Когда слушаешь рассказ Дейдр, то кажется, что настал конец света; впрочем, она, по-моему, возится со всем этим гораздо больше, чем дело того заслуживает. И намного больше, чем переживает сама. Необходимость свалить с себя ношу была у нее больше, чем получить «прощение», которого я, как сразу и сказала ей, дать не могу. Не думаю ли я, что все это было немыслимое негодяйство, спросила она. Она явно не хотела, чтобы я произнесла свое «да». Я объяснила ей, если это можно назвать объяснением, что она вполне может рассматривать все это как либертарианскую авантюру чисто импуль-сивного происхождения. Признаюсь, я была очень довольна своей фразой, потому что она явно ожидала от меня нечто более прямое и вовсе не дамское. Не хочет ли она, чтобы я занялась молодым господином Ричардом? Ее глаза зажглись. Или в то же время в них промелькнула искра опасения? Я подчеркнула, что ей необязательно при этом присутст-вовать, а то, что я для него предначертала, должно скорее всего преподать ему должный урок. Что же, согласилась она. Я должна сказать Морису, вспомнила она. Что же, если мы здесь не либер-тарианцы, тогда кто же мы? Она даже немного всплакнула: скорее всего, от любви, а не от угрызений… Мне так показалось. Я уже почти было решилась признаться ей во всем касательно Клодии, но увидев явно смешавшиеся чувства Дейдр раздумала. В конце концов, во всех умах (и Морис не исключение) гуляет та шалопутная мысль, что и Эми давно пора бы взнуздать. Нам еще предстоит ее увидеть, однако по описанию матери она получается очаровательно подходящей к намерению, которое мы ДОЛЖНЫ осуществить. Возможно, мне нужно рассказать Клодии побольше о Дейдр. Все это, кажется, предвидится как очаровательный коктейль. Морис вполне согласен с моим мнением.
ДНЕВНИК РИЧАРДА
Я все еще в немилости и вполне, как я сам думаю, заслужил это. Я уверен, что произошло самое худшее — и мама отправилась домой к Джереми… Но нет, тогда бы я сразу же узнал об этом. Я должен доставить некую посылку той даме, которую мама встретила в городе. Это все, что мама мне сказала. Единственные слова, которые я от нее слышал за все это время. Я просто ответил, что все отвезу и очень жалобно посмотрел на нее. Но ее глаза холодны, как всегда. Эми спросила у меня, что случилось, а я приказал ей заткнуться. Она становится очень наглой и, кажется, непоседливой. Она сказала, что надеется, что я «ничего плохого не сделал маме», на что я спросил, что она имеет в виду. Боюсь, она что-то слышала. Джереми — идиот. Эми ответила мне, что она все знает, но я так не думаю. Не думаю, чтобы кто-нибудь даже пробовал поднимать ей юбки. Ее жопа, кажется, сделалась больше. Я ей так и сказал, на что она покраснела, выбежала из комнаты и хлопнула за собой дверью. Бьюсь об заклад, что она подняла свои юбки и посмотрела, что там. Я услышал, как мама сказала: «Тебя выпорют, Эми, если ты еще раз так поговоришь со своим братом»… Может быть, она недумает обо мне так плохо, как пытается представить. Хотелось бы мне знать. Она не разрешила мне взять коляску, чтобы отвезти посылку. Мне придется отправиться дилижансом вместе с простым народом.
