ЭПИЗОД 2. В ЖЕНСКОЙ ПАЛАТЕ.
Мне и самому стало стыдно, что так нескладно всё получилось. Я кое-как закончил пИсать и натянул штаны. Эля же с укором на лице подошла к умывальнику и демонстративно приспустила свои штанишки ниже колен. Открыв кран, она намочила ладошку и явно напоказ (видимо, «так делают хорошие девочки») тщательно промыла свою маленькую щелку между ног, поглядывая на меня с чувством победительницы: «Так ты что — даже письку после туалета не моешь? У нас в садике воспитательница всех заставляет, а мальчишек – тем более! Руки хоть вымой, грязнуля!»
Я и не заметил, когда в туалет зашла крупная деваха в белом халате и стала протирать полы шваброй. Вдруг со словами: «Самой, что-ли, поссать?» она влезла на помост и встала над унитазом, задрав подол выше пупа. Никаких трусов под халатом у неё не было, а внизу живота торчал пучок чёрных волос, нахально выделявшихся на снежно-белой коже. «Эй, засранки – почему в палату не идёте?» — Деваха присела над унитазом и пустила шумную струю. Я полностью потерял дар речи и лишь заворожённо уставился ей между ног, а Элька и тут нашлась: «Во-первых, мы не засранки, а во-вторых, в палату нас ещё не положили, мы только что пришли, вот!» — «Ишь ты – разговорчивая! А ты чё уставилась, кучерявая? Во, глазищи-то! Нечего здесь кучковаться – в коридоре ждите! Мне убираться надо, а они шлёндрают в тихий час!» — агрессивно заявила деваха, продолжая писать. Кажется, впервые в жизни я не пожалел, что меня опять приняли за девчёнку. К тому же если деваха узнает, что это пацан на её письку уставился, то она и поколотить может, вон здоровая какая! Ну и разве так честно – мне сколько лет, а ей сколько??!!!
Мы с Элей вышли из туалета и как раз в это время за нами пришли: меня забрала молоденькая медсестра, а Элю увела бодрая старушка в белоснежном халате. Спустившись на первый этаж, мы зашли в женскую палату. Только что закончился тихий час, и человек десять женщин всё ещё лежали на койках. Хотя большое окно палаты было открыто настежь, духота стояла страшная. Все женщины лежали неукрытые, лишь в пропотевших больничных рубахах. Медсестра неестественно громко закричала: «Подъём, подъём! Вы уж меня простите великодушно – я к вам на пару дней ребёнка положу – ну совершенно некуда больше! Мужчин вообще только в коридорах кладём! Это мальчик, вы уж его не обижайте!» — «Ой, какой хорошенький – на девочку похож! Давай сюда, красотуля, на соседнюю койку!» — сказала молодая девушка и вскочила с кровати. Среди всех женщин она одна была одета не в грубую больничную рубаху типа балахона, а в абсолютно прозрачную прелесть без рукавов и с кружевами.
«Наталья, ты опять за старое? Выгонят тебя за такие наряды – кому хуже будет? Режим один для всех, ты ведь сама хотела вылечиться!» — «Да что вы привязались, почему я должна ходить, как лахудра? Жарко и потно в ваших хламидах, какая-ж это гигиена?» — «Наташа, я всё понимаю, но ты ведь и ты не ребёнок — знаешь наше начальство? Старшая так и говорит: «Хоть одной послабление дай, сразу начнётся бардак!» А ведь хорошая у нас больница! И рентген, и гистология, и диагностика, а люди какие – ну скажите, девчата! Натулечка, ты уж не подводи меня – две минуты тебе даю на переодевание, а дальше – пеняй на себя!» — «Не, ну ваще – трусы нельзя, комбинашки нельзя! Дурдом! Да и хрен с этим со всем – сдаюсь, Зина, уже сдалась!» — Наталья стянула с себя кружевное чудо и сунула под подушку, так и оставшись голяком посреди палаты: «Ёлки-палки, а куда же я свой балахон сунула?»
