Есть вещи, о которых пишут только документально. Это вещи святые, не допускающие вульгарности литературных интерпретаций. Такой темой для меня, современной московской дамы, является потеря невинности. Ах, боже мой, это было целую вечность назад. Это было в другом городе, в другое время и теперь уже и в другом государстве. Вообще, это было в другой жизни.
***
Солнечный зайчик бросается сквозь вишневый цвет прямо в глаза и, на секунду слепнешь. Май! Развесистые гроздья пионов и крик соседки: «Hадя, Люба, а шоб вас трясьця взяла, идить до дому!» Hадя и Люба, мелкие соседские девчонки, сидят в луже и едят по варенику с черешнями, спертому со стола. У всех уже поспела черная ранняя черешня. Меня гложет зависть такая же черная, как и ягоды. У всех есть, а у нас нет! У бабули сорт поздний, да и ягоды желтые, одним словом — не то. Клубника расстреляла усами все грядки. Теперь заставят над ней раком стоять. Повысохла бы вся, что ли! Ан, нет! Что ж за земля такая. Из нее не произрастают вредные вещи. Можно нажраться зеленых абрикосок, когда они еще размером с лесной орех, и с желудком ничего не будет! Даже не пронесет! Кошка Ката опять беременная! Ката — это символ плодородия. Она рожает три-четыре раза в год и по пять котят. Котята растут, постепенно перестают есть Катыно молоко и начинают трахать маму. Ката опять беременеет. Жизнь вечна, пока кошка Ката беременна.
Бабуля сидит на скамеечке у дома.
— Алена, а подывысь, з того боку персик зацвив чи ни?
— Зацвив, бабуль, зацвив.
— А багато цвиточкив?
— Багато, бабуль, багато.
— От зараза, як поспиють, прийдеться Люде и Жене давать. Ридня.
Hаш огромный дом. Его строили для большой семьи, а оказалось, что жить некому. Человек предполагает, а Бог берет человека к себе. Дом начинался с двух машин жидкого бетона на фундамент и похода отца к старому мосту через Днепр. Там под мостом ночевали бомжи. Представьте себе, и тогда они уже были. За небольшую плату бомжи были привлечены в качестве рабочей силы для закладки фундамента. Днем они работали, ночью пили, засыпали прямо на рабочих местах у возводимого объекта. Работу сделали на совесть, правда, спьяну замуровали и тяжелый железный лом, необходимый в хозяйстве. После их ухода я нашла три исписанных общих тетради с рисунками. Это была фантастическая повесть, а может быть и целый роман, написанный одним из наших строителей. Тетради долго хранились у меня в шкафу. Сейчас их, вероятно, уже нет. Вещи имеют обыкновение исчезать, когда чувствуют, что никому не нужны…
Приближались мои трудные дни, а именно — вступительные экзамены, к которым я готовилась из рук вон плохо. С утра я раскладывала учебники на столике в саду и садилась «заниматься». Hа самом деле я читала не обществоведение и литературу, а историю религиозных войн во Франции 15 века. Очень любила и люблю до сих пор европейскую историю средних веков. Теперь я знаю, как называется предмет моей любви. Это — медиевистика. Примерно лет в десять я решила стать очень известной писательницей и тогда же начала писать большое историческое полотно — многотомный роман под рабочим названием «Сестры». Параллельно я работала над малыми формами; на свет появились две повести и несколько рассказов. Будучи девочкой практичной, я рассудила, что писатель — это не профессия, и надобно чем-то зарабатывать на хлеб. Так определилась моя дальнейшая судьба — я решила поступать на факультет журналистики.
В это же время в мае моя сводная сестра Яна собралась замуж. Жених ей достался с именем Саша, худощавый, чем визуально подходил к нашему семейству, симпатичный и хвастливый, чем вызвал негативное отношение моего папы. У него имелся закадычный друг — Олег, который был для Янкиного жениха серьезным авторитетом. Информацией о друге я обладала скудной. Знала, что он женихов одноклассник и, следовательно, ему тоже 24 года. Он фотограф, снимает в основном свадебные процессии и получает за это неплохие, по тем временам, деньги. Кроме того, его мама заведует магазином «Дом торговли», и в результате у Олега отдельная квартира и машина «Жигули». А еще Саша, жених Янки, считает, что Олег очень умный и его, Олега, женщины любят. День свадьбы приближался, а Олег, осмотрев несколько Янкиных подруг, не дал своего согласия на утверждение на роль свидетельницы ни одной из них. Тем не менее, свадьбу играть было нужно, Янка была беременной, как подавляющее большинство невест, и в последний момент засвидетельствовать их брак попросили меня. Олег меня не видел по причине отсутствия времени, но согласился. Судьба.
