его палец. А Ванесса тем временем, хорошо усвоив уроки Мэри, еще больше раздвинула разрез в панталонах Мейбл и поднесла свою любовную пещерку к девичьей.
Девушка застонала от вожделения и восторга. Ее губы раскрылись еще шире, чтобы принять страстные поцелуи Ванессы. До крайности возбужденная движениями рук Ванессы промеж ее бедер, она обвила талию молодой женщины своими скрещенными ножками и начала вздыматься, извиваться и всхлипывать от страсти, пока восхитительные сливочные ручейки не потекли из обеих их норок, пока Хью — игнорируемый и почти лишенный чувств от увиденного — по своей наивности ничего не мог сделать, кроме как ласкать и целовать вздымающиеся нижние полушарии Ванессы настолько хорошо, насколько он мог.
— Как долго мы здесь находимся? О боже… другие… они же будут гадать, где мы, и искать нас, — послышался тихий, удовлетворенный шепот Мейбл спустя несколько долгих мгновений.
— Скорее всего, да, — задумчиво ответила Ванесса, в то время как Хью все еще сидел, чувствуя себя лишним, как человек на вечеринке, который не уверен, пригласили его или нет.
Но прежде, чем все привели в порядок свою одежду и дамы смогли прикрыться, юноша успел бросить долгий взгляд на их стройные ножки.
— Право же, я никогда раньше не делала ничего подобного, — внезапно произнесла Мейбл, едва ли способная сейчас смотреть своему двоюродному брату в глаза.
— Мои дорогие, тогда мне еще больше жаль, что вы не сделали этого ранее, но по крайней мере, вы готовы сделать это снова. Что же касается тебя, Хью, то надеюсь, ты не станешь ни осуждать, ни смущать свою маму, потому что эта милая и дорогая леди делала только то, что желали все мы. Немного поразмыслив, я уверена, что ты окажешься слишком робким мальчиком, чтобы упоминать об этом, и это печально, потому что ты не должен быть слишком отсталым в обращении с дамами. На самом деле, если бы ты только знал об этом, то и сам смог бы послужить ей утешением. Однако нам нужно идти, — продолжила Ванесса прежде, чем они успели ответить на ее смелое заявление, — как ты верно заметила, мы не должны тянуть время. Думаю, что сцены наслаждения в доме к этому моменту уже закончились, но даже в этом случае мы должны действовать осторожно и не дать себя увидеть.
— Может быть, вы при случае загляните к нам? — робко спросила девушка. Хотя она еще не осознала этого до конца, но ей, как в свое время и Ванессе, открылся совершенно новый и удивительный мир плотских утех.
— Все возможно. Да, полагаю, что так и сделаю. Я пришлю вам свою carte de visite, [визитная карточка (фр.) — прим. переводчицы] по крайней мере, за день или два, — осторожно ответила Ванесса, поскольку сейчас у нее были иные замыслы. Дело в том, что Реджи рассказал ей о намерениях викария по отношению к другим молодым леди и даже признался в том, что это священник вынудил его сестру и Мэри сыграть в этом деле ту роль, которую он изначально задумал.
— Ты не сделаешь ничего, кроме того, что я пожелаю, Реджинальд! — заявила ему тогда Ванесса с таким высокомерием, которое напомнило ему времена, когда его ругали или преподавали очередной урок. — Тебе, конечно, могут быть предоставлены определенные льготы, но это мы еще посмотрим, — заключила она. Она решила, что ее интрига с викарием еще не закончена, поскольку ей пришло в голову, — внезапно, будто она выдернула перо из шляпы брата — что подобные девушки, которых преподобный Джабстоун заманивал в свое личное святилище, могут принести ей не меньше пользы, чем ему самому.
Сейчас же она сделала второй важный шаг в своей новой жизни, начав знакомство с двумя прелестными молодыми людьми, которые с этого момента, если она того пожелает, будут находиться под ее опекой. Поэтому Ванесса, мило попрощавшись с Мейбл и Хью, про себя решила и в самом деле нанести им позже визит, а заодно и поближе познакомиться с похотливой мамашей последнего, которая, как она имела все основания полагать, была менее благоразумна и рассудительна, чем она сама.
Что же касается Хью, то теперь у него появилась серьезная причина сердиться на своих двоюродных братьев, но он вынужден был приложить все усилия, чтобы выглядеть достойно и невозмутимо. Сама же Маргарет, испытывая некоторое угрызение совести из-за того, как ей пришлось маневрировать среди всех этих событий, наблюдала с растущим беспокойством за сыном и гадала, чем могло быть вызвано его плохое настроение, ведь обычно он с охотой забавлялся и игрался с Фредди и Джорджем.
Потому Маргарет решила, руководствуясь, как она уверяла сама себя, исключительно материнской заботой, как можно незаметнее посетить комнату Хью в тот же вечер, чтобы выяснить, что с ним не так, — если это только нечто иное, чем просто капризы юности. То, что она могла сделать это полностью одетой, казалось, просто не пришло ей в голову, поэтому накинув на себя лишь малиновую шелковую ночную рубашку, отороченную белыми кружевами, она вошла в спальню и обнаружила своего сына лежащим на кровати в ночном белье, в совершенно сонном состоянии после ярких событий прошедшего дня.