ДНЕВНИК ЭМИ
Ричард отправился доставить посылку какой-то даме, маминой подруге, и не вернулся! Я спросила маму, не волнуется ли она. Мама сказала, что он в хороших руках. За ним присматривают. Я не знала, что он все еще не вернулся, до сегодняшнего утра. Вечером нас посетил джентльмен по имени Морис. Он показался мне приятным. Он сказал, что Ричард ведет себя хорошо. Что же, это будет здорово. Я знаю, что он целовал маму, но других своих мыслей я не выдам, чтобы не показаться злюкой. Морис… Я подумала, что его зовут мистер Морис, а потом из-винилась, но он сказал, что это ничего. А потом, когда мама вышла из комнаты, он сказал, что я очень привлекательная! Я думаю, что Джереми я тоже так нравилась, но ЕГО имени мама даже слышать не хочет не понимаю, почему. Она сказала, что он был с ней невежлив. Все это было сказано при Морисе. А когда мама была наверху, он сказал мне, что обниматься и целоваться тоже иногда бывает невежливо, и спросил, что я об этом думаю. Я сказала, что так не думаю. Я покраснела! Он сказал, что ему очень приятно, что я такая чувствительная девочка и в этом смысле очень похожая на маму. Потом он совсем внезапно ПОЦЕЛОВАЛ меня и сказал: «О, у тебя такая чудная попочка, но не говори маме, что я так сказал», и положил на нее руку! Я застеснялась что-нибудь делать и не знала, что сказать. Он сказал, что чувствует на мне чудные панталончики и часто ли я их ношу. Я не знала, как отвечать. Он сказал, что мне не следует носить их постоянно, потому что они затрудняют юных леди. Я чувствовала себя очень глупой из-за своего молчания. Я думала, что с его стороны очень грубо все время меня трогать… но с моей стороны было бы очень грубо сказать ему об этом. Тут как раз мама вернулась вниз. Он успел снова сесть, а моя попа все еще щекоталась, как будто его рука все еще была там. Мама извинилась и сказала, что у нее страшно болит голова; поэтому Морис предложил ей отвезти меня кататься. Мама, кажется, не была в этом уверена. Я думаю, что она немного ревнует. Она сказала, что я могу поехать на час. Не знаю, хотелось мне этого или нет, но, в любом случае, мне нравится выезжать. Морис сам вел двуколку с пони, и мы ехали по полю ТАКИМ шагом, что у меня захватило дыхание, а моя шляпка почти слетела. Потом мы остановились у какой-то рощицы. Среди деревьев было очень приятно. Он стреножил пони и мы пошли прогуляться немного. Меня ОЧЕНЬ хвалили за мой разговор и за мое поведение. Мы сели под дубом, а он сказал, что мои губы и мои глаза очень хороши! Потом он шутя сказал, что снова хочет быть «невежливым», поцеловать меня и потрогать мою попу! На этот раз я хотела сказать «нет», но он мне не дал и ЗАДУШИЛ меня поцелуями, повторяя, что я ВОСХИТИТЕЛЬНА! Мама умерла бы, если бы узнала, что он искал у меня ПОД юбкой. Я ему не давала этого делать и вертелась, но он вдруг стал строгим и сказал мне, чтобы я вела себя тихо. Он сказал, что хочет трогать мою попу через панталоны, что он и сделал, повсюду и ВОКРУГ. Я чувствовала себя очень странно, потому что его палец попал туда в середину и очень терся. Он сказал, что если я перестану крутиться, мне сразу же будет приятно, и что мамы все очень хотят, чтобы их дочери этому научились, но дают джентльменам заниматься этим. Я едва могла говорить, потому что он все время целовал и ТРОГАЛ меня повсюду, даже между ног! «Ой, нет!» сказала я. «Ой, да, дорогая моя, потому что этому тебе надо учиться», сказал он. Я подумала о том, что сказала бы мама и сказала ему, что не надо этого делать, а то я все расскажу. Ах, нет, потому что тогда ты будешь совершенно непростительно бесстыдной, все об этом узнают, я имею в виду твое бесстыдство. Тебя только отругают за это, сказал он. Я наполовину поверила ему, наполовину нет. Ой, в какой кру-говорот я попала! Увидев мои сомнения и то, как моя рука тихо пытается его бить, он вдруг поднялся, прислонился к дереву и сказал, что я веду себя нехорошо по отношению к нему… Это смутило меня еще больше. Я тоже села и начала оправлять платье. Он сейчас же обхватил меня за плечи и вмиг положил к себе на колени. Ой, Боже, потом он задрал мне платье и начал шлепать по моей попе, пока я не заплакала, чтобы он перестал. Она просто докрасна накалилась. У меня по щекам потекли слезы. Моя попа горела! Сядь и выучи назубок, что надо слушаться старших! сказал он. Я все время всхлипывала и не могла усесться на мою бедную побитую попу, но он все же заставил меня, а потом притянул к себе и начал со мной разговаривать нежно, вытирая мои слезы. Теперь я молодая леди, сказал он, и должна поступать так, как поступают молодые леди; а если я расскажу маме, как боролась, то все будут только смеяться и скажут, что я все еще ребенок.
