После ужина наконец приехала долгожданная тетя, как бишь ее, Розамунда. Мне конечно об этом никто не сказал, но визги и похрюкиванье «Ах, как долго мы не виделись» из прихожей позволило сделать сей нехитрый логический вывод. Айк же на ужин не явился, передав через слуг, что останется ночевать во дворце, где он показывал фехтовальные приемы (а я бы сказал, просто выпендривался) юным аристократам. Так что в его комнате я был один-одинешенек, впрочем, не сильно расстроившись по этому поводу. Ревность не относится к числу моих недостатков, поскольку я сравнений со здешними красотками не боюсь, а беспокоиться за вооруженного бойца в мирном городе по меньшей мере неоправданно. Если даже кто-то попробует причинить ему неприятности, то сам и будет расхлебывать их последствия. Пускай мальчик похвастает своими умениями и примерит лавры кумира юных мечемахателей, а я посижу у камина с томиком поэзии конца прошлого века.
Однако, почитать спокойно мне не дали. В дверь коротко поскреблись, и через мгновение в комнату впорхнула мамзель годков на пять-семь постарше меня. Однако я получше сохранился, отмечу без ложной скромности. Ей же еще меньше сорока, но собравшиеся под утягивающим корсетом складки жирка, сиречь так называемые «попкины ушки», вычурная прическа (то, что это парик, заметно за десять шагов!) и скандально розовый цвет платья вырвиглазного фасона делали ее похожей на свинотетку, по аналогии со свиноматкой. Никакого сходства с тоненькой леди Алерией.
— Далиенчик, так это ты у нашего мальчика новый фаворит, хи-хи? – поинтересовалось у меня это розовое чудо, — Ну сразу понятно, отчего он так на тебя запал! Ах ты очаровашечка!
— С вашей стороны это очень…гм…мило, — выдавил я, постаравшись унять дергающийся от нервного тика глаз. «Очаровашечка», во имя гномьего стриптиза! Знаком мне такой тип дам. За образом безобидно сюсюкающей хрюшечки обычно скрывается та еще песда с зубами, простите мой эльфийский. Как только это мечта свинофила чувствует малейшую угрозу своему комфорту – сметает ее всеми способами, коварно и безжалостно. На настоящую изощренную хитрость они способны редко, в основном по причине атрофирования межушного думательного органа, однако никаких моральных терзаний в искусстве подгаживания не испытывают. Какая-то жено- и свиноненавистническая тирада у меня вышла. На самом деле я очень люблю и ценю женщин и свинок. Но только если они не совмещаются в одной тушке.
Мы с леди Розамундой поскалили друг другу зубки в псевдоискренних улыбках еще пару минут, обсудили какой милый мальчик Айк, заверили друг друга в нежной дружбе и разошлись. У меня аж щеки заболели от фальшивости этой комедии. А самая изюминка заключалась в том, что опытная сплетница Розамунда наверняка составила обо мне столь же нелестное мнение. Как же, совратил невинную боевую овечку своей распутностью, паразитирует на оной животинке наглым образом с помощью доступности и развратных приемов, да еще и прикидывается безобидной феей. Ну и возразить мне здесь толком нечего, кроме несокрушимого аргумента «бе-бе-бе».
Сон все не шел, без Айка рядом было как-то даже непривычно. Зато нахлынули воспоминания, и все как назло развратного характера.
Помню, как-то один вельможа, у которого я служил младшим помощником вытирателя пыли, напился и угрозами заставил меня изображать бурный секс с каменной статуей орка. Ситуация осложнялась тем, что у статуи орка не было для этого никаких, гм физиологических предпосылок в виде соответствующих органов. Так что я просто нагишом об нее терся, извивался, громко стонал и чувствовал себя полным придурком. Этого гребаного эстета, однако, возбуждал контраст между смазливым хрупким эльфом и грубым орком отталкивающего вида. Грызло кстати у орка было то еще мерзостное, и навевало мысли о личной ненависти скульптора к этой расе. Если бы все орки так выглядели, то наверное смогли бы размножаться только с завязанными глазами. Сия история впрочем окончилась печально. Вельможа разохотился и приказал вытесать статуи с детородными органами конских размеров. После этого несколько моих знакомых эльфиек исчезли, а трупы их нашли через несколько дней, и говорят, их промежности были стерты до мяса, как будто их насиловали каменной дубиной. Самого вельможу вскоре нашли мертвым в своем доме, насаженным на один из тех самых каменных органов. Поговаривают, он перешел дорогу кому-то очень высокопоставленному. Что ж, жизнь по-своему справедлива.
Еще помню, один клиент от меня требовал, чтоб я мылся, пока он подглядывал в глазок из другой комнаты. Я первый раз по простоте душевной предложил ему сесть прямо в ванной комнате на стул, чтоб глаза не ломать. Зрительские места в первом ряду, можно сказать. Однако он вознегодовал по непонятным мне причинам. Видимо его не сам результат интересовал, а процесс преодоления трудностей. Ну а мне-то что? Плескался себе в пене к вящему своему моральному удовольствию, чувственно поглаживая свои прелести на радость возбужденно пыхтящей замочной скважине.
Была пара человек, которые требовали от меня прикидываться трупом. Я специально сидел подолгу в холодной воде, чтоб быть на ощупь остывшим. Лежал и расслаблялся, пока они удовлетворяли свои грязные фантазии. К их чести стоит сказать, что фантазии до реального дела не доходили никогда – парни кончали прямо на меня через пару мгновений после прикосновения члена к холодному телу.
М-да, как начнешь вспоминать, так кажется, будто одни извращенцы кругом. А ведь просто запоминаются именно такие…необычные.
