бережно отнес ее в ванную, намылил своим мылом ее нежную шерстку, потом аккуратно смыл, слегка поглаживая ее шелковистые бока и горячую кожу на совсем недавно начавшем расти вымени. Она не проронила ни звука, не брыкалась и не сопротивлялась.
Затем я закутал ее в полотенце и отнес в свою спальню.
Она по-прежнему молчала и внимательно наблюдала за каждым моим движением, пока я, стоя на коленях рядом с ней, перебирал пальцами белоснежные пряди на ее боках и почесывал кожу. И когда припал губами к ее вымени и провел языком по сладковатому сосочку. И даже когда чуть прихватил его зубами.
Она тяжело дышала, раздувая бока, а я никак не мог насладиться этим удивительным ощущением — покорности смешанной с готовностью в любую секунду вскочить на ноги и с грозным видом поднять на рожки любого, кто бы оказался рядом. Кротость с горячностью. Податливость с несгибаемой волей.
Я устроился позади нее, нежно обнял под мягкий животик и вошел. Она дернулась, замотала головой, пытаясь меня не то боднуть, не то лизнуть, задрыгала ножками, но я не стал останавливаться, как делал это с другими:
— Тише, тише, Беляночка, — прошептал я в ее жесткое ухо, — тебе понравится.
И она затихла, будто и правда поняла меня. Лишь изредка до меня доносился тонкий писк, когда я толкал слишком сильно. Но затем этот писк сменился постаныванием? Кто-нибудь когда-нибудь слышал, чтобы козы стонали? Вот и я не слышал, а эта стонала, причем очень натурально. А внутри у нее все так приятно сжималось, и была она такой мягкой и шелковистой. И это ее вымечко — куда там этим грубым женским соскам?
В общем, я кончил.
Она обмякла в моих объятиях, ее дыхание стало ровнее.
Засыпая, я думал, что вряд ли она останется до утра. И мне от этой мысли почему-то было грустно
А утром я проснулся от того, что шершавый энергичный горячий язык терся о мою щеку. «Вставай, вставай « — как будто говорил он.
И я встал. Да еще как встал!
А она будто поняла, что мне нужно — рожками подцепила мое одеяло, сбросила его на пол, и тут же ее язычок засновал по моему члену. И я кончил. Вот так сразу, брызнув спермой в ее милую мордочку.
С того дня Белянка осталась жить в доме. Она оказалась на редкость чистоплотной козочкой — все свои дела на кошачий манер делала исключительно в специально выделенный для этого лоток, предупреждая меня о том, что скоро мне придется его мыть. С удовольствием принимала ванну и кушала только из миски, поставленной на специальную подставку. Миску, кстати, она себе выбрала сама, и я не посмел ей возразить. Без хулиганства, конечно, не обошлось — через месяц мне пришлось избавиться от всех ковров, доставшихся от родителей моей бывшей благоверной, еще через месяц она убедила меня сменить мягкую мебель и кровати, а еще через месяц — купить новые занавески.
Иногда я спрашивал себя — на кой мне это надо? Но возвращаясь домой и видя осмысленный взгляд ее синих глаз, я понимал, что иначе и быть не могло.
Но не надо думать, что я стал для нее лишь обслуживающим персоналом! порно рассказы Она помогала мне, по мере своих небольших сил. Толкала тележку с сеном, когда я кормил свое стадо, носила воду из колодца, убирала со стола грязную посуду (часть тарелок, конечно, она разбила в первый месяц, но затем приноровилась, и даже маленькие фарфоровые чашечки после ее манипуляций оставались целыми). А еще она будила меня по утрам, по вечерам загоняла кур и гусей в их домики, никогда не путаясь и не ошибаясь, и дарила мне самую искреннюю и светлую любовь, какую я уже и отчаялся получить
* * *
— Иван Иваныч, все это, конечно, трогательно и даже немного объясняет, но вы же понимаете — вы очеловечиваете козу! — ее карие глаза поблескивали в свете от печи.
Она поежилась, я поправил плед на ее плечах и подлил кипяток в ее чай.
— Возможно, — я ухмыльнулся, — но я уверен, если бы вы познакомились с ней поближе
— Вряд ли, — она нервно дернула головой. — Коза она и есть коза.