Пока он говорил, он гладил мои тити и я была вынуждена снова дать ему мои губы. Я все же постоянно вертелась, потому что моя попа горела. В конце концов я обещала, что ничего не скажу маме. Он сказал, что все будут меня ругать, если я скажу, и что все это запомнят. Когда мы вернулись, мама сказала, что мои глаза немного красные, но я сказала ей, что это потому, что я много смеялась и терла их. Она была очень довольна тем, что я развлеклась. Я хотела рассказать ей все, что произошло, но потом подумала, что она тоже, в конце концов, может назвать меня ребенком. Моя попа сделалась больше… Я в этом просто уверена. Я спросила у мамы, выпирает ли она. Мама рассмеялась и сказала, что у всех молодых леди так.
ДНЕВНИК СЭРА РОДЖЕРА
Какой странный парень этот Мэнсфилд… Впрочем, говорят же, что все странные парни, (Кроме нас самих. Но вот в его случае это верно. Этакий вялый, отсутствующий вид и, к тому же, он явно под пятой у своих сестер. Когда я сегодня пришел к нему с визитом, то имел с ним небольшой разговор, банальный, как обычно. Под тем предлогом, что ему нужно проверить счета имения, он очень скоро исчез за дверями, а я остался одиноким самцом среди курятника и причастился удовольствию про-исходившей в нем вялой и несвязной беседы. Мюриэл спросила, могу ли я отличить в темноте Дейзи и Сильвию. Я весьма хорошо понял, куда она клонит, но притворился непонимающим и со всем благо-душием ответил, что могу разобраться в них даже по пяткам. Тут вмешалась Джейн со своими расспросами о прочих деталях анатомии; я, однако, начал зевать и притворился, что не слышал вопроса. У меня есть мнение, согласно которому существуют вещи, которые могут быть предметом обсуждения в постели или в любовном объятии, но вовсе не в гостиной. Возможно, это несколько старомодно. Я не уверен. Селия должна завтра посетить Мюриэл. Она, естественным обра-зом, застеснялась моего при этом присутствия. Она даже не разрешила мне доставить ее на место, но обратно в нашей коляске прибудет Сильвия. И впрямь, как хорошо было бы видеть ее у нас! У нее самый что ни на есть божественный рот. Вспоминаю, как они с Дейзи целовались на лужайке: чудная буколическая сцена. Молодые девочки, без сомнения, часто предаются таким удовольствиям. Я слышал об этом немало историй, как, например, те про горничных, пользующих друг друга, когда нет мужчин в округе. Все дело в том, что я не знаю наверное, чего завтра захочет Селия, и буду думать об этом постоянно. Все это заставляет мужчину чудовищно ерзать. Дейзи несколько рассупонилась после нашего пос-леднего разговора. В этом виноват, скорее всего, я. Я уже перешел все дозволенные пределы в своих слишком частых поцелуях и объятиях ее грудей, которые на диво подросли и закруглились. Клянусь Юпите-ром! Подозреваю, что здесь уже приложили свои руки и Мюриэл и Джейн. Я не могу не думать об этом, и поэтому наедине с ней меня заносит все больше и больше.
ДНЕВНИК МОРИСА
Какоенаслаждение целовать и сжимать в объятиях юную девочку, которая даже не знает, довольна она этим или же нет! Эми будет действительно идеальным предметом этих излюбленных игр. Я пола-гаю, что поддерживаю ее в нужном духе, не говоря о ее маме, которая сама в достаточной степени увязла, чтобы кидать камни в других. Прежде чем мы вернулись домой, я заметил Эми со всем благо-душием, что она уже получила свои первые шлепки — и может по-лучить еще. Какое смущение в ее глазах! Она слишком застенчива, чтобы полностью отвергнуть чьи-либо авансы. Эвелин знает, как с ней обращаться, и мы достигнем здесь прогресса. Можно предвидеть самое блестящее будущее за столь молодым и лакомым созданием. Если оставаться с ней достаточно строгим в минуты возможного бунта с ее стороны, она научится.
