На ее теле появлялся морской пейзаж — с небом, облаками, волнами, барашками, чайками, парусниками и большим, на весь живот и бедра, штурвалом… Елы-палы, как чувак угадал, что у Дашки — морская душа? Неужели по фотке прочитал?.. Красил он ее безумно красиво, мне хоть и не было видно всех деталей, но я видел, как это все тонко, ювелирно и романтично, а главное — как гармонирует с ее обликом. Все линии подчеркнули фигурку, а цвет был такой, что в нем прямо хотелось утонуть.
…Не буду утомлять читателей подробным описанием конкурса. В двух словах: картина, нарисованная на Даше, не заняла призового места — и совершенно зря, по-моему: победители ей и в подметки не годились. И здесь коррупция, думал я… Зато когда опустили занавес (пока перед ним прыгала очередная «звезда», на сцене все поубирали), а затем подняли — на сцену вышли все модели с художниками, человек 40 — вот тогда Дашка надефилировалась голой по сцене! Они ходили и вместе, и поодиночке, их подсвечивали прожекторами, и краски на их телах сверкали, как драгоценности.
Дашка впервые в жизни оказалась в роли модели, дефилирующей по сцене, насколько я знаю — и чувствовала себя абсолютно свободно, будто родилась прямо на подмостках. Напринужденно двигалась, горделиво так, плавно, как она умеет переступать — ей, по-моему, свистели и хлопали громче всех. Уж я-то старался вовсю :). Не танцевала, как другие — просто ходила, поворачивалась и улыбалась — но это было так грациозно и обаятельно, что я чуть не лопнул от гордости. И ведь она была, по сути, совершенно голая! Потом художники подняли моделей за руки — дескать, творческие пары, — и все закончилось.
Я побежал в галдящей толпе искать ход за кулисы. Искал долго… в общем, спустя минут 20 нашел ее, она была с художником — еще голая и в краске, ничего не смыла…
Я страшно волновался перед этой встречей. Волновался, что увижу Дашку вблизи, заговорю с ней — после всей этой невозможной авантюры, в которую толкнул ее, — боялся ее близости с художником… не знал, что и как говорить ей. Я не волновался так уже много лет.
Нашу встречу трудно описать :). Даша была так полна впечатлениями, что взгляд у нее был матовый, туманный, голос вдруг стал ниже на целую октаву, а язык не слушался. Я познакомился с художником, который воспринял меня как удар судьбы 🙂 (несмотря на колечко у Дашки на пальце). В общем, после нескольких минут неловкости и взаимопритирания мы нащупали тонус общения; художник (его звали Гоша), конечно, здорово ухаживал за Дашей, — а ей было стыдно передо мной. А я, хоть и ревновал, но ревность была приятной, как волнующее приключение: я безгранично доверяю Дашке и совсем не против того, чтоб она пощекотала себе гормоны. Я подмигнул ей пару раз — она, кажется, поняла меня, благодарно улыбнулась и перестала стыдиться.
Дашка была невообразимо хороша. Вблизи я рассмотрел, наконец, картину на ее теле и понял, как она тонко и мастерски нарисована. Дася была покрашена вся, с ног до головы, без единого чистого клочка, даже пятки и ступни были синие. Волосы Гоша убрал ей в такой фонтан — схватил резинкой, «хвост» распушил и побрызгал лаком, и он «рос» из нее вертикально, как пышный цветок. Волосы были густо покрашены тем же синим, с белыми брызгами, а хвост — синим, белым и серебристым, так что казался настоящей волной морской пены. На лице и на всей верхней части тела были облака — страшно тонкие, прозрачные, как настоящие, — и целые стаи птиц разных размеров. Губки были подкрашены белым, и реснички тоже. А ниже, на животе, начиналось море с волнами, парусником и большим штурвалом. Ножки были закрашены более густым сине-зеленым оттенком, и все обрисованы рыбами, водорослями и морскими чудищами. Все было живое, как настоящее. Я очень поздравлял Гошу, говорил, что его несправедливо обидели, что никогда не видел такой красоты, — и никак не показывал ни намека на ревность. Неловкость быстро отошла, и мы отлично общались.
