Часть 3
Шагая по направлению к школе, я думала про Серёжку. Вчера, пока родители лечили его, и потом за ужином, я всё рассматривала его как незнакомца какого-то. Короче говоря, мама права, он красивый. И никакой не серый. Волосы у него тёмно-пепельные и какие-то… живые что ли. Они прямые и подстрижены нарочито неряшливо, лесенкой, как принято у нас в школе. При этом они распадаются на пряди и будто плывут вокруг лица. Лицо у него узкое с крупными чертами. Рот большой и очень выразительный. По крайней мере, он одним только движением губ может показать и жалость, и сострадание, и насмешку, и удовольствие. А глаза у него… О, господи! Громадные, с красивым разрезом и не серые, как я думала. Они, скорее, цвета расплавленного серебра – то почти чёрные, то очень светлые — и всё время меняются.
Первым человеком, которого я встретила в школе, была Наташка. Она начала лепетать просьбы о прощении.
— Да ладно, — с неловкостью сказала я.
Наташка больше мне была не интересна. Какая-то она оказалась дура. Мы сидели с ней за одним столом, и когда-то я очень переживала, если учителя в приступе борьбы за дисциплину начинали нас пересаживать по своему усмотрению. Наташка была наперсницей моих мелких и глупых детских тайн. Теперь всё изменилось.
Я отчаянно ждала Сережку, и всё время поглядывала в сторону двери. Но первым явился Евген. В руках у него было несколько крупных голландских роз на толстых шипастых стеблях. Сразу от порога он направился к нашему столу.
— Полина, — сказал он низким голосом. – Извини меня.
И протянул свои цветы. Я взглянула ему в лицо. В нём было искреннее желание загладить вину и что-то ещё – вроде бы удивление или сожаление. И сожаление это касалось чего-то более глубокого, нежели просто недовольства своим вчерашним поступком. Я отказалась от цветов. Евген молча положил их на стол передо мной и ушёл туда к заднему ряду, где сидел вместе с Артёмом. Из-за него с его цветами я прозевала появление Серёжки. Увидела только его спину, обтянутую серым джемпером и краешек щеки. Я огорчилась, что он не подошёл поздороваться.
Когда начался урок, и в класс вошла наша томная математиня, я начисто забыла про цветы перед моим носом из-за переживаний по этому поводу. Учительница окликнула меня и спросила, для чего мне розы. Я посмотрела на злосчастный букет и меня осенило.
— Это для вас, Валентина Станиславовна, — сказала я и понесла ей цветы.
— Спасибо, — сказала математиня. – Откуда вы узнали?
Выяснилось, что накануне объявили победителей конкурса на соискание президентского гранта. Валентина его выиграла. Все её поздравляли, а я гипнотизировала Серёжку: «Оглянись, пожалуйста, оглянись». И вот он повернул голову и посмотрел на меня. У меня перехватило дыхание. Он показался мне ещё красивее, чем вчера. И что с того, что скула у него была украшена длинной коричневой ссадиной, а на нижней губе запеклась коросточка. Я улыбнулась и получила в ответ такую же мимолётную улыбку-приветствие.
Математиня тем временем завершила приём поздравлений и объявила, что собирается начать опрос и двоек ставить не будет, а хочет устроить себе приятное и будет спрашивать только тех, кто хорошо учится.
— Галицын, — сказала она. – Иди к доске.
Я возликовала в душе, потому что Серёжка теперь несколько минут будет стоять к классу лицом. Но он и не подумал вылезать из-за стола. Он нехотя поднялся и нахально поинтересовался, по какому поводу его побеспокоили. Математиня всё ещё была в хорошем настроении и охотно пояснила, что ждёт от него доказательства заданной теоремы. Серёжка с минуту помолчал, а потом выдал длинную речь. Он спросил, та ли это теорема, где условия такие-то, а вывод такой-то. Математиня уже с едва заметным раздражением выпалила, что да, та самая.
— Извините, я не готов отвечать, — буркнул Серёжка и без разрешения плюхнулся на место.
Математиня пожала плечами и вызвала Евгена. Этот тоже отказался выходить к доске, только сделал это иначе. Он объявил, что не учил.
— Негодяи вы, — печально сказала математиня. – В кои то веки хотела получить удовольствие. А ты чего так загадочно улыбаешься?
Этот последний вопрос относился ко мне. Я поднялась.
— Что смешного? – уже разозлилась математиня. – Вот влеплю сейчас вашему обожаемому Корнееву пару!
Я пожала плечами. А Евген подал голос в том смысле, что тогда и Сергею тоже.
Математиня вздохнула и сказала, что ему она пару ставить не будет. В классе забубнили.
— Ну, — спросила математиня у меня. – Сможешь пояснить почему, не буду спрашивать домашнее задание!
Я удивлённо вылупилась на неё, но вдруг сообразила:
— Сергей дал вам понять, что знает, но почему-то не хочет отвечать. А Евгений просто отказался…