ДНЕВНИК ЭВЕЛИН
Должна сказать, что юный Ричард весьма миловидный молодой человек и, как следовало ожидать, очаровательно неловкий в моем присутствии. Он, вероятно, полагал, что его отпустили побегать, в чем его быстро разочаровали. Я сказала ему, что у меня есть нечто ему показать, это весьма заинтриговало его, и повела его в свою вторую спальню, расположенную несколько в стороне от мест, куда дерзает вмешиваться Морис, и представляющую мое личное владение. Там нас ожидала Клодия, в таком одеянии, или же его отсут-ствии, которое вынудило Ричарда подавиться и достичь глубокого лилового оттенка краски. Баскская сорочка на Клодии была черной, обшитой чудной тесьмой, и сверху вступала во флирт с ее сосками, восхитительно выступающими, в то время, как внизу ее куст оставался обнаженным или был бы таковым, если бы на Клодии не было белых шелковых панталон, в тон чулкам. Черные сапоги, застегнутые на все пуговички вплоть до самых колен, дополняли эту картину, завораживающую и требовательную той страстной женственностью, которую только можно желать. Пока Ричард продолжал икать, а Клодия вставала с той кровати, на которой она валяла дурака, я заперла дверь. Этот звук заставил его обернуться, так резко, что я сразу же приняла тот «холодный вид», который всегда отмечает Морис. Этот самый, не так ли? Он хорошо снаряжен? спросила Клодия, проинструктированная мной во всех тонкостях. Я ответила, что это и есть тот самый злодей. На это из горла Ричарда послышался некий приглушенный всхлип, в то время, как его коленки заметно задрожали. Что же касается его готовности предстать перед самой требовательной из дам, продолжала я, в этом нам еще предстоит убедиться. Затем Клодия приблизилась к нему, раскачивая бедрами, пока ее живот не подошел вплотную к его собственному, в то время, как я подошла к нему сзади и схватила его за талию. Если бы в нем сохранялись хотя бы какие-то остатки соображения, он бы понял, что попал в то же положение, что и отупевшая когда-то Дейдр. Ты будешь молчать и не станешь протестовать, а не то твоя мама об этом услышит, сказала я. О, мадам, о чем Вы? выдохнул он, потому что Клодия сейчас же принялась умело расстегивать пуговицы на его брюках. В итоге его штаны пали до колен, рубашка была задрана, а пенис и все остальное представились нашему вниманию. Во время этой процедуры я оставила одну руку вокруг его талии, а другой весьма быстро схватила его за волосы, что, естественно, заставило его пискнуть от-удивления а потом уже вовсю заголосить о пощаде. Спокойно, юный мужлан, ты на учебе, зашипела на него Клодия, заставив его оцепенеть, потому что сейчас же с таким знанием дела схватила его петуха, что он тут же подрос до необходимых пропорций. В самом деле, у меня промелькнула мысль о том, что милой Дейдр было, в общем, не на что жаловаться. Я его держу. Бери бутылку, сказала я Клодии. Это было нужно не столько ей, уже хорошо посвященной в наш сговор, но молодому господину Ричарду. Нет! послышался его визг, потому что она тут же достала стеклянный сосуд из туалетного столика у кровати. Горлышко этого флакона удобно изогнуто таким образом, что его уже часто употреб-ляли для подобных нужд. Под вопли Ричарда, которого я все время крепко держала за вихры, горлышко сосуда было надето на вздувшийся наконечник, нырнувший туда всей своей плотью так, чтобы осталось как раз немного места для крепкой хватки Клодии. Коленки молодого господина Ричарда задрожали еще сильнее, а его самого передергивало с ног до головы, пока Клодия начала его выкачивать. Его положение, должно быть, было весьма для него неудобным, потому что я тут же выставила свое колено прямо ему в спину, чтобы таким образом удержать его в равновесии и не в силах сопротивляться методическим усилиям Клодии. Думаю, что не прошло и сорока секунд, когда он наконец излил свое мужество, образовавшее сероватую лужицу на дне бутылки. В этот момент, разумеется, Ричард был абсолютно ослаблен, и мне ничего не стоило спокойно сцепить его руки за спину. В это время Клодия поддерживала его за волосы, все еще приставив к его мальчику бутылочку, хотя уже, казалось бы, и полную. Здесь, наконец, раздались его жалобные крики, когда мы уложили его на кровать, осторожно наклонив сосуд под углом к его быстро убывающему члену. Мама! дико проблеял он к нашему общему восхищению. Твоя милая мамочка никогда бы не захотела видеть тебя в столь жалком состоянии, сказала я. И не дай Боже такому слу-читься. Потом, обернувшись к Клодии, я добавила для него. Его член явно требует постоянного упражнения. Он должен делать лучше, чем это. Какое жалкое представление! Пожалуйста, милочка, не присмотришь ли ты за ним на время? Через каждый час? К величайшему удовольствию. У жеребчика в шарах должно быть еще много всякого: иначе он не представляет для нас никакой пользы. Надо же, мой доберман может сделать больше этого! раз-влекалась Клодия, пока Ричард то белел, то краснел, как девушка, у которой впервые в жизни спустили панталончики. Итак, через каждый час. Оставляю его на тебя. Можно давать ему хлеб и молоко, но ничего больше. Смотри, чтобы в следующий раз было лучше! Я строго взглянула на Ричарда. Проследи также за его туалетными надобностями, добавила я еще строже Клодии, которая не сморгнула. Для этого у меня есть ошейник: он будет ползти за мной по коридору и до клозета. Четыре раза за сегодняшний день был он высвобожден от своих запасов. Видимо, ничего лучшего от него ждать пока не приходится, и до тех пор мы оставили его спать, все еще связанного и совершенно измотанного. Однако, для молодого господина Ричарда это всего лишь начало. Морис тихо проходит мимо дверей, за которыми заперт Ричард, и не хочет его видеть. Он справедливо заметил, что это мое собственное маленькое дело. Я разрешила ему сегодня отпраздновать ночь с Клодией. Она всегда так замечательно вертится между нами. Итак, мои руки полны, во всех смыслах, приятных обязанностей. Что будет, увидим.