У молодухи, которую я видел в приёмном покое, живот был круглый, а у Натальи – совсем плоский, так что пучок волос над писькой выделялся заметнее и казался гораздо больше. К тому же волосы были рыжими! Небольшие грудки задорно торчали вперёд алыми сосками. Я аж рот открыл, глазея на обнажённую девушку.В это время в палату заглянул интеллигентного вида дяденька в очках, и увидев голую Наталью, буквально остолбенел. Нимало не смутившись, она повернулась к нему передом, упёрев руки в бока: «Молодой человек, вы конечно ищете библиотеку?» — «Что..? Нет, мне бы Катю Семёнову!» — «А почему же вы не стучитесь? Вы нас смущаете!» (Наталья театрально прикрыла сиськи и вильнула бёдрами) — «Да как стучать – здесь же простынкой завешено! А меня завтра в командировку, а Катю только что оперировали, вот ей-бы сок передать! Ох, простите, ох, извините!» — затараторил очкарик и сильно покраснел. «Ваша Катя – такая светленькая, в очках? Она в седьмой палате – третья дверь по коридору!» — сказала одна из девушек. «Простите, спасибо, ещё раз извините, то есть – простите, ну в смысле – я не хотел!» — «Эх, невезуха — опять женатик! – сказала Наталья, – да вот же моя роба, под койку упала!» Она полезла под кровать доставать больничную рубаху.
В это время молодой парень в белом халате вкатил в палату тележку со шприцами и лекарствами и чуть не врезался в натальину высоко задранную попу: «Чумакова – это ты, что-ли, голяком выставилась? Добрый вечер, милые дамы — быстренько готовьтесь колоться, а то у меня сегодня цейтнот! Анна Ильинична в отгуле, Зотова заболела – так что я сегодня – Фигаро: один на полтора этажа!» Большинство женщин привычно улеглись на койки, многие сразу же задрали подолы рубах. Некоторые делали это стыдливо, лишь слегка приоткрыв кусочек ягодицы, а другие спокойно заголились выше пояса. Наталья же, успев в общей суматохе выскочить из-под кровати и напялить на себя больничную рубаху, вообще закатала подол почти до шеи: «Толяша, тебе какая половинка больше нравится – левая или правая?»
Но парень, видимо, к таким шуткам основательно привык, и ловко колол женщин в мягкие места. Бегло глянув на меня, он сказал: «Девчурка – новенькая? Отдыхай, тебя пока в списке нету!» Я на него и обижаться не стал за «девчурку», так здорово он делал уколы. Не успели женщины опустить подолы рубах, как парня с тележкой уже и след простыл.
«Нет, Наташка, ты чокнутая! Он хоть и медбрат, а всё-таки мужик! Ну как тебе не стыдно выставляться!» — «Тоже мне мужик – студент он, на гинеколога учится, через два года заканчивает! А то я Толяшу не знаю! Буду ещё с ним церемониться!?» — «Бабы, а причём тут стыд – врач он и есть врач, вот я в консультацию так только к Семён Аронычу хожу – такой вежливый, и всё понимает, а Иванова – даром, что женщина — садистка натуральная, и матюкается как боцман, тоже мне интеллигенция!» — «Нет, бабоньки, перед чужим мужиком ноги раздвигать – так сдохнуть лучше! Я и с мужем-то при свете не люблю, а к врачам – только к женщинам хожу!» — «Ну, Лариса – ты и дура! Как болячка доймёт, так и на площади разденешься, не то что перед доктором! Да и вообще – разве мужики из другого теста слеплены? Некультурная ты! Наталья – не слушай их, беги лучше к своему курсанту – обещал ведь перед операцией прийти!» — «Ой, ведь и правда пора! Только не в этом уродстве!» Наталья опять разделась догола и натянула на себя своё кружевное чудо. — «Тань, одолжи халатик, твой покороче!» — «Куда-ж тебе ещё короче, и так жопу вон видно без трусов! Бери, если нравится – а мне свою комбинашку дашь в субботу?» — «Ну сказала же – дам!» Наталья быстро накрасилась, навертела себе на голове что-то неимоверное из волос и гребней и умчалась. Потихоньку стали собираться на выход и остальные женщины, поругивая жару и больничную одежду. Многие снимали рубахи и надевали халаты прямо на голое тело. Когда сидевшая напротив меня немолодая женщина разделась, я оторопело уставился на её грудь, и звонко спросил: «Тётя, а почему у вас только одна сисечка?» Женщина удивлённо на меня посмотрела, и как-то неожиданно по-доброму ответила: «А вторая больная была, вот её и отрезали, завтра и вторую отрежут! …Но ведь это ничего — ты же живёшь без сисечек, вот и я постараюсь прожить»
Палата опустела, а я почему-то опять сильно захотел писать, и пошёл на детский этаж. Правда, прежней лестницы не нашёл и поднялся где-то в другом месте. Я брёл по коридору и робко заглядывал во все двери, но туалет всё никакне находился. Наконец-то я попал в небольшую комнату, в самом центре которой торчал унитаз. В него дружно писали двое пацанов, ещё один стоял рядом. Все они были одеты лишь в штаны, и только у самого длинного через плечо была перекинута пижамная куртка. Я тоже пристроился и без приключений пописал – унитаз был как раз чуть ниже моего писюна, и попадать в него было удобно.
