девушками по-настоящему развратным мальчиком, то должен быть послушным и заложить руки за спинку стула.
— Чт… что? — пробормотал Реджи в смутном возбуждении.
— Потому что, дорогой, я хочу поиграть с твоим милым большим членом, и сделать это совсем одна. Ну пожалуйста! — полностью преобразившаяся Ванесса уговаривала его таким воркующим тоном, что Реджи повиновался, не имея ни малейшего представления о том, что сейчас делает Мэри, да и не особенно заботясь об этом.
Именно в следующие несколько секунд Реджи оказался «закреплен», и именно так, как планировали обе женщины. Их план можно описать одним словом — быстро, ибо краткость и быстрота были сутью такой операции, как ее понимала Мэри. Таким образом, как только он повиновался, на него была немедленно наброшена веревка, спущена на грудь, а после, к его крайнему изумлению, на него набросили еще одну петлю. Одновременно с этим Ванесса с раздвинутыми ногами и поднятой юбкой плюхнулась к нему на колени, прижимая свой пушистое любовное лоно к основанию его вздыбленного органа, в то время как Мэри, обмотав веревку вокруг ножек стула, связала ее концы в один узел.
— Однако же! — воскликнул Реджи, который, видя, как быстро отстранилась его сестра, попытался было дернуться, но уже не имел никакой возможности это сделать. Он мог подняться разве что только со стулом, но это тоже было затруднительно в силу того, что сзади на спинку стула всем своим весом навалилась служанка.
— Ты ничего не скажешь, Реджи. Ты оказался плохим развратным мальчиком. Мэри, пожалуйста, заткни ему рот!
— Хрррррррааааагх! — поперхнулся Реджи, но это был последний связный звук, который ему позволили издать. Мэри, вытащив из-под выреза платья тряпку, заткнула ему рот, самым эффективным образом заставив его замолчать, если, конечно, не считать фырканья и приглушенных криков, которые он издавал. Затем обе женщины отошли в сторону и посмотрели на него, любуясь тем, как багровели его щеки, а голова яростно тряслась.
— Бывают времена, мой дорогой братец, когда удовольствию предшествует наказание, и бывают другие, когда наказание следует за удовольствием. Ты взял с меня свою дань, и теперь настало время для возмездия. Мэри, пожалуйста, зачитай ему мои распоряжения, — объявила Ванесса.
— Конечно, мэм, — с готовностью ответила Мэри и вынула из ящика стола то, что было перед этим наспех обговорено между ними и записано. Стоя перед Реджи с широко расставленными ногами, пытаясь сохранить серьезное выражение лица, она зачитала: «Отныне мистер Реджинальд Маркхэм будет беспрекословно подчиняться приказам и прихотям мисс Ванессы Маркхэм. Его заставят выдавать сперму дважды в день, и во время этого он будет связан. В этих случаях с ним будут работать руками, будь то мисс Маркхэм или мисс Мэри Смит. Так будет до тех пор, пока он не научится вести себя послушно. Если же он заслужит их дополнительные милости — которые иначе не будут ему дарованы, если послушание не будет полным, — то его должным образом положат на спину и соответствующим образом оседлают. Такое положение дел будет продолжаться до тех пор, пока проблема его дальнейшего любострастного поведения не будет разрешена иным образом. Если же от него потребуют бóльшего, он получит молодых леди благодаря благосклонности мисс Маркхэм и сделает это без всяких лишних вопросов».
Реджи, когда явственно все это услышал, почувствовал головокружение. Его голова снова затряслась, а сам он умоляюще смотрел на Ванессу. Она стояла, скрестив руки на груди, ее глаза победно сверкали.
— Очень хорошо, он все слышал и все понял. А если он до конца не понял, то это не моя вина. Я бы тебе, Реджи, еще добавила, что о любых других проступках с твоей стороны будет доложено соответствующим властям, и поэтому у тебя нет иного выхода, кроме как подчиниться мне. Прекрасно, Мэри, теперь присмотри за ним, пожалуйста, а потом мы пройдемся в деревню.
— Да, мэм, — ответила Мэри, вся дрожа от волнения. Она достала из комода большой кусок фланелевой ткани и на манер медсестры обмотала его вокруг твердого стоящего члена Реджи, порывисто уточнив:
— Что дальше, мэм?
— А, ну конечно же! Разве я не сказала? Мэри, доведи его до оргазма — ответила Ванесса, которая уже выучила у девушки несколько полезных фраз.
При этих словах — хотя со стороны можно было подумать, что он этому даже рад — Реджи снова дико замотал головой и подпрыгнул на стуле, но безрезультатно. Шмыгая носом и поджимая губы, как будто это действительно мало ее интересовало, в то время как Ванесса неподвижно и безмятежно наблюдала за происходящим, горничная принялась ласкать его жесткий инструмент через свернутую фланель вверх и вниз, заставляя его ноги дергаться, а голову откидываться назад.
— Быстрее, Реджи! У меня мало времени, чтобы тратить его на тебя! — порывисто сказала Ванесса, вызвав из-под кляпа еще больше приглушенных стонов.
— Мне кажется, он кончает, мэм! Я чувствую, как он запульсировал сильнее, — сообщила Мэри.