А потом Даша сильно захотела в туалет. Она стеснялась страшно, но потом все-таки шепнула мне на ушко. Дело в том, что если снять наклейку с ее писи, пропадет часть рисунка — назад-то ее уже не приклеишь… да и вид будет у Дашки — розовая киска, подчеркнуто голая на фоне покрашенного тела… в общем, вроде ерунда, а на деле — масса проблем. Мы сделали так: Даша одела трусики прямо на покрашенную попу и пошла в них в туалет. А там — сняла наклейку. В белых кружевных трусах на голубом теле она смотрелась, надо сказать, умопомрачительно 🙂 там была куча зеркал, и Дася в этом убедилась лично :).
Пока ее не было, Гоша наделал ей кучу комплиментов — видно было, что Даська зацепила беднягу, — а потом вдруг говорит:
— А ты что, не ревнуешь, что твою жену вот так вот, голую, все видят, а я еще и трогаю ее везде?
Ну, я сказал ему, что просто доверяю Даше, и потому совсем не ревную. А потом попросил его дорисовать на Даськиной киске то, что было на наклейке. Гоша слегка обалдел, но быстро «проникся», и глаза загорелись.
Тут она как раз вернулась. Мы ей говорим: «снимай трусы». В комнате — полно народу…
Глазищи — на пол-лица, и губки набеленные приоткрылись. Объяснили ей, зачем… я, честно говоря, не верил, что она пойдет на это, — но она отошла в уголок, стащила трусы, присела на стул — и глядит на нас. Гоша засуетился, начал собирать краски (они у него уже сложены были), стал ронять все… Наконец подошел к ней, говорит — «раздвинь ножки»… Она раздвинула, но самую чуточку. Взглянула себе ТУДА — и сжала обратно. Мы поняли, что на глазаху людей это невозможно: Дашина киска так бесстыдно розовела на фоне покрашенного тела, что это было бы полным развратом.
Я говорю: «Не, ну так нельзя: надо, чтобы картина была доведена до совершенства». Мы стали думать, где бы уединиться. Вначале думали о туалетах — чтоб затащить ее в кабинку, пока никого нет, — но я бы туда не поместился, и мне это не понравилось: оставлять их наедине с Гошей в такой момент… Тогда я вспомнил, что видел запасную лестницу, прокуренную до чертиков — ей, видно, пользовались только как курилкой. Дашка, отойдя в уголок, снова натянула трусы, и мы пошли туда.
Гоша снова два часа краски собирал… Народу становилось заметно меньше, и мы боялись, что нас начнут выгонять и застанут за таким делом. На лестнице никого не было, и Гоша стал оперативно раскладывать краски. Даша медлила — не снимала трусы; наконец я сам стянул их с нее. Нашу модель усадили на ступеньки лестницы, и она, зажмурившись, распахнула ножки. Киска ее здорово блестела…
Я до самого конца не верил, что она сделает это. Когда я воочию, собственными глазами увидел ее влажное лоно, распахнутое для Гоши — сердце ухнуло… Потом я узнал, что она до бодиарта оголялась прямо на глазах у Гоши, — сняла под его взглядом лифчик, потом он попросил снять трусы, а она-то не знала, что можно оставаться в них — сняла и трусы, думала, мол — раз головой в омут, так уж совсем… И он лепил ей на киску эту клейкую ленту, на глазах у всех (там была толкотня, веселая и захватывающая) — а она, голая, раздвигала для него ножки. И все — эдаким неожиданным ударом по нервам! пять минут назад она еще не знала, что так будет… Она, кстати, пыталась рассказать Гоше, что я силой затащил ее сюда — но Гоша так и не понял, как это получилось 🙂
…В общем, наши фантазии из повести «Фотосессия» (см. по ссылке «читать другие рассказы этого автора») вдруг стали обретать реальность… Я и не предполагал, что так будет. Она, голая, распахнула Гоше свои гениталии, а он принялся рисовать на них. Киска ее была влажной, это было видно невооруженным глазом… бутончик здорово вылез вперед, и когда Гоша касался его кистями, Дася вздрагивала. Она умоляюще смотрела на меня, а я смотрел ей прямо в глаза — и в это же время болтал о всякой чепухе.