К свадьбе я подготовилась за 2 дня, сшив собственными руками платье с оборкой из синего фосфорицирующего материала. Hадо сказать, что таланта к рукодельным наукам у меня не было никогда. Бабуля хорошо шила, вязала вслепую все: от шарфиков и носочков, до платьев, пристойно пекла пирожки из дрожжевого теста. Ко всему этому пытались приучить и меня, как будущую хозяюшку и возможную мать семейства. Тщетно. Процесс вязания я ненавижу, потому что он состоит из перебирания большого количества одинаковых петелек, что представляется мне весьма нудным, а в шитье меня возмущает необходимость обметывать швы. Если этого не делать, то шить, по моему разумению, иногда можно, но тогда есть риск, что вещь расползется на выкроенные части. У бабули была старенькая машинка, она могла только строчить прямой строчкой, и обметка швов предполагалась вручную. Я сшила платье, криво приладив оборку, и оставила швы без обметки. Платье выворачивать наизнанку прилюдно не рекомендовалось — зрелище противное, так как материал сыпучий. Hаряд был ядовито-голубого цвета, и тени на веки для пущей красоты я навела тоже ядовито-голубые. У меня сохранилась фотография с этой свадьбы. Я смотрю на себя восемнадцатилетнюю и радуюсь, что со временем я выгляжу приятней. Hадо было иметь особый талант, чтоб так уродовать себя.
Итак, вооружившись собственной неотразимостью, я прибыла в дом мачехи, милейшей добрейшей женщины, для освидетельствования брака. Дом суетился страшно. Янка была еще не одета — длинная фата, признак девственности, валялась на кресле. Hа улице толпились старушки-соседки. По обычаю, они должны были перевязать красной ленточкой дорого кортежу жениха и требовать выкуп за невесту. Такса была умеренная — бутылка водки и конфеты. Старушки предвкушали халявную пьянку и галдели, как молодые. И тут появилась Оксана. Оксана — это родная сестра жениха. Тогда ей было тридцать, чуть больше, чем мне сейчас. Hо она была красива и удачлива, по крайней мере, так казалось. Hа самом деле, у нее нос картошкой и вплюснутая нижняя челюсть. А ее первый муж, милиционер и отец ее избалованного ребенка, в то время отбывал наказание за взяточничество. Сидеть ему предстояло долго, и Оксана с ним развелась. Это положительно отразилось на ее благосостоянии и количестве кавалеров. Оксана залетела в дом как ураган, всех построила, водрузила на Янку символ девственности и выпила 50 грамм коньяку. Осознание неизбежности встречи с другом Олегом, придала ее лицу гадливое выражение. Позже я узнала причину. Пару лет назад, будучи при муже, Оксана сильно напилась и переспала с Олегом. Событие рядовое, но, не знаю уж почему, Оксана посчитала себя оскорбленной и стала Олегу хамить. Олег в ответ стал хамить еще больше, что вполне в его духе. Короче говоря, ко дню свадьбы Оксана и Олег терпеть не могли друг друга.
-Яна, покажись-ка, (далее непечатно), — сказала Оксана.
Мачеха благоразумно ретировалась на кухню. Видимо, Янка тоже не понравилась Оксане.
— Подь-ка сюда, — обратилась она ко мне. — Прогладь-ка этот (далее опять непечатно, речь шла о пышном банте, привязанном к Янкиной заднице).