Самый же запомнившийся случай из лично мне приятных произошел с двумя близнецами откуда-то с юго-востока. По-хенсарийски они не понимали ни бельмеса, но это не помешало нам в первый же вечер оказаться в постели. Ах, вот ради этих воспоминаний и стоит жить и трахаться… Два абсолютно идентичных смуглых тела, полная иллюзия того, что твой любовник попросту раздвоился и умудряется одновременно ласкать тебя в двух разных местах. Вот я целуюсь с одним, держащим меня на весу, а второй при этом придерживая мои раздвинутые ноги страстно вылизывает мою попку, засовывает внутрь горячий язычок, целует дырочку чуть ли не взасос. Вот один становиться надо мной на четвереньки, членом к моему лицу, и сам ласкает меня, пока я ласкаю его, а его брат – штурмует, образно говоря, мои задние ворота. Я млею от чувства крепкого члена в заднице и горячих влажных губ на моем члене. Так хочется сделать приятно моим любовникам, и я всю свою страсть вкладываю в ласки члена, нависающего надо моим лицом. Стараюсь брать его поглубже, а когда вытаскиваю, порхаю язычком по головке. Я не выдерживаю первый, и выстреливаю ласкающему меня парню в ротик. Оба близнеца смеются, а затем один из них ложится на спину, усаживая меня на свой член, а второй становится прямо передо мной, предоставляя мне довести его до оргазма. Долго он ласк моего опытного рта не выдерживает, и потчует меня тем же нехитрым угощением, что я несколько минут назад предоставил ему. Мой член снова стоит, и лежащий на спине парень выходит из меня, раздвигает ноги и приглашающе раздвигает себе ягодицы, явно призывая сделать с ним то же, что он делал со мной. Я конечно же не могу ему отказать, кладу его ноги себе на плечи и вхожу в горячий тугой бутон, руками лаская его член. Мой смуглый любовник в полный голос стонет, бесстыдно подмахивает моим движениям, и теребит свои аккуратные темно-коричневые соски. Его брат тем временем обнимает меня сзади, покрывает страстными поцелуями мою шею, гладит и сжимает мои ягодицы, пальцами входит в меня. Когда лежащий парень кончает, я без сил падаю на него сверху, и меня с двух сторон обнимают, ласкают, шепчут что-то на непонятном мне языке. Имен тех парней я так и не узнал, да и не важны они. Важны лишь воспоминания, сейчас наполняющие меня теплом. Ой, кажется не только теплом, я пока прокручивал эти моменты в памяти, весьма возбудился. Где-то тут были салфетки или полотенца…
Засыпая, я чувствовал какую-то страннуютяжесть на душе, как будто чем-то провинился перед Айком. Наверное, оттого, что пока занимался предосудительным занятием, от которого на ладонях растут волосы, как учат нас умные книги, то представлял себе не моего нынешнего любовника, а тех двоих безымянных близнецов.
Утром же начался и вовсе цирк абсурда. Слуга принес мне письмо от Айка, пять золотых и устное повеление от его родителей освободить их от моего присутствия в доме. В письме же говорилось следующее:
«Далиен! Я более не нуждаюсь в твоих услугах. Ты свободен идти, куда захочешь. Оплату возьми у экономки. Айдан».
Такие дела. Я попросил дать мне немного времени на сбор своих нехитрых пожитков, и покинул сию негостеприимную обитель свинотетушек через черный ход.
И вот я снова сижу в таверне и потягиваю вино. На этот раз однако не столь скверное. Да и настроение у меня получше, чем в тот раз. Как бы странно это ни звучало. Я успел выпить три бокала, и терпение мое было вознаграждено сторицей, как и учат нас трактаты о пользе добра. В таверну, резко распахнув дверь, влетел взмыленный Айк, оглядел помещение и размашистым шагом подошел ко мне. Я всем своим видом выражал печаль и смирение, прям хоть картину пиши.
— Дани, — я впервые слышал, чтоб голос Айка так неуверенно звучал, — не уходи. Я не понял, про какую записку ты говоришь. Но я ничего не писал.
Я молча передал ему ту самую эпичную писульку. Айк перечитал ее несколько раз, и разрази меня гром, но такая гамма эмоций на лице, от удивления до гнева, не может быть притворной.
— Дани… Это не я писал, поверь мне. Возвращайся. Уедем в форт Зирракс сегодня же.
Айк смотрел на меня так, будто боялся, что я вправду могу отказаться и уйти гордо в портовые задворки, позвякивая мелочью в кошельке. Мол, лучше быть честной шлюхой, чем участвовать во внутрисемейных интригах аристократов. Кому-то может, конечно, и лучше, но не мне. С Айком мне хорошо, и терять его по прихоти каких-то благородных, пусть даже и его родителей, я не намерен.
Поэтому я не стал разыгрывать ни лицемерную гордость, ни оскорбленную невинность. Айк и вправду не писал этой дурацкой записочки, и незачем мне ломаться, чтоб вызвать у него чувство вины. Вообще, чувство вины – палка о двух концах, с одной стороны оно хорошо для манипуляции мужчиной, если хочешь от него чего-то получить, а с другой – оно очень быстро начинает тяготить, и тогда мужчина стремится избавиться от объекта, это чувство вызывающего.
Я молча встал, оставив на столе плату за вино, и подошел вплотную к Айку.
— Я с тобой, пока ты лично меня не прогонишь, Айк.
К чести Айка, он не стал превращать нашу встречу в сцену слезливого воссоединения дона Педрито и его возлюбленной Хуаниты, и обошелся без пламенных объятий и скупой мужской слезы.
Мы просто вместе вышли на улицу, и только там Айк произнес: