Шмыга замолчал.
Молчала и Лю.
Фонарь светил в ночь золотым пучком, и в нем плавали искорки влаги
— Ты седая или покрасилась? — спросил Шмыга.
— Седая.
Лю снова замолкла. Потом продолжила:
— Как начали отрастать — оказалось, что седые. Розовое я остригла нахрен
Они опять замолчали.
Потом Лю сняла автомат, бережно, как ребенка, положила его на асфальт и подошла вплотную к Шмыге.
— А сейчас они у тебя золотые, — сказал он ей.
— Золотые? Почему?
— Фонарь А на волосах у тебя капельки Светятся
Осторожно, будто боялся обжечься, он провел рукой по ее волосам.
Лю стояла, не шелохнувшись.
Потом начала тихо всхлипывать.
Шмыга гладил ее по голове, а она плакала все громче, клонясь к нему.
Вскоре они целовались, намертво всосавшись друг в друга ртами, как пиявки. Туман окутал их золотой шалью, мерцающей в фонарном луче.
Потом Шмыга, задыхаясь, стал сдергивать мокрые брюки с Лю и с себя. Она неуклюже помогала ему
— Аааай! Больно
— Что это?
На бедре у нее темнел то ли шрам, то ли кровоподтек размером с блюдце.
— Татуировка была Великого Ослана. Соскребли пемзой я орала, а они скребли
— Тебя насиловали?
— Не хочу об этом
Шмыга долго целовал ей бедра и живот. Потом с энного раза проник в нее, и они снова выпрямились, раскачиваясь в тумане, будто танцевали медляк.