— Вот и хорошо. Когда он начнет, отпусти свою руку, — сказала Ванесса, внезапно почувствовав вдохновение, — в этом случае Реджи лишался тепла и комфорта ее пальцев, проникавших сквозь ткань, и безвольно изливался в нее, когда она беспомощно висела, будто покрывало, над его стержнем.
Именно это и произошло, поскольку Мэри — почувствовав наконец первый изливающийся разряд — резко отдернула руку, что вызвало у Реджи неудовлетворение и раздражение, ведь покров фланели просто свисал над его набалдашником и, следовательно, он был лишен того восхитительного чувства сжимающей его женской руки, которое так желает любой мужчина.
— Пойдем, дорогая, — сказала Ванесса своей служанке, которая при первом же сильном потоке сперматических выделений Реджи встала и отступила в сторону. Оставив его стонать во время этих злополучных продолжающихся выбросов, девушки вышли и закрыли кухонную дверь за своим пленником-мужчиной, или — как шепотом назвала его Мэри — их рабским членом.
— Мэри, когда ты служила в своем в своем последнем доме, ты была посвященной, — произнесла Ванесса, когда они уже собирались уходить, хотя использование последнего слова вызвало у Мэри некоторое удивление, поскольку она знала только, что уборная — это место, где ты сидишь на деревянном сиденье со спущенными панталонами. [обыгрываются разные значения слова «privy» — «таинство», «посвященная в тайну» и «уборная» — прим. переводчицы. ] Увидев выражение ее лица, Ванесса рассмеялась:
— Я имею в виду, что ты была посвящена во многие тайны и секреты твоей тогдашней госпожи.
— Ну, вы видели, я лишь помогла… Просто работала рукой… — искренне ответила Мэри. — Потому что она говорила, что это еще больше унижает его — я имею в виду ее мужа, — когда это делаю я, а они с сестрой стоят рядом и смотрят. Но это было уже во второй раз. В первый раз это сделала ее сестра.
— Ну так расскажи мне еще раз, Мэри, что же все-таки произошло, — попросила Ванесса, которая жадно впитывала каждую деталь и очень быстро улавливала такие необычные слова и фразы, которые Мэри приходилось использовать в подобных случаях.
— Ну, мэм, их дочки писали свои уроки на грифельных досках в своих комнатах, издавая ужасные скрипучие звуки, которые может издавать только скрип мела, который навяз у меня в зубах. Иногда они стирали их, а иногда нет, иногда на них были цифры, а иногда слова. Они, конечно же, учились писать по буквам, и старшая — Виктория — преуспела в этом лучше всех. Однажды, куда-то спеша, она оставила свою грифельную доску в комнате, и ее мама увидела, что она на ней написала, — сначала она написала слово «самый миленький», а потом поменяла местами первые две буквы и получилось слово «инцест». [Слово «Nicest» (милейший, самый милый) является анаграммой к слову «Incest» (инцест) — прим. переводчицы] Тогда я еще не знала, что это значит, поэтому и не понимала, из-за чего весь этот сыр-бор.
— Ну, теперь то ты знаешь, Мэри, — довольно искренне ответила Ванесса.
Уже после того, как они оказались на тропинке, ведущей к деревне, лишь тогда Ванесса начала осознавать глубокую трансформацию, которая происходила с ней самой и которую она все больше и больше принимала с самоутверждающей теплотой.
— Расскажи мне еще раз, что ты слышала из комнаты Виктории несколько раз до этого, — попросила она.
— Ну, сударыня, как я уже говорила, бывали времена, когда хозяйки не было дома и в доме изредка случались шалости. По крайней мере, судя по звукам, которые до меня доносились, я думала именно так. Однажды днем…
Но речь Мэри была внезапно прервана быстро приближавшимся стуком копыт позади них, и когда Ванесса повернула голову, то увидела преподобного Джабстоуна, который держал поводья своей лошади и благожелательно взирал на них сверху вниз.
— Вот и хорошо, что мы снова встретились, — заявил он, бросив на Ванессу свой дерзкий взгляд.
— Так ли вы уверены в этом, сэр? — ответила она таким тоном, что он невольно осадил своего коня.
— Я займусь вами завтра, мисс Маркхэм… — начал было он, оправившись от замешательства и приготовившись снова выехать вперед, но ее голос остановил его.
— Вы этого не сделаете, сэр, — спокойно объявила Ванесса, заставив его удивленно оглянуться.
— Прошу прощения, мисс Маркхэм? Правильно ли я расслышал?
— Если ваша езда не повлияла на ваш слух, то я полагаю, что вы все хорошо поняли. Если я захочу принять вас, то пошлю весточку. В противном случае для вас меня не будет дома. Прошу вас, не позволяйте мне больше задерживать вас, ибо я уверена, что у вас много обязанностей.
— А? Ах, да! — последовал сдавленный и несколько сердитый ответ, который нисколько не повлиял на выражение лица Ванессы. На мгновение он нахмурился, а затем вежливо, но холодно произнес:
— Как пожелаете, мисс…
— Конечно, пожелаю! — крикнула вслед Ванесса, когда он отъехал, вызвав смешок у Мэри, которая украдкой сжала руку своей хозяйки, прошептав:
— Как это вы ему сказали, мэм! Это старый развратный дьявол, — с горечью добавила она.
— Как ты сама говорила, дорогая, они все такие, — невозмутимо ответила Ванесса. Впервые в жизни она чувствовала, что полностью владеет собой, и радовалась этому.