Пока Гоша красил ее — голоса в коридоре уже почти утихли. Он спрашивал ее «как ощущения?», — и она закатывала глаза, не зная, как отвечать. Я догадывался, что чувствует Гоша — и сам чуть не лопался от возбуждения. О Дашке и говорить нечего; я ужасно хотел, чтобы она кончила под его кистями, — чтобы все, что мы придумали в «Фотосессии», Даша пережила наяву. Этот потрясающий момент — смесь запретной эротики, неловкости, весны, красоты и ревности — я запомню на всю жизнь. И Дашка тоже…
Но — Гоша закончил рисовать, а она так и не кончила. Это произошло позже — сейчас расскажу, как. Когда Гоша закончил красить Дасюню вокруг гениталий и побрызгал там лаком-закрепителем, почти все уже разошлись, — а он еще минут пять паковал краски. Даше надо было посидеть еще немного с раздвинутыми ногами — чтоб все подсохло. Так что мы уходили, наверно, последними.
Гоша тронул пальцем Дашкин лобок — краска высохла, не мазалась, — и мы пошли в комнату. Там уже никого не было. Дашка растерянно застыла на месте, потом — взялась искать одежду, одеваться… А я глянул в окно — и увидел, как прямо на улице голые и раскрашенные модели фоткаются, веселятся, красуются и т.д. Две-три были в куртках и брюках, только разноцветные рожицы торчали, остальные — голые. Я крикнул: «Даш, не смей одеваться!», и мы поволокли ее, голую, на улицу. Она и охнуть не успела — я только похватал ее тряпки (потом оказалось, конечно, что половину забыл).
Нас провожали странными взглядами 🙂 — как мы бежали на улицу: голое голубое чудо Дашка, я с ее тряпками, как с флагами, и вьючный Гоша, обвешанный сумками. Мы успели присоединиться к компании моделей — и нас тут же принялись фоткать. Дашку сразу ухватили, затащили в гущу раскрашенного девичника — с визгом и прочими девочкиными делами, — и Гоша нырнул туда же. Потом модели, обалдевшие от весны и праздничной эйфории, решили пройтись в голом-раскрашенном виде по улице. Дашка вначале тоже присоединилась к ним, и вся веселая орда зашагала вперед; но потом вдруг она повисла у меня на локте и сказала — «асфальт колет босые ноги». Я не поверил, конечно (она в свое время так прыгала босиком по колючей крымской травке, что ой-ей-ей), но остановился. Тут же вспомнил, что забыл ее обувь в комнате… 🙂 Девочки стали оглядываться, спрашивать, что случилось, звать с собой, и Гоша тоже нервничал — ему хотелось, видно, блеснуть своим творением на общем фоне. Но я сказал — мы, мол, сейчас догоним, и взял Даську за обе руки.
Там была куча прохожих, и на нас на всех здорово оглядывались, и даже останавливались глазеть. С улыбками — удивленно, а кто и шокированно… Я за всей веселой суетой как-то и забыл, что Дашка-то — на улице, посреди города — совсем-совсем голая, без единой тряпочки на теле. А она, помявшись, говорит мне: на всех девочках — трусики (те, что были голые, с наклейками на кисках, куда-то делись или оделись) — и она не может…
Тут Гоша стал ее упрашивать, убеждать — мол, не все ли равно, есть ли клочок ткани на теле, или нет, — я присоединился к нему, но Дашка — ни в какую. Вижу — глазки потемнели, широкие-широкие стали, и понял — перебор. Сказал Гоше — ладно, мол, ее и так хорошо пофоткали с моделями — потомки поймут, кто самый классный художник, — и повернул всех обратно.
А мы уже довольно далеко отошли от входа в этот институт, метров на 50, — а машина моя припаркована еще дальше. И — мы все так идем, и я соображаю: Боже ж мой, Дашка впервые в жизни очутилась совершенно голой прямо посреди города! Я видел — она здорово маялась, на прохожих старалась не глядеть, — и чтоб ей не захотелось одеться (тряпки при мне были) — стал фоткать ее. Гоша — тоже. Так мы и дошли до спасительной машины, куда она залезла, как и была — голая и покрашенная.
Гоша замялся, и я пригласил его с нами. Была самая середина дня — около трех часов, солнышко грело вовсю, и у неба был такой особый весенний цвет — точь-в-точь как на Дашке. Мне вдруг пришла идея поехать на водохранилище, и там пофоткаться на фоне воды и неба — чтоб рисунок на Дашке совпал с фоном, и раскрашенная Дашуня «слилась с природой». Идея была принята на ура. Оказалось, правда, что у Гоши своя машина — так что он поехал отдельно, а Дашка перелезла с заднего сиденья на переднее.