Многое зависит только от того, с кем и при каких обстоятельствах.
Рассказал мне эту историю давний приятель. Много воды утекло с тех пор — много соли съедено (но не с ним) и выращено не только дерево, рядом с немаленьким домом. У него уже взрослый сын — красивый, стройный коренастый парень, привлекающий девушек игрой мышц и шикарной шевелюрой русых волос над бирюзовыми глазами.
Статный мужчина. Необыкновенная жизнь.
Вечер. Полумрак уютной комнаты и мягкое кресло у камина. За окном завывал декабрьский ветер, завьюживая и нанося валуны пышных сугробов серебристого снега, играющего радужными искрами в лучах заходящего солнца.
— А сын знает про твою жизнь — твоё прошлое?
— Да, что ты… Зачем сыну знать об этом? У него свой опыт и своя жизнь, — с улыбкой тихим голосом произнёс Геннадий Васильевич.
— И никогда не возникало мысли поделиться?
— Была, но… понимаешь, такое с каждым может случиться по молодости. — И подумав, добавил, — и не только такое. Гормоны, желание, страсть…
— А сейчас?
— А что, сейчас? Хочется всегда (особенно вспоминая хорошее), но не всегда можется. Возраст не тот, да и… Было это… У-у… — даже и вспомнить страшно — н-ад-цать годков тому назад, в стране, где была любовь, но отсутствовал секс… — где, как говорили и думали, люди жили в благочестии и высокой морали, а всё «греховное» и неприличное только за бугром было — в далёкой стране, под названием «загнивающий капитализм». Это только там секс и разврат, а у нас — ни-ни! и детей… только в капусте или с аистом (будь он неладен, для некоторых).
— А чего ж с такой грустью — не уж-то аист нежеланное доставил?
— Что ты? У нас с Валентиной Антоновной всё прекрасно. Особенно пацан — статный получился. Видный, пацан.
— Чего ж на аиста наезжаешь, с такой грустью?
— Алименты… Но, я об ином хочу рассказать. О заветном. Никому ни слова не проронил, о моём юношеском опыте — в тайне держал.
Так вот, как в сказке можно начать: В некотором городе жили муж и жена. И в срок положенный родился у них сын, оболтус. Но «оболтусом» он, от нежности и любви к чаду своёму звался. Словом неласковым его в шутку и с любовью кликали. Рос сорванец и шло время. Когда как оно (время-то) летело: то медленно (с ленцой), а то проносилось так стремительно, что оглянуться не успели родичи, как осемнадцать годков молодцу стукнуло. Малой-то, смышлёный вырос — ласковый. В порочных связях, как говорится, замечен не был. Всё книжки умные читал, мать с отцом почитал… даже дерево не одно успел посадить ещё по молодости.
Как заведено в стране большой и далёкой уж было, настал черёд в армию сбираться. Вот и призвали нас. Мы призывались из разных мест. Я из Ростова, а он… — Геннадий помолчал, потупив очи, затянул трубку и после короткой паузы продолжил, — а он из Западной Украины. Попали в учебку. Встреча состоялась, как ты понимаешь, в одном взводе — после полугода службы и совершенно случайно.
Как-то довелось нам рядом отобедать. Обменялись «любезностями». Поспорили по техническим вопросам. Завязался разговор. По многим вопросам наши взгляды совпали. На гражданке у нас были родственные профессии, что и сблизило в интересах. Возникали вопросы по работе, а соответственно и интерес друг к другу не охладевал — всегда, о чём поговорить было. При каждой свободной минутке стремились встретиться и поболтать.
Мой новый приятель был всегда опрятен и следил за своим внешним видом: начисто выбрит, подстрижем (впрочем, как и все в армии) — от него веяло свежестью и теплом. Поздней осенью очень сыро и холодно, а его тело излучало тёплые потоки энергии. Мне встречались такие люди… — от которых жаром пышет — которых на дальнем расстоянии чувствуешь. Его широкая искренняя улыбка завораживала и заставляла улыбаться в ответ.
Уже не молодой рассказчик отпил глоток кофе и продолжил.
Мы стали тенью друг друга. Если не удавалось свидеться по службе в течение целого дня, казалось — целая вечность разделила нас. Нам всегда было о чём поговорить. Да и, переговорить все темы, для нас было проблематично. Андрей, так звали моего сослуживца, был очень увлечённым человеком — всесторонне развитым и грамотным во многих областях знаний. Крепкое мускулистое тело, с игрою мышц, заставляло любоваться. Он был коренастее меня, хотя по росту и одинаковы, из-за чего выглядел Андрюша плотнее. Мы оба рослые были-то, — улыбнулся Гена, — метр восемьдесят два. Я, правда, худощав был — как жердь и казался повыше Андрея.
Прошёл месяц обучения в учебном подразделении. Мы закончили школу младших военных специалистов, после чего меня назначили исполняющим обязанности командира взвода и заставили преподавать «радиосвязь и эксплуатацию радиостанций боевых машин».
— Большим человеком стал.
— И не говори… Ряд льгот получил. Самое прикольное, что я смог свободно перемещаться по части и за её пределами. Свободу получил, — улыбнулся Геннадий Александрович. — Андрей продолжал службу в работе по ремонту технически сложного электрооборудования. Бывало, что встречались, но уже не так часто, как раньше. Я испытывал огромное удовольствие от общения, как наркоман. Чувствуя тепло и его случайные прикосновения, вызывали сильное сердцебиение. Андрюша, при этом, покрывался румянцем, обретая застенчивую улыбку. Кстати, хотя он и призывался из Западной Украины, по национальности венгр был: по-русски говорил с лёгким акцентом и часто ругался на «родяньской муве» и по-венгерски, который немецкий напоминал — такой же чёткий и по-солдатски командно-отрывистый.
Раз, решил я пригласить своего друга в баню. Поскольку имел возможность свободного передвижения за пределы части, баню посещал в любой момент… — когда желание возникнет. Он же, только по уставу — в отведённое время — в банный день. Выписал для Андрюхи увольнительную…
Несмотря на то, что в бане принято раздеваться при всех и женских особ не присутствовало, я стеснялся. Вот такой вот — стеснительный по натуре человек — от наготы в конфузе. Не любил банные обряды, когда в помещении есть ещё кто-то: такое чувство, что на тебя глазеют со всех сторон — оценивая и изучая. Выбрал время смены подразделений — одни закончили и уходили, а новые, мыться ещё не пришли. Классно. Тихо, спокойно, просторно и… ни ду-ши-и. Никто не пялится на тебя под душем, и парилка прогрета — толкотни нет — жопами не толкаются. Зайдя в предбанник, начали раздеваться. Тут я впервые увидел Андрюшу полностью голым.