Я уже хотел уходить, когда один из пацанов сказал: «Эй, мелкий, подержи дверь! Ну что, Васёк – посоревнуемся как вчера, кто первый?» — «Не, Колян, давай со мной, а Васёк судьёй будет!» — возразил самый высокий пацан. «С тобой – только на поджопники, а на щелбаны не буду!» — заявил Колян. — «Хорэ — на три поджопника!»
Я подпёр дверь задом, а Колян с длинным пацаном подошли к унитазу, спустили штаны до колен, повернувшись лицом к нам с Васьком и взялись руками за свои писюны. (Я ничего не понимал – ведь мальчишки только-что пописали!) Вдруг я обратил внимание, какие они у пацанов сделались большущие – а ведь только что были чуть-ли не поменьше моего!
Васёк сказал: «Внимание! Три-четыре – ПОШЁЛ!» Пацаны дружно начали двигать руками вперёд-назад вдоль своих писюнов, отчего те выросли ещё больше прямо на глазах! Внезапно у старшего пацана писюн выстрелил какой-то белой вязкой жидкостью, и стал судорожно дёргаться. Сразу за ним выстрелил и Колян, а я почему-то почувствовал очень приятное покалывание внизу живота.
Вдруг с силой открывшаяся дверь отшвырнула меня в сторону, как котёнка – в туалет ворвалась здоровенная тётка в белом халате и встала перед мальчишками, уперев руки в бока. Пацаны растерянно замерли с открытыми ртами, а их писюны продолжали дёргаться, выбрасывая порции белой крахмалистой жидкости обоим на штаны. Размеры писюнов уменьшались прямо на глазах. Тётка была довольно молодая, хотя и толстая, она плотоядно смотрела на застигнутых мальчишек: «Ну шо — попались, дрочуны!» (Какие ещё драчуны? – мелькнуло у меня в голове – никто ведь не дрался!) «Как же, настираешься тута за вами – а ну скидавайте штаны оба! Давай сюды!» Оба застигнутых пацана как под гипнозом безропотно отдали ей штаны, а Васёк вдруг нахально выпалил: «А тебе чё – завидно?» Тётка моментально вмазала пацану в ухо с такой силой, что он отлетел в сторону и уселся прямо в стоявший у стенки таз с водой. «Я повыступаю щас кому-то – всем яйца оторву, и ничего мне за это не будет! Я вам не докторша, я – пролетарьят! А ну, мокрозадый – сымай портки до кучи!» Дрожащий и грязный Васёк присоединился к голозадой компании, но тётка всё не унималась: «Вот такой хуёк (она показала свой мизинец), вот такусенький хуёк! А туда же – дрочить! Как бы ваши мамки полюбовались, если б видели! А ну залазь все вот сюды – намыливай письки! Ваша сперма хрен отстирывается!» В углу комнатки низкой кирпичной перегородкой был отгорожен небольшой прямоугольник, в котором, похоже, наполняли вёдра. Пацаны туда залезли, и стали усердно мыть свои стручки с мылом. «Это кто ж так моет? А ну давай, чтоб я всю залупу видела – открыть всем головки, а то я сама вас так вымою, что мало не покажется!» Мальчишки со страхом потянули кожу на своих писюнах назад, и на их концах оголились красноватые шарики, действительно похожие на головки. А я и не знал, что писюн так интересно устроен – надо будет и себе попробовать!
