Эта легенда-тылгунд была рассказана однажды вечером в далекой заснеженной юрте на севере Сахалина.
Тайга обширна и многолика, населена множеством живых существ. И живет она своей, отличной от человека жизнью, по своим законам. Человек знающий войдет, и та одарит его своими богатствами, а незнающий, но самовлюбленно верящий в свои силы, погибнет.
Не зря, ох не зря рассказывают старики, как нужно встречать тех, кто подошел к костру. Не заговаривай первым — кинз (черт) человеческого языка не разумеет, пока не услышит ее. Предложи еды гостю, не дожидайся, пока он ее попросит и выдай плошку из своих рук — родной котел чужих рук не любит. И гость и хозяин о своих делах должны говорить как бы невзначай, не хвастая о добыче и удаче.
Случилось так, что пошли трое молодых охотников соболевать. Выбрались к своему охотничьему угодью, обосновались. Старший бросил горящую бересту внутрь жилища, изгоняя злых духов, внес уголья из родного дома.. Оставив младшего, Эськена, заготавливать дрова, да варить еду, старшие, Езак и Ымайе, отправились ставить силки, пообещав вернуться к вечеру.
Солнце уже давно собиралось уступить место Луне, когда за порогом послышался осторожный шорох.
— Заходите-заходите, а то ужин стынет давно, — угрюмо отозвался Эськен. Надо сказать, он был весьма расдосадован на товарищей за то, что не дали ему первый день в охоте провести, по рыхлому снегу тропки поискать. К изумлению парня к очагу вышла старушка, маленькая и сухая, одетая в поношенный хухт (женский зимний халат) с черной каймой — седая и совсем беззубая.
— Ты откуда, бабушка, взялась ?
— Сынок, ты бы дров побольше подложил, обогрел меня старую, накормил, а после бы спрашивал, черные глаза-бусинки хитро сверкнули.
— Угощайся, — пожал плечами охотник и хотел было положить ей еды, но та опередила его. Не обращая внимания на костер, внезапно затрещавший и фейерверком искр осыпавший ее обувь, она вычерпала чуть ли не с полкотелка.Эськен и глазом моргнуть не успел, как гостья съела все, удивился только еще больше.
— Интересно, — разомлела старуха — Сильный ли ты человек?
— Слабым не называли…- буркнул тот, про себя думая, хватит ли еды им троим, — за соболями слабые не ходят.
— Ой-ли? Да ты и меня, небось, не поборишь и соболя не задушишь. — Казалось, старуха издевалась над ним.
— Не обижай меня, старуха, настроение у меня черное — и побить могу!
— А давай поборемся…
-Не о таких ли говорят:»Ты почему ничего не знаешь?» (Идиоматическое выражение — безумная, глупая — прим. авт.) — Эськен начал злиться. — Где ж это видано, чтоб старуха с парнем боролась?
— Э-э, да у тебя сердца нет, одни легкие висят. (Тоже идиома — у храброго есть сердце, у труса нет)
— Пойдем — зло произнес охотник, всерьез решив проучить старуху и выгнать ее вон.
С первого удара старуха опрокинула парня в сугроб. Эськен поднялся, снова сцепился с соперницей, но та приподняла его и отбросила к деревьям. Старуха оказалась черезвычайно сильной и выносливой — как парень не сопротивлялся, она легкими с виду толчками сбивала его с ног, пока он не обессилил.Глумливо хихикая, старуха привязала Эськена меж двух деревьев таким образом, чтобы он остался лежать и был недвижим.
— Как ты думаешь , — задумчиво проговорила она, доставая небольшой нож и проверяя пальцем заточку, — если тебя убить, повесить язык твой с одной стороны, а сердце с другой и пройти между ними — стану ли я сильнее?
Охотник молчал.
— Я тоже думаю, что нет. — Старуха села на парня верхом. Эськен охнул, а потом заморгал, отгоняя наваждение. На нем сидела молодая невероятной красоты девушка, которая слегка откинувшись, раскуривала трубку.
— Ну, что мужчина… победитель жалких и немощных старух… нравлюсь ли я тебе?
Охотник лишь тупо смотрел на нее, не в силах ни вымолвить что- нибудь, ни отвести взгляда от очаровательной улыбки красавицы. Он вдруг почувствовал, как его мужское естество против воли стало пульсирующе увеличиваться, грозя заполнить чувства желанием.
— Охо-хо, — покачала головой девушка, ощутив ягодицами, как под одеждой парня поднимается бугор. Она громко рассмеялась чистым переливчатым смехом, сползла вниз к ступням и нежно проведя пальчиками в районе паха, резко стянула с Эськена штаны.
Было очень холодно и поэтому от теплого столбика, который девушка зажала в руке, шел пар. Эськен силился сказать ей хоть что-нибудь, пошевелиться, но не смог сделать ни того ни другого, с внешним обреченным спокойствием ожидая, снизойдет ли жестокое благодушие мучительницы до самого главного, а внутренне сильно, до дрожи в мышцах напрягшись.