Мне пришлось перейти в новую школу, поскольку там, после того как все, благодаря Степиной мамочке, Уле и Паше, узнали про наши недавние маленькие игрушки, доставали меня ежедневно до такой степени, что чуть ли не ревя, я возвращалась домой. Короче говоря, мне предстояла, как вы можете себе представить вся эта плесень с отмыванием репутации, во избежание дальнейших дисскусий на уже надоевшую мне по горло тему. Со Степочкой общались мы как нельзя дружески, — понятное дело, все следили за каждым нашим шагом относительно друг друга: Все еще спрашивали постоянно: «ты получила оргазм???» или «ну, больше вы не кувыркались?» и т. д.
Дома меня ожидали с одной стороны новости похуже предыдущих. Стоило мне зайти в квартиру, я узнаю, что отец наконец-то получил визу в штаты, а значит, дальнейшая моя жизнь будет протекать в Нью-Йорке.
После долгих и нудных переездов, записываний в новую американскую школу, ознакомлений с небольшим, теперь нашим, домиком, я наконец легла спать, зная, что завтра будет НЕЧТО.
И так понятно, что новичков обычно недолюбливают, тем более, если ты русский, да еще попал в Америку, в достаточно скандальную старшую школу.
В тот первый день, я сидела в столовой, когда ко мне подсели два понтово одетых парня и телка.
Глэм, тот, что в черном капюшоне принялся рассказывать об ихних порядках.
— Вот, — говорил он, а я переводила про себя, — байкеры — весь день гоняют на своих дешевых мотоциклах, бензин — их талисман; пьют дерьмовое пиво, слушают бешеную музыку, курят марихуану, — полные кретины. Далее, ботаники, — он показал в другую сторону, — те, что задницы просидели за книгами, их наркотик — книги Тома Шузлера, музыка — звук загрузки компьютера, ну, полные уроды. А вот в том углу — тусовщики, — весь день гуляют с телками, слушают транс, техно… — Глэм рассказывал еще про кого-то, но я уже не помню наверняка.
— А есть такие как мы, — продолжал он, показывая на их троицу, — слушаем хэви метал, курим мальборо, иногда травку, не пренадлежим к дурацким клубам. Как мне повезло! Мои интересы прямо совпадали с ихними, кроме того, что я не курила травку. В общем, мы быстро нашли общий язык, но трепались в основном они, а я — внимала.
Другой чувак, Гай, бледный, как смерть, имел подстриженные под каре белые, словно снег, но в то же время чуть желтее его лица, волосы, обтянутые черной короткой шапочкой. И, наконец, темненькую подружку Глэма звали Ненси.
На следующий день, я решила не пойти в школу, уж больно ломало после драки с нигершей в процессе игры в баскетбол.
Около пол второго зашел Глэм, интересуясь, куда я делать, и рассказывая новости.
Мы сидели на лестнице перед дверью, когда Глэм жизнерадостно болтал, перекинув руку мне через плечо. Потом он слегка облакатился на меня, сказав, что для русской крестьянки я очень красивая. Мне это мало понравилось, но я не обиделась — чего требовать с американской молодежи знание русской культуры. Еще он сказал, что Гаю я очень понравилась.
Гай мне тоже жутко понравился, и постепенно я стала замечать за собой, что все чаше думаю о нем. Как-то, он слегка обнял меня, когда мы вчетвером стояли у школьных шкафчиков, сказав, что хочет пообщаться со мной наедине. Мне тоже этого хотелось… Ну, очень хотелось остаться с ним наедине. В нем безусловно был какой-то шарм, у него был такой приятный голос, такая обворожительная улыбка, и такое белое лицо.
Вечером, мы гуляли по улице, пока школа вспыхивала от очередной вечеринки, которую организовали тусовщики. Гай все время смотрел на меня, отчего мне становилось неловко. Эта граница между национальностями вроде как испарилась, но я все равно чувствовала себя как во сне на чужой планете и инопланетянами. Он почти всегда молчал, практически мне приходилось его о чем-то спрашивать. По-моему, его мало интересовало прошлое, он жил настоящим, только настоящим. Полурубашка-полусвитер с несколькими как бы швами на рукавах фиолетово-голубоватого света свободно моталась на нем, а кожаные штаны, все в складках, прямо пропорционально и очень близко следовали с моими ногами.
Дул ветер, и место это не внушало ничего хорошего. Тут я впервые обратила внимание на едва заметные небольшие синяки на его шеи и около виска. Наверное, он это заметил, и посмотрел на меня блестящими глазами. На его лице была улыбка. Мне было холодно, одета-то я была достаточно легко, и вдруг, не выдержав напряжения, я обняла его, прижавшись к нему всем телом. Он замкнул руки на моей талии и поцеловал в губы, Я чувствовала его язык во рту и как он обнимает меня, и мне стало теплей, я забыла, где мы находимся, забыла про ветер. Мы начали опускаться на один из памятников, но тут чей-то голос послышался совсем рядом. Глэм орал:
— Так и знал, что нельзя вас оставить наедине. Гай, не трахни новенькую, ты же наркодиллер!
Во мне дрогнуло что-то. То, что прокричал язвительный Глэм не изменило моего трепетного отношения к Гаю, просто внезапно нашедший испуг на секунду парализовал меня. Гай поднялся, не отпуская меня, помог встать и, повернувшись к Глэму, прокричал что-то непереводимое. Теперь Глэм и Ненси стояли с нами. Ненси смотрела на меня, подмигивая, что-то мне шептала, пока Глэм и Гай о чем-то базарили. Я ничего не поняла, а Гай обнимал одной рукой меня за талию, в другой держал сигарету. Он предложил и мне. На самом деле не очень-то удобно курить, когда тебя кто-то нежно обнимает, но я попробовала.
— Глэм сегодня угощает, — сказала Ненси.
Я затянулась, закашлявшись от незнакомого табака. Глэм и Гай хихикнули, а Ненси спросила:
— У вас, в России разве не курят травку, Ким? (Я сказала, что меня зовут Ким)
— Еще как, только я к ним не отношусь.
— Привыкай, твой приятель торгует дурью в школе, — объяснила она.
— Эй, кончайте базар, кто-то идет! — тихо проговорил Глэм.
Это был байкер. Косуха, бандана — все на месте. Он подошел к нам и сказал:
— Так, металлисты, вы мне че вчера обещали? — Парни кивнули.