А вам доводилось сидеть когда-нибудь в камере смертников? Уверен, что нет. А мне доводилось. Это было давно очень давно. В начале семидесятых прошлого века. Меня приговорили к расстрелу за то, что я убил двух подонков, покушавшихся на честь моей девушки. Впрочем, на мою честь они покушались тоже.
Камера смертников — это одиночка. Впрочем, иногда в ней сидело двое и даже трое. Вместо шконок там стоял «гроб». Эдакое скульптурное произведение из цемента и песка. Вероятно, оно должно было пугать смертника? Да, хуй-то там! Большинство смертников знали, на что шли, и знали чем это чревато. Не все соглашались с тезисом, что месть — это самое плохое, что придумано человечеством. Что есть другие пути, чтобы наказать насильника твоей жены, дочери Да мало ли? Закон и порядок всегда защищал тех, кто больше заплатит, а простым смертным приходилось брать правосудие в свои руки. Иногда у них это неплохо получалось. Но приходилось платить. Я тоже платил. Я ждал, когда приговор приведут в исполнение
Не все были такими. Были и такие, коих я с радостью задушил бы собственными руками, хотя и стоял с ними на «одной доске». Но рассказ не о них, а обо мне. Я не видел ничего экстраординарного, что зэки и дубаки относились ко мне с сожалением и пониманием. Часто, проходя мимо моей хаты, зэки резко открывали мою кормушку и забрасывали туда колбасу, сало, масло хлеб, сигареты, да что придётся. Дубаки закрывали глаза на это. Да что говорить они часто передавали мне подогрев от людей, которых я не знал. Однажды дубачка принесла мне пузырь водки и шмат сала.
— Юр, это тебе из девятнадцатой А ты выпьешь, не буйный становишься?
— Да ты что, Зинуль, я становлюсь сонный, — рассмеялся я, — А не знаешь, почему они это сделали?
— Неа, — покачала головой, Зинаида.
— У меня сегодня день рождения 25 октября 28 лет стукнуло. В тюрьме все про всех знают.
— Поздравляю! — Сказала женщина, — А знаешь я тебе тоже подарок сделаю. Обязательно сделаю! Вот, старший смены уснёт и сделаю. Ты только сильно не напивайся, ладно?
— Не буду, — пообещал я, — а давай со мной по соточке за мой день рождения?
Я налил в алюминиевую кружку сто грамм, отрезал пластик сала, уложил его на кусочек хлеба и протянул дубачке, — закусить.
— Зина взяла кружку и сказала:
— Юр, ты хороший парень и сделал всё правильно, я тебя не осуждаю. Я желаю тебе, чтобы тебя помиловали, чтобы ты отсидел, пусть, пятнадцать лет, и вышел на свободу с чистой совестью, женился, на рожал маленьких юрчиков и девочек тоже.
Она резко опрокинула кружку, помахала рукой и стала быстро закусывать. Я налил себе чуть поменьше, выпил, пожелал ей здоровья и побольше денюжек.
Забегая вперёд, хочу сказать, что меня помиловали, я отсидел эти чёртовы 15 лет, и вышел на свободу с чистой совестью и без долгов. Так было написано на воротах зоны. Которые, открылись передо мной, когда пришёл час. Но тогда час ещё не пришёл. Я ждал подарка от Зины, теряясь в догадках, что сиё значит?
Оторвав пару страниц «Огонька», варил себе чифир. Ирония этого журнала, заключалась в том, сто он лучше всех горел, создавая меньше дыма и копоти. Тщательно отмыв кружку, я приступил к священнодействию. Сделал пару глотков, откусил от конфетки «Белочка», закурил беломорину. Кайф! А что ещё нужно, тому, кто ожидает своей смерти?
Дверь моей камеры открылась, пропустив небесное создание. Это была девушка лет 20-ти. На её голое тело был одет шерстяной костюм из тончайшей ткани, ладно сидевшей на ней. На ногах красавицы были тапочки. Я вперился в её грудь, не зная, что сказать. Это было что-то несуразное. Из ряда вон выходящее, нереальное. Наверное, я сходил с ума? Или у меня начались глюки от смеси водки и чифира?
— Я твой подарок, — сказала девица, — Зинка пришла к нам в хату и спросила, кто хочет быть подарком для Юрочки из 27-й, тот, что смертник? Но бесплатно. Девки давай орать, что на халяву не работают, а Зинка говорит: «Ещё приплатить надо будет, если старший проснётся и спалит». Я согласилась. А девки решили скинуться, если «шуба». Вспомнили про тебя. Ты хорошиииий.
Она подошло поближе и, ласково погладила меня по щеке.
— Юр да ты не меньжуйся. Давай целоваться, А? — глаза девицы заполыхали адским огнём. Она уселась ко мне на колени и полузакрыв глаза, вытянула призывно губы. Я тут же к ним присосался. Он были тёплые и сладкие. Моя рука невольно шарила по её груди. Это было так томно и приятно, мой член сразу же затвердел и уперся в её попу.
— Меня зовут Ира, — пояснила моя будущая любовница, и сняла верхнюю часть одежды, обнажая прекрасные груди на божий свет. Я тут же их облапил руками и губами. У меня сильно кружилась голова от внезапно свалившегося на мою голову такого счастья. Ирочка слезла с моих колен, села рядом и стала мять и поглаживать, то, что было у меня под робой между ног. Это было так приятно, и давно забыто, что я начал стонать от наслаждения.
— Нравится? — спросила она? — и не дожидаясь ответа, соскочила с гроба. Отойдя метра на два, она стала что-то напевать и медленно раздеваться в танце. Я тогда ещё не видел стриптиза никогда в жизни. Но догадывался что это он. Сейчас по прошествии многих лет, могу с уверенностью сказать, что эротичнее и сексуальнее я никогда больше не видел и не увижу. Раздевшись полностью, Ирочка бросила свои трусики мне в лицо. Я их поймал и, поднеся к лицу, понюхал тот божественный запах женщины. Я знал тогда, что это западло, а мне было насрать. Мне было насрать и на то, что нельзя целовать пизду у бабы. Это тоже было западло, не по-мужски и тем более не по-пацански. Я притянул её нежное тело к себе и стал в исступлении целовать прямо там внизу между ног. Она стала отталкивать меня:
— Юр, ну, ты чё!? Нельзя же так? Перестань! Ну, пожалуйста
— Тебе, что не нравится?
— Нравится! Юрочка! Страшно нравится! Но нельзя же? — её глаза выражали желание и вместе с тем не понимание.
— Ну, ты же никому не расскажешь, а мне не придётся, — криво усмехнулся я.