Тётка взяла шланг и направила струю воды прямо на моющихся пацанов. Те завопили: «Ой, холодно, ты чё делаешь?!» — «Авось не зима, не замёрзнешь! А ну марш в коридор к стенке – через час штаны отдам, не раньше!» Пацаны были большие — класса, наверное, из пятого, у самого длинного внизу живота уже появились волосики. Они взмолились в один голос: «Нина, Ниночка – ну не надо в коридор – мы больше не будем!» — «Сама знаю, что не будете, куда же вы нахер денетесь! А ну марш, поубиваю онанистов!» — Нинка замахнулась на мальчишек. Тем ничего не оставалось делать, как прикрыть обеими руками свои писюны и выйти на позор. В коридоре как назло собралась стайка девчонок с полотенцами, которые, увидев голых пацанов, так и прыснули в ладошки, а одна из низ закричала: «Люда, Маша – бегите сюда, опять засранцев ведут!» Я предпочёл незаметно улизнуть, и через две минуты снова заблудился.
Сколько я ни ходил по этажу, лестница никак не попадалась. Наконец я решил обратиться к проходившей мимо женщине в белом халате, выражение лица которой показалось мне довольно добрым. Пришлось честно признаться, что я заблудился, и всё ей рассказать. – «Знаешь что – ты лучше в тот туалет не ходи! – решительно сказала женщина — Там то курят, то Нинка воюет! Да и вообще это подсобка, мы просто пускаем туда мальчишек, чтобы девчёнки не смущались. Так что — вот большой детский туалет, им всегда и пользуйся! Как-раз напротив, чуть слева – лестница! А твоя палата – наискосок, вон та! Ну, беги, малыш!»
В палате оказалась лишь одна женщина – про неё говорили «лежачая» Она действительно лежала на койке и бормотала что-то непонятное. Я тоже попробовал поваляться, но почувствовал боль в животе. Вспомнив, что уже третий день не какал, я побежал в детский туалет. Там тоже было пусто. Я попытался и над унитазом устроиться, и на горшке посидел, но всё было без толку: сколько я не тужился, ничего не выходило, только живот сильнее разболелся.
Я пошёл назад в палату, но по дороге меня перехватила Наташа. Она уже вернулась с прогулки и выглядела очень весёлой: «Димчик, пойдём, я тебя на ужин провожу! А мне сегодня уже нельзя ужинать, завтра операция!»
Хотя бабушка мне дома все уши прожужжала, как плохо кормят в больнице, на ужин давали очень вкусный кисель и запеканку, я даже про живот забыл и съел почти всё. Но когда вернулся в палату, меня так скрутило, что даже слёзы на глазах выступили. Наташа это заметила: «Димчик, ты что – плачешь? По маме соскучился?» Пришлось ей всё рассказать про живот.- «Ну, эта беда не велика! Надо просто клизму поставить! Тебе ставили когда-нибудь? Сейчас Толяша придёт, и мы его попросим!» — Медбрат уже стоял в дверях: «Уткин, Чумакова – в процедурную!» — «Димчик, так ты – Уткин? Можно, я тебя Утёнком буду звать?» Наташа быстро скинула прозрачную рубашку, и собиралась уже надеть халат, но внезапно остановилась: «Ой, бабоньки, так это же меня сейчас брить будут! Ну хоть полюбуйтесь последний раз на мои кудряшки!» Заложив руки за спину и выпятив живот, она голяком прошлась по палате походкой манекенщицы. Девушки засмеялись, а толстая Семёновна звонко шлёпнула Наталью по голому заду: «Ребёнка постеснялась бы!»
Процедурной оказалась очень ярко освещённая комната с топчанами у стен. Толик стоял в углу около небольшого стола и набирал шприцы: «Проходите, раздевайтесь! У Уткина – мазок, у тебя – бритьё и клизма!» — «Толяша, у мальчика сильный запор, ты ему тоже клизмочку не сделаешь?» Толик посмотрел на меня, затем уверенно притянул рукой к себе и ощупал вздувшийся живот: «Да, без клизмы не обойтись! Вообще-то у него мазок. Я сейчас только уколы доделаю, и вами займусь! Наташ, ты его пока на спину уложи, и грелку налей – хорошо?» Мы с Натальей сели на топчаны, и я снял штаны, а Наталья халат. Большая комната была почти пустой, кроме трёх узких топчанов у стен в ней стоял лишь стол, стул и стеклянный медицинский шкаф с лекарствами. Слева была видна ещё одна комната поменьше с ванной на заднем плане и унитазом прямо напротив дверного проёма – самой двери почему-то не было.