Когда Маргарет присела на край кровати и спросила, что с ним, материнское, но вместе с тем сладострастное видéние, почти беззвучно возникшее перед ним во мраке, скорее возбудило его мысли, чем наоборот, успокоило.
— Ничего, совсем ничего, все в порядке, мама, — раздраженно ответил Хью, не сводя глаз с крупных, многообещающих и таких манящий сосков, выпирающих на шелковой ткани, которая также откровенно струилась вокруг ее бедер. Ее груди тяжело покачивались, оттеняя крутые изгибы ее полновесной попки, которую Хью уже разглядел настолько подробно, как никогда и не мечтал.
— Но ведь ты должен что-то сказать своей маме, — успокаивающе произнесла Маргарет, укладываясь рядом с ним и приподняв ноги так, что они легли в совершенно тревожной близости от его собственных.
— Ну в самом деле, мама… — начал было Хью, потому что в каком-то смысле ему захотелось остаться наедине со своими волнующими призраками того, что недавно произошло, хотя в равной степени его взволновало и теплое прикосновение ее груди к его руке. Не зная, в какую сторону повернуть, он наконец пробормотал что-то, показавшееся Маргарет слишком грустным, и, перекатившись на бедро, прижался к ней так же, как в детстве.
— Ну скажи маме, — настаивала Маргарет, которая внезапно, к своему огромному удивлению (по крайней мере, так она уверяла сама себя), почувствовала, как, прижавшись к ее животу, ощутимо напрягся молодой член ее сына, причем она отчетливо ощутила на коже его горячую головку, упорно пробивавшуюся сквозь тонкую одежду обоих.
— Ничего, — снова пробормотал Хью, хотя и более пристыженно, потому что легчайшее движение его яиц заставило их на мгновение покачнуться и соприкоснуться с густой шерсткой ее норки, чьи кудри также пробивались сквозь шелк.
— Ну что-то же случилось, — сдавленно пробормотала Маргарет. Сознавая, что ей следует вернуться в прежнее состояние, она все же не сделала этого и невольно приняла еще более расслабленную позу, которую, как она уверяла сама себя, ей не следовало бы принимать. Она чувствовала, как мгновение за мгновением член Хью, казалось, становился все больше и тверже, вдавливаясь своей длиной и прожигая своим жаром ее плоть.
— Я не знаю, — послышался приглушенный шепот ее сына, потому что у него не хватало смелости сказать ей то, что он хотел, и это расстраивало его еще больше. Порывисто обхватив ее за талию, он как кукла потерся о нее, вызвав у Маргарет сильнейшее смятение чувств, поскольку его орудие заскользило вверх и вниз по ее животу так явно, подавая ей такой сигнал, который не нуждался в переводе.
— Х… Х… Хью… ! — выдавила она из себя, и хотя это был всего лишь полувздох-полувсхлип, он убедил ее сына, что сила ее желания в этот момент была не меньше, чем его собственная.
— Мама! — произнес Хью одновременно льстивым, страстным и нетерпеливым тоном. Его руки обхватили вздымающиеся полушария ее ягодиц, которые он нашел сквозь шелковую ткань такими возбуждающими. Его пальцы впились в упругие полумесяцы, заставив задраться ночную рубашку, а его восставший член уперся в ее обнаженное бедро.
Охваченная желанием и в то же время приказывая себе остановиться, Маргарет, защищаясь, скользнула рукой промеж их тел и сжала его твердый как камень ствол, заставив Хью застонать от восторга и попробовать потереться в ее ладони.
— Нет, Хью! Нет, дорогой, мы должны прекратить это!
— Мама, пожалуйста, дай мне ее поцеловать!!!
— Что? Что поцеловать? — задыхаясь, спросила Маргарет, стараясь изо всех сил не ласкать рукой его пульсирующий и рвущийся вперед инструмент.
— Пожалуйста, твою штучку… ну, эту… ты знаешь… ту, что между…
— Хью, нет!!! О боже мой, нет!!! Вспомни, кто я!!! Такого не может быть!!! Никогда! — воскликнула его мама, которая, казалось, на мгновение забыла о том, за что сама так крепко держалась. Было ли это страхом перед каким-то неуместным помешательством, заставлявшим чувствовать себя сейчас еще более виноватой, чем в тот момент, когда она играла со своими племянниками, или же она действительно сопротивлялась своим собственным похотливым желаниям, — она не была уверена в своих чувствах. В промежутке между этими двумя мыслями она высвободила пальцы, отпустив многообещающий орган своего сына и быстро скатилась с кровати, чтобы ускользнуть к двери в ночной рубашке, задранной до середины бедер.
— Нет, Хью, нет, нельзя… ты… ты… похотливый, развратный мальчишка… ты не должен… не должен никогда, слышишь?
Однако ее дикий взгляд выдал ее с головой, хотя он и был сокрыт от сына полумраком спальни, а после она исчезла. Вернувшись в свою спальню и бросившись на кровать, она перекатилась на спину, и, раздвинув широко ноги и подтянув колени, начала мечтательно, страстно теребить свою влажную и жаждущую щелку, в то время как несчастный Хью остался лежать в такой же позе, самозабвенно дергая бедрами и путаясь в лабиринте экстатических грез, пока его горячая сперма не взметнулась в воздух и не растеклась лужицами на простыне между его ног.