Паромная переправа оказалась довольно своеобразной. Вместо причала, механизмов и прочего, что в голове всплыло при слове «паром» в помине не было. Были две большие лодки, скреплённые между собой металлической решёткой на которой были закреплены доски. Этот паром хмыкнул, заскрипел, но принял меня с машиной. Владимир-паромщик, как настоящий перевозчик по реке времени, громко сморкнулся, плюнул, ухватился за шест, торчавший из воды.
— Ты, паря, давай другим. Вон, лежит! — Вова налёг на шест, сдвигая с места этот плот.
— Даю! — На самом деле давать мне удавалось с трудом. Но я пыхтел, потел, вкладывая силу в опускаемый ко дну шест. — Якорь?
— Какой якорь? — Вова широко улыбнулся, показав торчавшие жёлтые от табака зубы. — Тут течения нет. Верёвкой привяжешь и хорош. А весной! Да! Весной тут всё как на Ниагаре!
— Водопад что ли? — Мда, пару — тройку таких ходок и стальные мускулы на зависть качкам обеспечены.
— Чего? Нет. Не падает тут ничего. — Плот двинулся плавно, попав на глубину, ослабив нагрузку на мои вздувшиеся мускулы. — Зимой лёд толстенный. Весной вода несётся! А пока солнышко прогреет, лёд пройдёт, паром успеваешь подготовить. И чуть — сразу на воду. Народ-то в церкву идет.
— За перевоз денег берёшь? — Сколько же за такую работу берёт?
— Какая плата? — Он пожал плечами. — Вот тут налечь надо. Обойти косу. — Он навалился на шест, кося на меня. Всё, прошли. Он вытер пот со лба. — Денег с общины платят за парому с района, да и ладно. Чего денег брать?
— А. — Кто платит, какая община, с какого района, сколько? Одни вопросы. Это для него всё понятно. Для меня же его ответ сплошной ребус. — И часто, вот так? — Шест в моей руке дрожал.
— Да, нормально. — Он прицелился шестом в берег. — Вот мы и дома. Давай, подваживай!
Стальной трос всё-таки был. Пока я придерживал паром от сползания по образовавшемуся течению, паромщик соскочил, закрутил ручку то ли лебёдки, то ли сирены воздушной тревоги. Тонкий тросик напрягся, выскочил из воды, потянул паром к берегу, вытаскивая его нос на песочный язык.
— Всё. Приехали. — Он радостно улыбнулся. — Обратно проще.
— И сколько вас тут живет? — Местечко отсюда виделось пустынным.
— Да, я один. — Он вытащил доску, уронил на борт парома. — Бобыль я.
— Кто? — Что за зверь такой — бобыль.
— Ну, как это? Вдовец, дети все в городе.
— А другие родные? — Машину надо аккуратно спускать. В песке может застрять. Где ещё доски?
— Только племяш Юрка. В районе обитает. Изредка приезжает. Но приезжает.
Машина осторожно сползла с парома, также осторожно прокатилась по доскам на песке и резво взлетела на пригорок, за которым стояла небольшая группка домов, небольшая, но красивая, резная и воздушная церковь. Подкатив к домам, я остановил машину, отключил двигатель, открыв уши громкой тишине, струящейся вместе с ветром. Какая красота! Я поднялся повыше, к стоявшему тригонометрическому знаку, окинув взглядом всё вокруг. Блестит змейка реки, сжимаемая со всех сторон лесом, как с картинки стоят дома, церковь словно растворяется в дрожащем воздухе. Красота! Я закрутился на месте, расставив руки. Знаете, как в детстве — крутишься, крутишься, а потом остановишься, и всё вокруг скачет, меняет формы? Вот и сейчас, почему-то захотелось покрутиться, посмотреть на этот мир глазами-мозаикой.
— Эт ты чего? — Володя неожиданно встал передо мной с колом в руке. У них тут, что кол непременный атрибут одежды?
— В детстве так вот крутишься. — Я счастливо улыбался — от уха до уха. — Потом падаешь, а в голове всё крутиться! Детство вспомнил.
— А. — Он кивнул. — А то смотри.
— На что смотреть? — Меня переполнило чем-то таким позитивным, что я был готов его обнять и поцеловать. Конечно, Вован не знал, что такое гомосексуализм и в каких формах он проявляется, поэтому, я точно бы получил по морде его сухим, стальным кулаком.
— Да, вот тут всякое такое. — Ответ был исчерпывающий.
— Так что? — Надо прояснить, чтобы не попасть впросак сам того не подозревая.