Живот болел всё сильнее. «Подожди, не ложись! – сказала Наталья, — всё-таки мужик – он и есть мужик!» Она тщательно протёрла клеёнку, застелила её какой-то пелёнкой, которую достала из шкафа, и лишь тогда уложила меня на плоский топчан. «А подушки здесь нет?» спросил я. «Эх, незадача! А вот сейчас мы тебе походную соорудим!» — Наташа свернула мои штаны и свой халат, получилось не бог весть что, но гораздо лучше, чем совсем без подушки.
Наташа присела рядом и стала гладить рукой мой неимоверно вздувшийся живот. Её поглаживания были удивительно приятными, у меня даже слёзы высохли. Вошёл Толик:«Ну ты, комсомолка, даёшь – опять голяком!» — «Даю, да не всем! Сам же раздеваться велел, а теперь недоволен, чтоли?!» — «Ладно, проехали! Уткин, я у тебя сначала мазок возьму – ты уж потерпи, солдат! Становись на колени, попку раздвинь! Наташа – помоги ему, он не врубается!» Толик всунул мне что-то в анальное отверстие, от неожиданности я аж вскрикнул. «Ну всё, готово! Теперь набок ложись! Пожалуй, этой груши с тебя хватит!» Клизма вошла мягко, жидкость пошла внутрь, но когда Толик вынул грушу, всё стало вытекать назад. «Ну что же ты, сжимай попку!» Я перекатился на живот и попытался удержать жидкость в себе. Течь прекратилась.
Толик почему-то замялся: «Наташ, смотри, вот я тут всё приготовил — и пена, и бритва, а ты уж давай сама как нибудь!» — «Что – сама?» — не поняла Наталья. «Ну как – что? Перед твоей операцией лобок должен быть без волос» — «Во, дела – так ты брить меня брезгуешь, что-ли?! Я этой бритвы в руках не держала и близко не видела — и отец, и брат электрическими пользуются, понял? А тут самое нежное место!» — от возмущения Наталья покраснела всем телом, даже белые сисечки порозовели. «При чём тут брезгуешь – я думал, что тебе неудобно будет, ведь мы ровесники, и вообще… Ты же знаешь, что я будущий гинеколог, я уже два аборта делал, и только за эту неделю десяток лобков побрил разным тёткам !» — «Знаю я вашего брата! Если трахаться – так с удовольствием, а чуть заикнёшься про свои женские дела – да хоть про месячные, хоть про молочницу — так сразу морду воротите, западло в бабские проблемы вникать, видите-ли! Как же это тебя, стеснительного, на гинеколога угораздило?» — «Как – как? Когда поступал, особенно не задумывался, а на нашем факультете – только терапия и гинекология! Подошла специализация – смотрю, а на терапии не то что полные гады, но как-то все нелюбимые преподаватели собрались – вот я и подал на гинекологию. А теперь и сам увлёкся, только не привык ещё до конца. — Ладно, ложись-ка на спину, пожалуй» Толик умело взбил пену и густо намазал Наталье между ногами. Я лежал на кушетке и во все глаза пялился на невиданное зрелище, а медбрат и девушка были так увлечены, что не обращали на меня никакого внимания. Толик очень осторожно безопасной бритвой начал сбривать девушке лобковые волосы, от усердия у него даже пот на лбу выступил. Наталья же приподнялась на локтях и с увлечением следила за процессом бритья.
«Наташ, как бы вот эти складочки придержать?» — «Да держи уж смелее, скромник хренов, не порви мне только там ничего». Толик стёр полотенцем последние остатки пены, и я уставился Наталье между ног. Волос теперь там не было, мыла тоже. Но на письки девчонок, которые я видел сегодня, это тоже не походило. Так что насчёт детства, видимо, она пошутила. Вокруг широкой щели, идущей внутрь девушки, располагались розоватые складки, темневшие к краям. Вверху они сходились в какой-то бутон. Внутри щели виднелась ещё пара складок, и разные другие непонятности. Зрелище пугало и притягивало одновременно.
Толик подошёл ко мне: «Уткин, что-то ты долго лежишь, на горшок ещё не захотел?» — «Не-а!» — «Похоже, что я недооценил ёмкость твоего юного организма! Ну – это мы сейчас запросто добавим, только уж держись, братан!» Он быстро влил в меня ещё порцию жидкости, и наконец-то в моём животе началось какое-то шевеление.