Ночь была непроглядно темна, точно разлитые чернила, на которых ровным пятном светилась полная луна.
Серебристый свет проникал в витражное окно через темно-бордовые бархатные портьеры. Пламя камина освещало богатую обстановку в стиле Людовика XIV. В бликах и неподвижных отсветах толстых свечей все казалось коричнево-красным и таинственным.
Раскинувшись на канапе сидел мужчина в свободной белоснежной рубахе, которая среди всех этих темно-коричневого и черно-красного цветов казалась слишком уж яркой. Он был силен, строен и просто чертовски мужественен. Его темные волосы, которые еще не тронула белая краска, переливались.
Она сидела рядом на медвежьей шкуре на полу и не сводила с него глаз.
— Вы согласны? – тихо спросила она.
— Нет! И еще раз нет! – в глазах вспыхнули оранжевые искорки.
Она подползла к нему и положила руки на его колени.
— Николай… — певуче произнесла она. – Это не так страшно, как кажется… Это даже совсем не страшно. Я помогу вам, и все будет хорошо.
Брюнет болезненно поморщился.
— С какой стати я должен тебе верить?..
— Ты слишком устал… — Она стала поглаживать его ноги.
— Но вы потеряли все чувства…
— Неправда. Мы все чувствуем, также, как и вы. Я ведь тебя люблю… Я хочу, чтобы ты был рядом, чтобы мы всегда были вместе.
— …но вы не ощущаете течения времени, — возразил он.
— Мы вечны, — согласилась она. — И мы больше не стареем. Мы не страдаем… и боли больше нет! И мы имеем доступ ко всем знаниям… Это дает огромную Власть.
— Власть? Зачем мне она?..
— Я хочу сделать как лучше… Верь мне, просто верь… Я все сделаю как надо… — Она змеей заскользила по нему, убаюкивая его своим голосом. — Не бойся, я буду с тобой… Я тебя люблю.
Николай не отрываясь смотрел в ее искрящиеся глаза и чувствовал, как слабеют ноги, как трудно пошевелить рукой, что сердце с каждой минутой бьется все медленнее и вот-вот совсем остановится. Он понял, что сопротивляться уже не может.
Она запрокинула назад его голову и нежно поцеловала.
Когда острые зубки резко вошли в кожу, он сначала даже не понял, что с ним произошло. Она провела языком по рубиновым струйкам, которые бежали по его горлу и затекали на белый воротник. Его била крупная дрожь.
— Ты… ты… — прохрипел он, – зачем… ты…
Ему было больно… очень больно – точно миллионы раскаленных игл одновременно вонзались в каждый миллиметр кожи, ныла каждая клеточка – и бросало то в жар, то в холод. Комната напоминала, то адскую печь, то покрывалась серебристой изморозью.
Он судорожно разорвал рубашку.
— Терпи… потерпи, милый… сейчас все пройдет.
Она провела губами по укушенному месту на шее и ранка мгновенно затянулась.