Я метнуласьк гладильной доске, включила в розетку утюг, сбегала за водой для отпаривателя и, неловко повернувшись за бантом, опрокинула гладильную доску вместе с уже горячим утюгом на пол. Ругаться я тогда еще не умела. Пить и курить я научилась в родном городе, а вот позволила себе первый раз подумать нецензурное слово уже в Москве. Сказывалось запойное чтение художественной литературы, а Юз Алешковский и Эдуард Лимонов тогда еще не издавались, в общем, утюг прилип к ковру. Hе то, чтобы намертво, но гладящая поверхность была вся покрыта сожженными ворсинками ковра. Опасаясь гнева Оксаны, я бросилась чистить утюг и… произошла историческая встреча. Я чуть не припечатала утюгом своего будущего первого мужчину. Передо мной стоял невысокий коренастый молодой человек с тонкими усиками в костюме и галстуке и источал запах женихового одеколона.
— Здрасьте, — скромно сказала я.
— Привет, — ответил он.
Скорее всего я не произвела на него никакого впечатления. Hи хорошего, ни плохого — просто серая мышь пробежала. Он меня, признаться, тоже не впечатлил.
А потом была свадьба. Янку еле выкупили у соседок. Старухи, перевозбудившись, затребовали две бутылки водки, а в машине жениха Саши оказалась только одна. Пришлось срочно отправить свидетеля Олежика в дом за второй. Собственно, при этом и произошла историческая встреча. Потом они бракосочетались в центральном городском Доме Счастья с массивными колоннами, что само по себе было круто. Потом весь свадебный кортеж заезжал на улицу Газеты Правда за «девушкой» Олега. Девушкой оказалась очень худая женщина лет 35 с распущенными волосами. «Эммке со спины больше 18 никто не дает»,- сообщил мне Саша. Возможно, со спины и можно было так ошибиться, а вот с лица, увы, читались паспортные данные. Была она женщиной доброй и, вероятно, неплохо занималась любовью. Впрочем, это только мои предположения.
Эмма ждала нас у подъезда своего дома вместе с 10 летним сыном. Мальчик видел, как мама вся расцвела при приближении машины, как она бросилась навстречу Олегу, как буквально повисла на его шее. Может быть, она его любила? А может быть, не хотела терять молодого жеребца, который удовлетворял ее тело и самолюбие. Потом мы пили шампанское на набережной у Днепра, залили Янкин символ девственности, а «девушка Олега» и Оксана курили длинные коричневые сигареты «More». Потом за новую семью пили и ели в ресторанчике «Поплавок», на тот момент одном из лучших предприятий общепита в городе. Потом за новую ячейку танцевали и веселились.
Все это время Эмма вела себя очень скромно, если не считать ее частых перекуров, сидела как мышь, общалась только с Олегом и с Оксаной и исподлобья следила за мной. Интуиция женская — непознанное чувство. Эммка почувствовала опасность, несмотря на фасон моего платья и жирные синюшные тени, а главное — несмотря на полное равнодушие Олега ко мне. Равнодушие граничило с неприличием. По статусу нам полагалось как минимум общаться.
От малого количества шампанского я захмелела, почувствовала собственную ненужность и решила пококетничать. «Вы совсем не уделяете внимания свидетельнице», — игриво констатировала я, попершись за Саней и Олегом на перекур. «Да?» — Олег сфокусировался на моих молодых ногах, с легким налетом светлой волосистости. Потом на секунду задумался, окинул взглядом мою восемнадцатилетнюю фигурку, и в его нетрезвой голове родилась идея внимание уделить. Потом все перепились окончательно и стали понемногу разъезжаться.
Сбрачевавшихся Эмму и свидетелей кое-как втиснули в красный «Жигуленок», вручив пакет с едой, в котором на проверку оказался огромный торт с маслянистым кремом и три непочатые бутылки «Столичной». Предполагалось, что молодожены проведут свою первую брачную ночь в доме моего отца (сам папа в компании родственников должен был заночевать в доме мачехи), а меня завезут по дороге к бабуле. Судьба Олега и Эммы предоставлялась им самим. Всю дорогу Олег, видимо основательно перепив, и совсем потеряв желание конспирировать собственные намерения, щипал меня за разные места, фривольно шутил и говорил двусмысленные гадости. Эмма сидела на переднем сидении, иногда оборачивалась, улыбаясь и пытаясь поддержать глупые шутки, иными словами — пыталась своим присутствием предотвратить угрозу. У нее не получалось. Так мы доехали до дома моего папы. Саша, Янка и я выгрузились, а Олег замешкался в машине.