Жил был на свете паук, вернее не паук, а огромная такая, лохматая и жадная паучиха. И развлекалась она тем, что ловила в сети людей. Разных людей: веселых и скучных, больших и маленьких, богатых и бедных, образованных и не очень. Красивых девушек и дряхлых стариков.
— Паучиха Паучи! — спросили ее как-то раз. Почему Паучи? Да потому как была она такой древней, что все давно забыли как ее звали на самом деле. Но все знали, как она любит поучать, и так и звали ее Паучи…
Да, о чем это я, так вот, спросили ее как-то раз:
— Паучиха — Паучи, я зачем тебе они — люди? Для чего? Это просто коллекция? Гербарий? Или ты их выпускаешь потом на свободу?
И рассказала Паучи, что это ее жизнь, а не просто хобби. Сидит она тихонечко на солнышке и ловит людишек, потрошит их, изучает, выжимает. Смакует потихоньку, а когда надоедает, то засушивает или выпускает их на свободу.
— А почему одних ты отпускаешь, а другие так мучаются?
— Что значит мучаются? Я дарю им свое внимание, а те, что мне неинтересны, я их просто выкидываю — зачем они…
Так вот, в чем дело. Она ведь не просто коллекцию себе завела, а для интереса! Да чтобы избежать ее, все очень просто оказывается, нужно просто быть — неинтересным. Но вот в чем беда. Все люди при встрече стараются понравиться и заинтересовать. Вот и попадают в сети. А там-то только она и может разглядеть — этого в коллекцию, а этого и выбросить можно (счастливчик!)
А зачем ты это делаешь?
— Как, Вы столько лет живете и не знаете?
И рассказала Паучи …
— Была я не всю свою жизнь пауком. Когда-то очень много людей назад, была я… только не смейтесь, пожалуйста, жуть как не люблю, когда надо мной смеются. Была я прекрасной девушкой. Тоненькой, как стебелек, но крепкой и уверенной, черноглазой и длинноволосой. И звали меня тогда… ах как давно это было, — сказала Паучи, потягиваясь на солнышке, и, приоткрыв один глаз, проверила свою паутину.
— Звали меня тогда звучно так: Аннита.. Да-да с двумя «н», я когда сама произносил… пардон, произносила свое имя, то мне очень нравилось растягивать эти «нн». Так, чтобы получалось не два, а три, или даже четыре «нн-нн». Послушайте, как это здорово звучит: Анн-ннита. Как ручеек журчит. Вам нравится?
И Паучи своим скрипучим голосом стала на разные лады произносить «Аннита». Было смешно смотреть, как она это делает, старая, толстая. Даже странно представить, чтобы она могла быть другой когда-то. Ну, да мир древен и разнообразен — чего здесь не бывает…
— Ох, как давно это было.. Я давно не вспоминала эти времена…. А ведь была силушка… Я всегда любила людей.
Росла Аннита в семье любимой дочкой, которая свято верила, что она лучше всех на свете! Умнее всех, красивее всех, талантливее всех. Что все, что она не начнет — у нее обязательно получится. Может это и правильно, так деток воспитывать, может нет. Но, что было — то было. Выросла Аннита красавицей — не красавицей, худовата немного, да главное-то не в этом. Самой себе она казалась красавицей, да и как по другому — ведь с детства привыкла она к восхищенным взглядам. Но тут случилась беда. Может, для кого-то это и не беда вовсе, но не для Анниты — вдруг обнаружила она, что она не самая-самая… Сколько слез и упреков услышали ее родители! Совсем отчаялась она. Да спасибо ее отцу, мудрый был человек, царство ему небесное. Растолковал он дурочке, что не важно все это, что есть кто-то лучше, а важно совсем другое.
— Ты, дочка, выросла, смотри какой красавицей стала. И сила-вера в себя саму у тебя есть! Вот что главное в том, что мы старались тебе дать! Ну не беда, поплачь. Лучше сейчас ты это узнаешь — что никакой волшебной силы мы, простые земные родители , не могли тебе дать. А воспитывали тебя так, чтобы ты в себя поверила!
Но не прошла бесследно эта рана. Очень обиделась Аннита. И с тех пор стала приглядываться. Вот встретит человека, найдет в нем нечто, чего самой не хватает — и пока не научится этому — человек вроде как в неволе. Не то, чтобы он этим не доволен, он словно околдован Аннитой. Все время рядом с ней и не замечает, что в плену. А Аннита учится — пьет это умение-знание из человека. Но… увы… лучше не становится. Только становится все жаднее и жаднее. Все хотелось ей знать, все уметь. Вот она как-то раз, уже совсем взрослая была девушка, встретила юношу и полюбила его. Всем он был ей мил. Песни пел так сладко. Каждый день новым лицом представал пред ней. Да языками разными разговаривал.
Раз говорит, словно ручей журчит. Прислушаешься, и душа человека прозрачной становится. Другой раз говорит, словно костер пылающий. Прислушаешься, и виден жар желаний человека. В другой раз говорит, и как будто солнце над морем встает — так все ясно видно становится — все мысли-помыслы без утайки.
Захотелось и Анните этому чуду научиться. Разными языками говорить, чтобы души людей видеть, чтобы чувства их жаркие почувствовать, чтобы мысли их ясно читать… Да все не удается познать языки эти.
А юношу Митюней звали. Простой паренек, да и не учился он вовсе этому, родился такой, вот и старается, не знает как Анните этот дар передать.
Учится Аннита, учится, вот уже одолела она язык ручья прозрачного… и очень ей Митюнька нравится. Приятно с ним говорить, и, языком новым наслаждаясь, душу его она читала…
Учится Аннита, учится, вот уже одолела она и язык костра пылающего. Загорелась сама, чуть не обожглась. Заглянула в них, ой как тепло, родной, от твоего желания, и раскрывается Митенька, и все ближе ей становится.
Учится Аннита, учится, вот уже и последний язык осилила … и скучно стало. И Митюнька вдруг неинтересен стал. Не хочется его отпускать. Тепло ей от жара желаний. Но свой жар угасать стал. Свои помыслы-намерения захотелось спрятать. Вот и отпустила… молода еще была, жалко ей Митюньку стало.
Прошли годы. Расцвела красивой женщиной Аннита. Дар свой бережет. Учится всему понемножку. Любит она людей. И чем больше премудрости от них учится тем…. а вот тут-то странно как-то. Ведь любви учится, заботе? Так где ж они? Как они уживаются у нее с жадностью и скупостью? Ни с кем не захотела разделить свои знания. Боиться потратить любовь свою. И что же? Вместо богатства, знаний, только брюшко толще и толще становится. Вот уже и слово боится уронить, а только собирает и собирает, как ягоды высушивая, людей. И вот уже и не Аннита это вовсе — а стареющая паучиха, опутывающая своей паутиной, как раньше лаской и красотой.