— Тебе нравится? — шептал на ухо Борису Петровичу Борик: — Ну, признайся, что хочется большего!
— Перестань, поясничать! — увещевал своего антипода Борис Петрович. — Елена Павловна может увидеть.
— Так это и нужно! — скалился Борик. — Сделай, что-нибудь этакое. — Борик изобразил пальцами колечко и потыкал в него толстым фломастером. — Пусть догадается, что ты её хочешь.
— Ни в жизнь!
— А я порезвлюсь!
Терзаемый ревностью и болезненным обожанием молодой красавицы, Борис Петрович размалёвывал тематические планшеты, писал на ватмане цитаты классиков, ремонтировал книги, забеливал стены. А его второе я приседало перед столом Елены Павловны за оброненными предметами, смотрело через плечо за отворот вязаной кофты, спешило принести для капитановой жены стремянку и подстраховать, чтобы лишний раз подержать нос возле безупречных ножек.
И, чем больше находился рядовой Большаков возле прекрасной Елены, тем меньше оставалось в нём сдержанного Бориса Петровича, всё явственнее проявлялся дерзкий на поступки Борик. Когда же последний ушёл за стеллажи и начал оттуда мастурбировать на то, что удавалось высмотреть у склонившейся над книгами Елены Павловны, Борис Петрович едва не умер от страха быть замеченным.
Настала пора Большакову соображать — кто же он есть по натуре, когда в его характере жительствуют две, совершенно разные, ипостаси?
Думал, думал и ничего не сообразил В душе у парня присутствовал дискомфорт. Как и все молодые люди его возраста, Большаков был максималистом. И он не желал оставаться всю жизнь «ботаником» Борисом Петровичем или шалопаем Бориком. Хотелось нечто большее. Такое, от чего его мелкое местоимения «я» стало бы весомее. В мировом масштабе!..
Через несколько дней супруга капитана Калинина заметила в поведении своего помощника все признаки симпатии к своей персоне. Они выражались по-разному. То, как бы мимоходом (обсуждая текст очередного планшета), Большаков, ужасно краснея, сообщал: «Сегодня, Вы прекрасно выглядите, Елена Павловна!», То, вдруг, замирал на полуслове, любуясь её лицом. То беспардонно разглядывал фигуру и разглагольствовал о силе женских чар.
Елену Павловну поражал этот кучерявый суррогат начитанной вежливости и простоватой глупости собранные в одном человеке.
— Вы взрослая личность, а говорите такие суггестивности! — восклицала она, опережая слишком несерьёзные высказывания Большакова.
На что Большаков тут же виновато разводил руками. Мол — каюсь, был неправ! Ведь он, на самом деле, не всегда понимал, что с ним происходит.
Сама же Елена Павловна объясняла непостоянство в поведении помощника его молодостью. Будучи ровесником Большакова, она считала себя и старше, и мудрее его. (Ведь юноши взрослеют позже своих сверстниц!) Большаков и в девятнадцать лет оставался, по сути, пацан пацаном. А у неё уже и — семья (Елена Павловна находилась в замужестве шесть месяцев), и — жизненный опыт.
В целом, если быть до конца честным, знаки внимания со стороны постороннего юноши, Елена Павловна принимала, без восторга, но, как должное. Потому, что со школьных лет привыкла считать себя привлекательной девочкой. И «тайные» подглядывания парня в солдатской робе за её стройными ножками, станом и высокой грудью были ей понятны. Более того, не уделяй Большаков этим деталям её фигуры должного внимания, она, пожалуй, огорчилась бы Потому (с чисто женским эгоизмом) девушка позволяла себе иногда подразнивать безусого сердягу. Приходила на работу то в короткой юбочке, то в кофточке с глубоким вырезом.
Вот в такие дни оформительская работа у Бориса Петровича не клеилась, а Борик потирая руки, пялил наглеющий глаз на прелести капитанши, дольше прежнего. И, однажды, громко произнёс:
— Мне нравится, что я вижу!
Елена Павловна подобной открытости не обрадовалась. Одёрнув край юбки, спросила (строго):
— Не стыдно, товарищ рядовой, так откровенно меня рассматривать?
— Ни капельки! — ответил Борик. — Что показывают, на то и смотрим
На эту дерзость Елена Павловна смолчала. Отнеся её тоже к юношеской непосредственности. порно рассказы И напрасно! «Шутка» проскочила и попала на благодатную почву.
С этого эпизода Борик, как бы, получил индульгенцию на подобные вольности. Придумав шаблонное начало всех своих, так называемых «комплементов», он говорил Елене Павловне: «Как художнику, мне нравятся ваши « — и далее в разных вариациях: «трепетные губки», «рельефные формы», «чуткие пальчики», «линия бедер», «волнующий взгляд», «сладкая улыбка»
На замечание Елены Павловны, что подобные казарменные фразеологии далеки от искренности, Борик (ни с того, ни с сего), объявил, что начал вести дневник, куда уже записывает все свои эпитеты «о самой красивой женщине, которую он, когда либо, встречал!» И что, возможно, использует эти впечатления в будущем.
— Интересно, каким образом? — подняла изящные бровки Калинина.