Глава двенадцатая
ДНЕВНИК ФИЛИППА
Я окружен мраком, в который сам дал себя погрузить. Милая Сильвия отправилась на время навестить свою подругу Дейзи, и я этому рад. Опасность того, что она обнаружит ужас моего существо-вания еще более повергает меня в руки Мюриэл и Джейн. Минута крайнего дискомфорта пришла ко мне вечером, когда Сильвии пришла пора пожелать мне доброй ночи. Тети сказали ей, заявила она, что мой роман движется. Бедному ребенку было нечего больше сказать и явно ее тетки настроили на этот разговор. Мой стол был покрыт бумагами, на которых я был вынужден, хотя и без большого успеха, потакать злобным желаниям Мюриэл и Джейн. Сильвия трогательно уселась на моем колене и попыталась уткнуться в них, чтобы показать свой интерес к моей работе. Я не был к этому готов и поспешил накрыть проклятые бумаги, к ее неудовольствию, оправдываясь тем, что здесь пока что нечего читать. Но папа, они же говорят, что ты хороший писатель, гордо заметила Сильвия, не осмелившись, к счастью, дальше проникнуть в мои секреты. Мне пришлось взять на себя унизительную обязанность объяснять ей, что я могу показать ей только самое лучшееиз того, что пишу. Ей, кажется, понравилось признание ее роли строгого критика. Смехотворное положение дел! К тому же она так, по своему девичьему обыкновению, вертелась у меня на коленях, что причинила мне некоторое физическое беспокойство. Ее облачение под платьем теперь минимальное, а поэтому тепло и окружность зада ощущаются несмотря на ткань. В то же время я никак не мог заставить себя убрать ее со своих колен, приходя во все большее замешательство, которого она не могла не заметить. Как раз в этот момент и вторглась Мюриэл, с порога отослав Сильвию спать свои «милые баиньки», как гласит дурацкая поговорка. Последний и влажный поцелуй Сильвии пал на мои губы, и затем она соскочила с моих колен, заставив меня очевидно «восстать» об ее приподнятые нижние щеки. Я густо покраснел, но она, к счастью, не обернулась. Едва успела закрыться за ней дверь, как Мюриэл пристально посмотрела на мое несчастное состояние и заявила, что «к ее удовольствию» я наконец «приобрел твердое отношение к женщинам». Я ничего не ответил. Я сжал зубы и положил бы ногу на ногу, если бы в-моем положении это было возможно. Мне было приказано «предъявить», от чего я отказался, но потом был вынужден покориться, хотя и боялся того, что Сильвия вернется и увидит мое готовое лопнуть орудие. (К стыду своему должен признать, что мои сестры «поздравили» бы меня за эти строки.) Мой упрямый буй был затем взят в руки нежно и до боязни восхитительно. Бывают времена, теперь чересчур частые, когда тебя выводят за границы гордости и стыда. Мюриэл склонилась над моим креслом, сжав рукой мой пенис и потирая его сверху вниз. Сознаешься ли ты в помыслах? рассмеялась она, очень до-вольная тем, что ей показалось приятной оговоркой. Я покачал головой. Мои щеки с новой силой залил румянец. Я достаточно хорошо усвоил, как слаб я бываю в ее руках. Мои бедра начали подергиваться вопреки моей воле. Бедная, милая бедняга Сильвия… Посадить ее на такую боль-шую, дурную штуку… Нет! подавился я. На это она рассмеялась своим жестоким смехом и, вынув из-за ворота батистовый платок, крепко повязала им мою трепещущую эрекцию. Нет? Что же. Ладно, я оставлю все это таким образом, а через полчаса вернусь проверить, что ты туда не напачкал. С этим она удалилась, оставив меня с тестикулами, сжатыми от желания. Когда она вышла из комнаты, я услышал, как она зовет: Джейн, я хочу тебе кое-что сказать! Мне не нужно гадать, о чем она хочет сообщить. Мое имя и имя милой Сильвии будут измараны самым бессовестным образом. И увы, как раз в ту самую минуту мои шары до того придавило