Евгений Александрович задремал у телевизора. Такое уже частенько стало случаться с ним, когда после напряженного трудового дня он, выпив и плотно поужинав, безразлично созерцал нечто мелькающее на экране своего «ящика». Немецкой породы рослая овчарка «Нерта», увидев, как безвольно склонилась вниз голова хозяина, тихо отошла от его кресла и легла на коврик у порога входной двери. Она поняла, что хозяин отдыхает, и никто не вправе беспокоить его.
Евгений Александрович в свои шестьдесят был холостяком. Жена оставила его, когда ему было еще сорок. С тех пор он так и жил бобылем. Уволившись со службы в сорок пять, он поступил в одну из небольших фирм на, как он считал, не пыльную работу, решив, наконец, расслабиться и пожить в свое удовольствие. Он решил наверстать упущенное время, коим считал бесцветную и унылую службу в отдаленных воинских гарнизонах бывшей великой страны. Служба там крутилась «чертовым» колесом с утра до ночи и, зачастую так его выматывала, что, придя домой, у него только и хватало сил, что поужинать и завалиться в постель. А утром, ни свет, ни заря, нужно было снова бежать к машине. И так из года в год без выходных и проходных. Детей у них не было, и жена, плюнув на такого, так называемого мужа, ушла к другому. А случилось это как-то после одной из вечеринок.
— Слушай! На Новый год ты-то хоть будешь дома?- спросила она.
— К одиннадцати подгребу, а что?
— К нам в гости напросились Смирновы.
— Раз напросились, то готовься…
До Евгения Александровича доходили слухи, что его рыжеволосая Зина давно не равнодушна к своему начальнику, высокому, сухопарому Смирнову. У Смирновых в семье не ладилось со дня свадьбы. Будучи курсантом одного из военно-морских училищ, его ловко окрутили с женщиной старше его на пять лет. В те далекие времена это просто делалось. Заботливый офицер-папаша, упоив молодого курсанта, помог ему прилечь рядом с горячо любимой доченькой-перестарком, а наутро ультиматум: «Женись, молодец, или вылетишь из училища». Тогда многие попадались на эту удочку, и потом терзали друг друга целую жизнь, боясь быть осужденными за «моральное разложение». Попался на этот крючок и молодой Смирнов. Вот почему потом он изменял своей половине на каждом шагу, не скрывая от нее своего волокитства. Но та не ревновала, не плакала, не упивалась с горя, как это делали другие, целуясь с рюмкой. Она знала, что виновата, а посему стойко и безропотно несла свой нелегкий «крест».
Зинуля поступала иначе. Она не только отдавалась начальнику прямо в его кабинете во время обеденного перерыва, но и всячески льстила ему, превознося его достоинства и умалчивая о недостатках. И как говорится в одной из басен, что «Лев пьяных не любил, сам в рот не брал хмельного, но обожал подхалимаж», недалекий Смирнов, в конце концов, уверовал в свои исключительные достоинства и по достоинству оценил информатора, тем более, что у последней не только был хорошо подвешен язычок, но и грудь торчала так, словно внутри ее были упругие пружины, да и между ног полыхал огонь необузданной страсти. Стоило Смирнову только намекнуть, как юбка у секретарши мигом летела вверх, а трусики – вниз и она тут же занимала известную позу грудью на столе, по- удобнее, пристраивая его сзади.
…Смирновы подошли в Новогоднюю ночь за несколько минут до боя курантов. Николай выставил бутылки, выложил консервы и прочую снедь. Зинуля гремела сковородками и кастрюлями на кухне, гости разглядывали новогоднюю елку, а только что пришедший со службы хозяин, сухо поздоровавшись, ушел на балкон курить. Жена Смирнова, высокая, стройная блондинка Вера в черном декольтированном платье в обтяжку с высоким разрезом по бедру, выглядела весьма соблазнительно.
«И чего этому кобелю неймется? Ему бы с ней трахаться до одури. Вон как ягодицами вертит, словно ей в зад шило вставили»,- размышлял Евгений Александрович, прикидывая сексуальные способности гостьи.
Давно известно, что гулянка вчетвером – дело интимное. Тут, как говорится, заранее запрограммирован секс. Пары понимали это, поэтому мужья сели рядом с чужими женами и, как галантные кавалеры, стали ухаживать за ними. Женщины сияли от такого повышенного внимания к себе, а мужчины постепенно сатанели от близости их прелестей, которые они уже не только созерцали, но и ощущали, прикасаясь под столом потными руками к их заманчивым коленкам, обнимаясь и целуясь с ними взасос после каждого тоста, выпитого «На брудершафт». До сих пор не могу понять, какой молодец придумал этот ловкий прием безнаказанно целовать чужую жену на глазах у всех присутствующих.
К двум часам ночи пары так уже наобнимались и нацеловались, что у всех уже были влажными трусы. Смирнов медленно танцевал с Зинулей, не вынимая своей коленки, зажатой ее ногами, а Евгений Александрович, казалось, протер платье до дыр на ягодицах Веры.
— Давай смоемся отсюда, а?- шепнул он ей на ушко.
— Куда? – Вера с надеждой глянула на кавалера.
— К тебе. Надо же проверить, как спят твои детки.
— А он?- Вера испуганно посмотрела в сторону мужа.
— По-моему, они только и ждут этого.
— Ты думаешь?…
— Уверен…
— Коленька. Мне надо глянуть на детей, — подошла к мужу Вера.
— Дуй!- небрежно бросил тот.
— И пусть Женя тебя проводит, — добавила Зинуля, не отлипаясь от фигуры партнера.
Они шли по заснеженной улице, и каждый думал о своем.
«Интересно. С чего он начнет? С платья или сразу с трусиков?»- думала Вера, сдувая снежинки с носа. «А эти-то. Выпроводили нас и, небось, тешатся. Сейчас он, наверняка, заваливает ее на диван. Вот уже и трусики моей родимой поехали вниз и упали на пол, а вон и ее рыженькая «Мохнатка». Вижу родинку рядом с пупком. Как я люблю целовать ее!» — размышлял Евгений Александрович, искоса поглядывая на необычно напряженное лицо Веры. Ему показалось, что та тоже просчитывает сценарий их скорой и неизбежной близости.
«Да. Это не совсем стандартная ситуация, когда супруги, молча, соглашаются на обоюдную измену», — думал Евгений Александрович, а у самого почему-то было муторно на душе. Его угнетала мысль, что не он, а она была инициатором этой заранее запланированной измены.