— До завтра, Ромэо, — дверь закрылась. Я развернулся и буквально бросился к постели.
Оля уж пришла в себя и просто лежала навзничь, невидяще глядя в потолок. Когда я опустился на колени рядом с изголовьем, она впервые пошевелилась, поворачиваясь ко мне. На забрызганном спермой личике, застыло потерянное выражение, словно у заблудившейся в лесу маленькой девочки.
«Мы оба заблудились» — меня захлестнула волна нежности, столь сильная, что почти причиняла боль, — « потерялись в лесу и встретили злых волков».
Что я должен был чувствовать? Стыд, презрение, страх? Может быть, ненависть: ведь только что моя девочка дважды кончила, отдаваясь едва знакомым мужчинам? Но ничего такого не было в моей душе, это я знал точно. Но что тогда? В смотрящих на меня прекрасных голубых глазах я видел свое отражение — отражение своих мыслей, своей растерянности. Наш старый мир, чистый и хрупкий, словно драгоценный кристалл, исчез, рассыпался грудой осколков.
Не знаю, сколько я стоял на коленях, глядя в глаза любимой, но когда Оленька попыталась что-то сказать, я наклонился, и накрыл ее губы своими. Девушка вздрогнула, и заключая ее в объятья, я чувствовал, как испуганно напряглось ее прекрасное, такое гибкое, совершенное тело. Секунду, бесконечно долгую секунду мне казалось, что сейчас она оттолкнет меня, но вот ее губы еще шире раскрылись, пропуская мой настойчивый язык, а руки легли мне на плечи. Ее робкие прикосновения обжигали, словно самое жаркое пламя, а губки никогда, даже во время нашего первого поцелуя не были такими мягкими, такими желанными.
Я целовал мою Оленьку, с каждым мгновением наслаждения все яснее понимая: не важно, что на ее заплаканном личике еще остались следы чужой спермы, что между пухлыми, сладкими, словно мед, губками сегодня входили члены четырех мужчин, что на прижавшихся к моей груди упругих грудках еще видны следы грубых мужских ладоней. Все это вдруг стало бесконечно далеким и незначительным. Важно было лишь то, что моей девочке было хорошо, быть может, даже лучше, чем мог бы сделать я сам. То, что моя любовь нисколько не угасла, но стала сильнее и ярче: подобно огню, вырвавшемуся из плена костра на степные просторы, она лишь росла, превращаясь в настоящий пожар.
«Пусть наш старый мир исчез, и осколки уже не собрать Да и стоит ли пытаться? Мы построим новый Такой, какой сами захотим. И в нем не будет места запретам»
С трудом прервав поцелуй, я подхватил Олю на руки и отнес в ванную, где принялся неторопливо смывать с ее нежной кожи следы сегодняшнего вечера. И с каждым прикосновением, с каждым нежным поглаживанием, наносящим пену на самые интимные места, моя Олечка оживала, наполняясь прежним светлым сиянием. Мой член буквально разрывался от безумного напряжения, но я понимал — случившееся далось моей милой не легко, ведь раньше с ней никогда не обращались так грубо, а в ее нежную «киску» не вторгались столь бесцеремонно. Поэтому, собрав волю в кулак, терпел, не позволяя себе вольностей даже когда опустившись на колени перед расслабившейся девушкой, осторожно смывал потеки чужого семени с внутренней поверхности бедер и попки моей любимой.
Все это время Оля молчала, лишь иногда мягко улыбаясь каким-то своим мыслям, и лишь когда я начал тщательно обтирать ее полотенцем, вдруг прильнула ко мне и прошептала на ухо:
— Миша скажи, а это правда?
— Ч что? — мой член оказался прижат к обнаженному Олиному животику, и от еще больше усилившегося возбуждения, ставшего почти болезненным, я едва мог говорить.
— Ну, то, что говорили эти эти люди. Что ты хотел бы дать мне в ротик? Но боишься — она слегка отстранилась, и внимательно посмотрела мне в глаза, — Чего ты боишься, Мишенька?
Я задумался на секунду, после чего ответил:
— Да, с первого дня, как увидел тебя. Сотни раз я я дрочил, воображая как ты ласкаешь мой хуй своими губками. Но и, вправду боялся. Боялся обидеть тебя, боялся показаться тебе извращенцем, боялся, что ты сочтешь это унизительным и грязным Боялся потерять тебя.
Маленькая ладошка легла на мои губы, обрывая поток признаний.
— Миша Мишенька Какой же ты у меня глупенький романтик, — ладошка соскользнула с губ и медленно пройдясь по груди, начала опускаться все ниже, пока нежные пальчики не обхватили мой член. Я застонал, чувствуя, что могу разрядиться в любую секунду, от малейшего движения.
— Благородный романтик для «домашней» девочки: принцессы, мечтающей о принце, — Олино личико неожиданно оказалось совсем близко, и мы снова слились в поцелуе. При этом девушка продолжала слегка подрачивать мой хуй и поглаживать яички.
— Я расскажу тебе, о чем мечтают принцессы позже. А сейчас — Оленька изящно опустилась на колени, и, к своему неописуемому восторгу, я почувствовал, как ее язычок скользит по моему вздыбленному члену, — А сейчас я покажу, что нам нечего бояться.
Словно во сне, я смотрел на ритмично поднимающуюся и опускающуюся светловолосую головку, чувствовал, как моя любимая раз за разом принимает свой ротик мой хуй, стремясь пропустить его поглубже. Иногда она вынимала член изо рта, и начинала нежно играть с ним своим язычком или посасывать яички. Одно созерцание в этот момент ее личика и широко распахнутых голубых глаз, наполненных причудливой смесью смущения и возбуждения, стыда и удовольствия заставляло меня буквально кричать от наслаждения.
— Оля Оленька! Я сейчас кончу! — вопреки ожиданиям, моя любимая и не подумала отстраниться, лишь старательнее стала ласкать мой член своими губками. В момент оргазма я не выдержав, схватил девушку за волосы и еще сильнее прижал к себе, буквально насаживая ротиком на член. Я изливался долго — кажется, никогда еще не выплескивая столько спермы за раз. Наконец, я без сил отпустил мою девочку и рухнул на колени рядом с ней.
— Оль ты волшебная. Спасибо тебе. Я я в конце был груб с тобой, не сделал больно? — на меня уставились глаза, полные неподдельного счастья, из уголка рта стекало несколько капель моего семени. Заметив, куда я смотрю, моя девочка облизнулась, как котенок.
— Все было очень хорошо Миша, поцелуй меня.
И я буквально впился жадным поцелуем в губы моей любимой. Когда я наконец донес девушку до расстеленной постели, Оленька, измученная и обессиленная событиями этого бесконечного дня, засыпала у меня на руках, и хотя мой член был снова каменно тверд, я лишь нежно уложил ее на свежие простыни и сам устроился рядом. Девушка прижалась ко мне — и почти сразу провалилась в сон. Я же еще долго лежал с открытыми глазами, неподвижно, боясь спугнуть покой моей возлюбленной и просто любуясь ее совершенным лицом.
***
Утром мы проснулись практически одновременно, причем оба выглядели на редкость отдохнувшими и посвежевшими. События вчерашнего вечера представлялись каким-то фантастическим сном, одновременно и пугающим, и манящим.