креслом, а буй так раскалился добела, что я не мог дольше контролировать себя и густо забрызгал повязанный платок. Сиденье подо мной содрогнулось, такова была сила сперматического извержения. Мой пенис мокро упал вниз. Волны невыразимого наслаждения сменились быстрой слабостью, а потом моим ужасом от того, что наказание последует, как только Мюриэл вернется в комнату. Она, совершенно точно, припишет мою слабость «доказательству ее слов». Я либертин, которого следует держать под контролем… Вот что они с Джейн провозгласили, несмотря на то, что знают истинную природу факта. Дейдр все еще не ответила на мое письмо, но я все же живу надеждой. По сравнению с этими двумя она была просто ангелом скромности. Меня не волнует, что мои сестры прочтут эти слова. Они будут издеваться над лицемерием, которого во мне нет, и потом заставят меня, как собаку, облизывать их зады.
ДНЕВНИК СЕЛИИ
Через какое испытание невыразимых страстей я прошла! Я рыдала, я протестовала, я любила, была принуждаема и все это в один долгий, долгий день, подобного которому еще не было в моей жизни. Сперва Мюриэл усыпила меня своим любовным искусством. Ее язык, ее бедра, ее груди, ее зад все было моим, как и мои при-надлежали ей. Мы лежали в постели нагие, забыв обо всем на свете. Наши языки .спаривались, наши пальцы искали. Несколько раз она мучила мой задний проход, но я слабо протестовала, что не люблю этого. Я должна научиться, ответила она среди такого пышного расцвета поцелуев, такого перекатывания по кровати, что я просто не смогла заставить себя произнести «нет». Дай мне поднести тебе лепестки розы, выдохнула она. Со-вершенно не понимая, что она имеет в виду, я позволила ей увлечь меня на колени, а она в это время проскользнула подо мной и приложила свернутый кончик своего языка между моих нижних щек… О, это ощущение! Стой! Это слишком приятно! неосторожно пробормотала я, на что она отвечала: Конечно, моя радость, но тебе предстоит узнать еще лучшее. Здесь за дверью послышалось чье-то падение и я попыталась вскочить, но Мюриэл в мгновение ока оказалась на мне, сперва оседлав меня, а потом повернувшись таким образом, что, сжимая ногами мои плечи и руки, она завладела моими бедрами. Тут я к своему ужасу заметила, что в комнату успел зайти некий джентльмен, совершенно голый и с поднятым членом. И что хуже всего, он был не один, и то, как он вошел, было одним из самых странных зрелищ в моей жизни. Его шею стягивал плотный кожаный ошейник, от которого шла стальная цепь; ее свободный конец держала сестра Мюриэл, обтянутая прозрачным пеньюаром, обнажавшим ее груди и темный куст. А ну, живо! крикнула она ему. Он, кажется, был в каком-то помутнении, очень похожем на то, которое начинала испытывать и я. Я же брыкалась и пыталась сбросить с себя Мюриэл, употребляя все мои силы, однако под тяжестью ее зада все мои попытки были неудачны. Не дайте ему! проскрипела я в пустоту, потому что его уже подвели как раз позади меня, а он, под руководством Джейн, помог приподнять мои бедра еще больше, так, что мой бесстыдный зад предстал перед ним полностью. Я смазала ей попу слюной так же, как ты ему петуха… А теперь клади его туда, милочка. Ее дырка будет тесновата, потому что там еще ничего не было. Держи его верно! Ему следует доставить чудесной леди все удовольствие, и хорошенько! заметила Мюриэл. НЕТ! завизжала я, но уже слишком поздно. Щеки моего зада были грубо разведены. Его наконечник, действительно весьма мокрый, посмел совершить туда нападение. Я плакала, я просила, но напрасно. Мюриэл еще плотнее уселась в свое седло, расположив колени по обе стороны на кровати, в то время, как мое беспомощное седалище получило первый дюйм его твердого, мясистого кола; его крепко