Проснулись мы поздно, почти перед подъемом, и кинулись уничтожать улики. Девушки попытались застелить кровати, но простыни оказались неимоверно измятыми. Я сильно возбудился, когда голенькая Настя принесла охапку чистого белья, она это заметила и потащила меня в свою комнату. Вика неодобрительно хмыкнула:
— А бедной Вике все застилать придется?
Можно было бы сказать, что Настя меня насиловала, и не один раз, но мне это неимоверно понравилось.
Через час у нас был прощальный завтрак. Полностью одетые, мы сидели на веранде и ели манную кашу. Для торжественности Настя щедро полила ее сгущенным молоком.
— Все, ребята, давайте прощаться, — сказала она, когда мы покончили с завтраком.
— Можете поцеловаться, я отвернусь, — печально сказала Вика.
Настя засмеялась, отвела меня в комнату для старших мальчиков и поцеловала. Поцелуй был такой, что я почти сознание потерял.
— Ты чудо, — сказал я и начал расстегивать пуговки на халате. Настя снова засмеялась и сама его сбросила.
— Ты тоже мне понравился, а теперь уходи.
Последний раз я посмотрел на Настю, ее прекрасные груди, прижался к ним и ушел.
— Нам приказали уматываться — грустно сообщил я Вике.
Грязные тарелки мы оставили на столе.
— Лучшее средство для мытья посуды в твоем случае, это любовница, — философски заметила Вика, когда я попытался немного прибраться.
— А ты не любовница? Две ночи ты со мной провела! — сердито заметил я.
— Я самая нелюбимая из твоих любовниц, — поразмышляла Вика, — а ты лучше убери счастливое выражение с лица.
— А как убрать? — я сильно поглупел за последние дни.
— А так, ты просто вспомни, что у тебя уже две Юноны и Авоси! Только третья у тебя осталась, самая нелюбимая.
Когда я защелкнул замок на входной двери медицинского изолятора, счастье на моем лице само собой улетучилось.
— Что мы будем делать? — спросила Вика, — только на озеро не пойдем, ребенка в пятнадцать лет я рожать не собираюсь.
— Тебе же четырнадцать?
— Ребенок растет девять месяцев, дурачок!
Я задумался, после изолятора совсем не хотелось идти в палату для пятнадцати мальчиков, и проводить Вику в палату для пятнадцати девочек. К тому же днем не разрешалось ложиться на кровати, а мне безумно хотелось спать. Мы нашли маленькую детскую площадку среди сосен, Вика медленно качалась на качелях, я сидел рядом на лавочке, и мы молчали.
Наши проблемы разрешились самым чудесным образом, явился начальник нашего лагеря Иван Данилович. Его единственного полагалось звать по имени и отчеству.
— Каково х… вы здесь сидите? Вика, извини, пожалуйста, вас по всему лагерю ищут. Машина стоит, надо ехать на спортивный слет. И Таню Смирнову найдите!
От депрессии меня спасла неизбежная в таких случаях суета. Надо было бежать за вещами, усаживаться в брезентовый грузовичок, типа нынешней Газели. Всем спортсменам места не хватило, Вику посадили мне на коленки. Километров двадцать мы тряслись по проселочным дорогам. Чтобы развлечься, Вика полезла целоваться. Я из всех сил уворачивался, но прирожденная шпионка все-таки ухитрялась меня целовать незаметно для окружающих. Трудно уворачиваться, если девушка сидит на твоих коленках.