— Доброе утро, — сказала она, но Лука только улыбнулся ей краем губ так обворожительно, что в коленях она почувствовала приятную слабость. Он пропустил ее перед собой на кухню, а сам где-то задержался, должно быть, зайдя по дороге куда-то еще. Кристина уже завтракала там с папой и Ларисой, когда он появился вновь. Девушка вдруг с тревогой заметила, что папа смерил Луку оценивающим взглядом. Она была в курсе, что папа не любит пижонов, а Лука был самый что ни на есть пижон, чьи костюмы явно превышали по стоимости допустимый в его возрасте и положении статус. Пустая трата денег, пустая зацикленность на собственной внешности и, конечно, колючий горделивый всеведущий взгляд холодных глаз, которые уж точно познали запретное. Папа наверняка знал, каких мужчин следует держать на расстоянии от своей дочки.
Кристина склонилась над своей чашкой какао. Лука приготовил себе кофе, взял с вазочки печенье, положил в рот и запил из чашки, как бы мимоходом присев на барный стул, а не за обеденный стол к общей компании. Папа Кристины как раз рассказывал про какой-то курьезный случай из практики, когда Лука вдруг встрял в беседу:
— Давно хотел вас спросить, Петр Данилович, а какой случай из своей практики вам больше всего запомнился? Я имею в виду не курьезы, а серьезные дела. Вы в стольких громких процессах участвовали, что просто дух захватывает
Кристина заметила, что отец насторожился. Не нравилось ей все это, и она напрягла все свое внимание.
— Знаешь, Лука, — после некоторого размышления отозвался Петр Данилович, — Почему-то в памяти больше отложились случаи из следственной работы. Особенно первый выезд на место происшествия, первое задержание, допрос первого преступника, ну и первое сшитое уголовное дело.
— Ммм , — задумчиво протянул Лука, — Ну, а какое у вас было первое уголовное дело?
— Растление несовершеннолетней, — сухо бросил Петр Данилович, намазывая масло на хлеб, — Шесть лет дали. За предварительный сговор группы лиц. Это отягчающие обстоятельства.
Кристине вдруг стало дурно, перед глазами все поплыло. Она машинально перевела взгляд на Луку. Тот молча потягивал кофе, задумчиво разглядывая букет цветов на барной стойке.
— Что ж, наверное, здорово осознавать, что стоишь на защите нравственных интересов общества, — наконец выдал Лука, ничуть не смутившись.
— Как-то редко об этом задумываюсь. Все больше ощущаю гнет ответственности перед коллегами и руководством, — вздохнул Петр Данилович.
Они, конечно, еще о чем-то говорили — кажется, о коррупции, о терпимости, о бескомпромиссности. Кристина уже с трудом улавливала смысл их диалога. Жесткие морализаторские убеждения отца по любому вопросу она знала на зубок, а цинизм Луки она уже вполне оценила по его первой реакции на слова папы. По мнению Кристины, он совсем не понимал, с кем имел дело, поэтому к горлу у нее тяжелым комком подступал весь съеденный ею скудный завтрак, а руки беспощадно дрожали. Какое безумие! Она просто не выдержит всего этого!
Лука, наконец, бросил быстрый взгляд на золотые наручные часы и поспешно отставил в сторону блюдечко с чашкой.
— Прошу прощения. Мне, к сожалению, пора. Весьма интересно было с вами побеседовать.
— Что ж, не смею больше задерживать, — вежливо отозвался Петр Данилович, — Делу время.
Лука встал, попрощался со всеми и вышел. Прошло не меньше двадцати минут, пока Кристина отважилась подняться на ноги. Все время завтрака она пыталась угадать настроение отца. Его первым делом правда было растление несовершеннолетней или ?! Почему она сама никогда не задавала ему такие вопросы?! Почему никогда не слушала внимательно его ответы, когда спрашивали другие?!
Кристина поднялась на второй этаж, чтобы подготовиться к прогулке с Ларисой, и как раз проходила мимо кабинета Луки, когда дверь вдруг открылась, и Лука грубо и стремительно ухватил ее за руку, затягивая ее к себе, словно голодный змей утаскивающий мышь в свою нору. Она задохнулась и чуть не вскрикнула, но он немедленно накрыл ее рот безумным пожирающим поцелуем. Его руки бесцеремонно метались по ее телу — то сжимая до синяков, то дразня, то лаская. Она все пыталась сосредоточиться на чем-то осмысленном, но ее ротик оказался под таким натиском насилия его наглого языка, что сказать что-нибудь представлялось ей совершенно невозможным. Она сама не поняла, как он оказался на кресле у себя за рабочим столом, а она — у него на руках, упираясь одним коленом в его ногу — другим в сидение. Его пальцы бесцеремонно двигались в ее сочной щелке, сдвинув в сторону насквозь промокшие трусики, а она нетерпеливо качала бедрами им навстречу, жадно засасывая его губы, чтобы только не закричать. Чувствуя наступление долгожданного экстаза, Кристина уткнулась лицом в шею Луки, открытым ротиком прикасаясь к его гладко выбритой коже над жестким отглаженным воротничком рубашки. Ее губки безвольно заскользили по его шее, а он ловил ртом ее нежное ушко, горячо зашептав:
— Бессовестная девочка
От этого нахального сексуального баритона, который, казалось, шелестел и диссонировал прямо у нее в висках, Кристина почти замерла на коленях у своего мучителя, тихонько подрагивая всем телом от проходящих по нему волн упоения. Из ее губок вырывались жалобные стоны.
— А ну-ка тихо. Ты вообще-то в курсе, что у нас даже дверь не заперта? — прошептал Лука, вынимая из нее пальцы и поглаживая влажной рукой ее ослабевшее после такого напряжения бедро, — Расстегни мне брюки.
Кристина слегка отдышалась и с опаской оглянулась на дверь, но Лука развернул к себе ее личико, сжав пальцами ее щечки.
— Не отвлекайся.
— Ты совсем не боишься моего отца? — пролепетала она, тяжело дыша.
На губах Луки расцвела порочная улыбка, от которой все ее нервные окончания встрепенулись, отдавая приятным ознобом по всему телу.
— Теперь я, кажется, готов рискнуть ради такой милой и отважной искусительницы. Лезь под стол, папина дочка, и поторопись, потому что я уже опоздал везде, где только можно.
— Ты сумасшедший