держали. О, милый Боже, какие ощущения завладели мною по входе муж-ского орудия в наисекретнейшее мое лоно! Сперва я почувствовала жжение. Это было похоже на пробку на длинную и весьма набухшую пробку. Я слышала, как он заскрипел зубами. Еще три дюйма пуль-сирующего желания продвинулись и замерли на время, «чтобы она попривыкла», как выразилась Джейн, обладающая странной властью над джентльменом если, конечно, можно его так назвать. Поработай балдой немного туда и сюда, тихо-тихо, а потом, медленно, дай ей еще, проговорила Джейн, пока я застонала, за-крыла глаза и стиснула зубы на это грубое, бесстыдное вторжение. Его слон и правда прошелся на дюйм или два туда и сюда, облегчив до некоторой степени мой пассаж, так, что жжение утихло и исчезло. Я ощутила себя странным образом исполненной, запеча-танной, и все же это было несравнимо с тем, что началось, когда эрегированный пенис затем прошел дальше, под мои стоны прекратить все это. Почти есть! воскликнула Мюриэл, подавшись, как я почув-ствовала, вперед, чтобы разглядеть все в подробностях. Самец испустил какое-то проклятье, которого я не поняла. Он тяжело дышал, и я тоже задышала тяжело. Я почувствовала, что его шары вплотную свесились над моей липкой щелью, и поняла, что он уже совсем дома. Джейн снова приказала ему «застыть», и я почув-ствовала пульсацию кипящего орудия, которая непонятным мне кол-довством расширила мою заднюю дыру. А теперь пользуй ее, и медленно, ибо она божественное создание, которого ты иначе недостоин даже и прикоснуться, пос-лышался голос Джейн. Я сама не могла ничего больше произносить. Полный заход его парня, кажется, извел из меня все дыхание,хотя бы даже и на время. После длительного «погребения» он медленно начал ворочать им в разные стороны, в то время, как я кусала себе локти от сладкого и томительного ощущения, которое нашла совершенно отличным и более «постыдным», чем обычная обработка моего передника. Наши стоны смешались. «Нежно поработай бедрами, моя драго-ценная», посоветовала мне Мюриэл, ущипнув меня за левую ягоди цу. Не помню, чтобы я что-нибудь говорила, кроме издаваемых мною звуков и тихих завываний, о которых она впоследствии говорила, что они показались ей прекраснейшими из всех, которые она когда-нибудь слышала. К своему стыду, я поняла, что начинаю сдаваться на волю злобного акта и того переменчивого ощущения, которое он несет с собой. Долгая, долгая минута этих тихих пистонов прошла прежде, чем мой задний ход поневоле ответил его оружию. Затем по «приказу» (потому что это можно было назвать только приказом) Джейн он принялся качать меня весьма быстрее, заставив мой зад биться о его живот, в то время, как пробка так и заходила туда и сюда. Здесь Мюриэл сошла со своего седла и снова скользнула под меня, приблизив свои горячие и сладкие губы к моим. Наслаждайся! шепнула она мне в рот. На какое-то мгновение я еще боролась между притворством моего отчаяния и удовольствием, которое уже овладело мной. Мое дыхание наполнило ее рот, мой зад заработал. Снова вихревые движения ее языка вызвали мой ответ. Самец задышал еще громче, заставив Джейн скомандовать ему: «Не так скоро». И…ДИИИ! подавилась я. Я издавала про себя самые нелепые восклицания, как бы их хорошо не принимала Мюриэл, которая гладила мои повисшие груди, изливая языком и губами такую волну страсти, что я больше не сомневалась в ее искренности доставить мне удовольствие, а не подвергнуть меня, как я сперва подозревала, грубому нападению. Моя щелка задергалась. Прошло даже немного времени, прежде чем я смогла это заметить. Рука Мюриэл слепо прошла под мой живот, нашла мои кудри и потом точку. Как только ее пальцы провели по ней круг, я разразилась целым дождиком любовного сока.
