С показным спокойствием и с нейлоновым скрипом Маргарита снова закинула одну плотную ногу на другую. Она волновалась, впрочем, так волнуются многие, кто впервые летит за границу. До отлета еще было время, в голове сумбурно теснились мысли, иногда возникали цветистые монологи-отрывки из письма, которое она напишет Надьке, как только окажется там, за бугром. Именно сейчас, сидя в шереметьевском кафе и потягивая коктейль, Рита впервые оглянулась на свою жизнь и педантично поделила ее на 3 этапа. Первый — скука — от рождения до 17 лет: школа, музыка, репетиторы по французскому, первые сексуальные игры с Вовкой Чердаковым, о которых она никому ни гу-гу, только Надьке — лучшей подруге. Она сама старалась это забыть, чтобы фамилия Чердаков никогда даже рядом не стояла с ней. А ведь, собственно, именно Чердаков подарил ей первый оргазм, присосавшись к клитору пухлыми юношескими губами. И он же безболезненно пронзил ее, сделав женщиной раз и навсегда. Все равно, это детство, скука. Второй этап — разврат — с 17 до 22 лет. Начался он в ресторане, который местные называли «Зеленый огонек». Затащила туда Надька, старшая подруга-лимитчица. Мама не одобряла эту дружбу, а папе не нравилось, что соседняя квартира была общежитием лимитчиков, его раздражало их веселье, пьянки-гулянки. В этом он был ни сколько не оригинальнее своих соседей-москвичей. Лимиту не любили. Но Надька производила благоприятное впечатление. А что? Приличная девушка из провинции, не поступила в педагогический институт, устроилась санитаркой в психбольницу. Это временно. А вообще-то девушка мечтает преподавать французский язык, любит детей. Именно так охарактеризовала Рита Надьку своим родителям, после чего ей разрешили бывать у них дома. «При случае Надюша с французским Риточке поможет», — мечтала мама. Шли годы, Надька все работала санитаркой, так и не поступив в институт, сдавая, впрочем, регулярно вступительные экзамены. После школы к ней присоединилась Рита, тоже не набрав нужное количество баллов. «Девочкам не везет», — констатировала мама, — будут вместе готовиться еще год». С Надькой было легко, весело, она все понимала, но, честно говоря, блядь была прожженная. Рита знала о ее жизни, о мужчинах. Надька ей рассказывала все до мельчайших подробностей. И вот сманила она Риту — приличную москвичку — в «Зеленый огонек», где потный майор предложил 75 рублей за ночь с Ритой. «Ты че, — шептала Надька истерически, — 75 мне отродясь не предлагали, не отказывай вояке, вот те ключ от моей комнаты, иди, не пожалеешь, мужик, сразу видно, приличный, я маме твоей скажу, что ты у репетиторши задержалась, иди, поймай кайф».
Ритку всю трясло от страха падения, но она согласилась. Кайфа не поймала, но три двадцатипятирублевки приятно грели руку. Пошло-поехало. Каких только она через себя не пропустила: юные, в возрасте, летчики, журналисты, работяги, шофера, были даже хирург и бригадир.
Закончился второй жизненный этап тоже в ресторане. Они с Надькой поехали в Одессу отдохнуть. В ресторане «Аркадия» к ним за столик подсадили иностранца. Это был маленький пухленький человечек, неопределенно-средних лет, с обтекаемыми, будто смазанными чертами лица и постоянной открытой улыбкой. Улыбался он всем подряд: швейцару, официантке, музыкантам, людям за соседним столиком, Надьке и ей, Маргарите. Но ей он улыбался по-особенному мягко и как-то неопределенно.
— Добрый вечер! Я бы очень хотел с вами познакомиться, милые девушки. Меня зовут Арно Торель. Я француз.
Надька аж подпрыгнула на стуле. Наконец-то предоставилась возможность проверить свой разговорный французский язык.
— Же мапель Надин. — У Арно удивленно вскинулись брови. — Надежда, — по-русски добавила Надька.
— Je suis heureux de fair votre connaissance. А Вы? Как Вас зовут? — обратился Арно к Ритке на приличном русском.
— Маргарита.
— О, Маргарита, Марго! Вы — одесситка?
— Нон, же сюи до Моску.
— Мне приятно, что вы говорите на французском, но думаю, что нам легче будет объясняться на вашем родном языке, так как я давно изучаю русский и свободно им владею. Прошу вас, не утруждайте себя.
Предлагаю выпить за знакомство. Вы обе очаровательны. — Арно заказал шампанское, конфеты, сыр и фрукты.
Девушки внутренне собрались, подтянулись, чтобы продемонстрировать французу верх русского совершенства. Сейчас они действительно были очаровательны. Загорелая, с пышной грудью и хорошенькими ножками, в короткой юбочке Надька. Ее соломенное каре и пикантные веснушки симпатично оттенялись абрикосовым румянцем. А Маргарита — элегантная и томная, тоненькие пальцы, гибкий стан, каштановые, струящиеся по плечам волосы. Брючный костюм из шифона цвета чайной розы, сквозь который просвечивались даже самые крохотные родинки.
— Маргарита, вы удивительно похожи на мою сестру Доминику, но значительно красивее ее.
Сливовые глаза Ритки увлажнились, где-то под сердцем приятно заныло. Она поняла, что в ее жизни наступил перелом. Появилось что-то значительное, достойное.
Да, именно в этом месте начался третий этап жизни Маргариты, который она, сидя в шереметьевском кафе, назвала так: лучшая достойная жизнь. В это время Ритке было уже двадцать два года.
Арно оказался бизнесменом из Лиона, в Одессу он приехал, чтобы поддержать своего друга Эжена Шабю, инженера аммиачного завода.
После вечера в ресторане, Рита и Арно все дни проводили вместе. Надька не отставала, подцепив какого-то спортсмена из Болгарии. В минуты, когда девушки оставались наедине, Надька учила Риту: «Сегодня не ложись, потерпи. Можешь позволить только руку на грудь и поцелуи. Помни, — ты для него приличная девушка и оставь свои блядские штучки, если хочешь чего-то добиться».
— Но, Надя, ему же 30 лет, он не вытерпит пионерских ласк.
— Ты че, он же француз, вытерпит все, сегодня не ложись, слушай меня.
И Рита слушалась. Все-таки Надька желает только добра, она старше на 4 года, опытнее, вон какого болгарина подцепила, одного взгляда на него достаточно, чтобы заныло в низу живота. Арно другой. Ритку немного смущало, что он ниже ее, полноват, но тем не менее фигура у него была хорошая, подтянутый, крепкий. От солнца выгорели брови и бородка — это придавало его лицу мужественность. Вот только глаза слишком светлые. Ну, ничего, покатит. Зато намерения серьезные. «С ним увидишь мир, дуреха», — говорила Надька.
Через несколько дней, выслушав отчет Ритки о том, что в гостиничном номере Арно был доведен до такого состояния, которое большинство мужчин называют простой и лаконичной фразой «больше не могу», Надька сказала: «Сегодня ложись».
— А ничего, что он иностранец?
— Ты че, совсем? Я вообще считаю, что с нас, проституток, всем следовало бы взять пример в межнациональных отношениях. Именно мы являем собой наглядный пример реального воплощения интернационализма в его лучшей и благотворной форме.
— На-а-дя, я тебя не узнаю, ты прям, как на трибуне.