Давай его сюда! проговорила она из-под меня. Глубокий и сдавленный звук послышался со стороны джентльмена. Она должна получить каждую каплю, послышался голос Джейн, на что он тяжело содрогнулся, подвел мои нижние щеки совсем близко к своему животу и разразился таким плотным, жарким потоком, какого я никогда не знала от Роджера в более надлежащие к этому минуты. Ах, да… Признаюсь, что это было великолепно. Это правда, как потом сказала и Джейн, что так лучше ощущаешь внедрение мужественных соков, чем «обычно». Я чувствовала каждый фонтан, каждый всплеск, каждый новый прилив долгой, тягучей, плотной спермы, до тех пор, когда, наконец последние ее жемчужные капли проникли в мое тесное отверстие; все это время он дышал тяжело, как после скачки. Теперь назад, и очень тихо! скомандовала ему Джейн, на что он послушно, дюйм за дюймом, ретировался, так, что я вполне ощутила потерю и запустение моей запруженной задницы. Шишка выскользнула из меня, и я упала, ощутив, как его теплые соки булькают из меня самым сладким образом. Я закрыла мое раскрас-невшееся лицо, а Мюриэл выскользнула из-под меня, и поднесла свое лицо к моему. Видишь, как это приятно! улыбнулась она. Я не знала, что и сказать. «Кто?» сперва глупо спросила я, сжимая мои горящие нижние щеки, в которых все еще билось то же ощущение. Неважно, любовь моя, если тебе это было приятно. Поверь, что это было моим единственным намерением. Пусть Роджер будет в дальнейшем твоим благодетелем… Отныне предлагай свою попу ему и удваивай свое наслаждение которое ты также можешь продлить и с теми джентльменами, с которыми я могу тебя позна-комить. Но ты делаешь из меня распутницу! возразила я. Распутницу, правда? Какая чушь! Это слово, изобретенное ханжеством. Оно не подходит к реальности. Жизнь коротка… На-слаждайся ею, как можешь, и не будем загромождать себя суждениями скудоумных. Ты унесешь с собой домой прелестнейшие воспоминания об удовольствии, к которому я и сама причастилась. Понимаешь ли ты это? Она перекатилась на меня, пока говорила, и прижала меня сверху. Кончик ее языка ходил вокруг моих губ. Ее тугие соски жалили мои собственные. Да, но… слабо начала я, на что она откинула назад свои распустившиеся волосы и громко расхохоталась. Никаких «но», моя радость, но только услада. Я поведу тебя к еще большей. Доверься мне! Я хочу, но не смею, ответила я совсем неслышно, хотя это можно было прочитать и по моим глазам. То, что еще можно было сказать, потонуло в долгих поцелуях. Я еще раз испустила в ответ на ее нежные притирания и почувствовала полную слабость, сонное состояние, в котором я и потерялась и снова нашлась. Когда я вернулась домой, то нашла там Роджера, очень задумчиво-го, как бы укоряющего меня за перемену настроения. Впрочем, мои опасения вскоре растаяли. Все же, я чувствовала на себе некоторую вину и хотела признаться во всем полностью, какой бы гнев это у него ни вызвало. Как только я высказала слово «признание», он приблизил палец к моим губам. Это не суд, а дом любви: тебе не в чем признаваться, сказал он. Какими бы сладкими ни были для меня эти его слова, я не могла скрывать от него то, что позволила себе такое, чего не позволяла ему годами. Но дражайший, я должна тебе сказать… начала я. Нет, не должна, Селия, ибо если ящик открыт однажды, оттуда слишком многое может вывалиться. Не так ли? Не всем ли нам есть в чем признаться? И что мы приобретем от этого? Я молча упала в его сильные объятия. После этих слов он не может сделать ничего дурного. Соблазн, и, к моему изумлению, весьма сильный, пригласить его сзади начал одолевать меня. Однако, поступить таким образом и так скоро тоже означало бы своего рода признание. Страсть заставит его в скором времени попытаться овладеть мной таким образом: это я знаю. Пусть минута придет своим чередом. Я ему не откажу. Я даже гостеприимно открою зверю врата так внезапно мое обращение в эту веру. Если же у меня есть, в чем признаться самой себе, так это то, что теперь, когда я это пишу, мои нижние щеки при одной мысли приятно сжимаются.