— Подашь знак! Я буду рядом с твоим шалашом!
Весь день я безуспешно пытался разозлиться на молодого! Я орал на него по любому поводу, отвесил пару тумаков, ругал матом, но ничто не могло выбить из меня жуткой мысли, что сегодня его не станет! Как назло, он был тише воды, ниже травы, виновато на меня глядел, и все хотел хоть чем-то угодить, чтобы я так не злился. А вечером, в шалаше, заботливо укрыл нас обоих своим ватником.
Время, шло, и молодой сонно засопел. А я лежал, и начинал понимать, что ничего не смогу сделать — ни подать Бруту сигнал, ни видеть, как нож Брута полоснет эту шею. Одно я знал четко — он не должен сегодня уйти. Он должен жить! Хотя бы для меня!
Нетерпеливое осторожное покашливание Брута заставило меня принять решение. Резким толчком я разбудил парня. Тот вылупил глаза: — Уже утро?
-Нет, ночь сейчас.Но я тебя хочу, и ты сейчас станешь девкой! Моей девкой!
У него даже пропало дыхание. Он молча смотрел на меня, и мне впервые стало не по себе от того, что я предаю! Предаю веру этого парня в то, что можно в этой жизни хоть во что-то и в кого-то верить. Он ткнулся лицом в ватник.
— Ладно. Если тебе это так нужно. Только не надо грубо. У меня не было этого ни с кем. Я и не умею. Ты сам.
Да, парень, я все сделаю как надо. Только тому, кто слышит нас, должно казаться, что я тебя насилую. Потерпи. Будет больше шума, чем реальной грубости. Не могу я тебе всего сказать. Он безропотно дал стащить с себя штаны. От одной этой процедуры и от предвкушения того, что должно случиться, член задеревенел. Да, нужно сделать все ласково! Но как? Меня трясло! Я ставил его раком, а он не понимал, чего я от него хочу.
— Не выламывайся, шлюха! — орал я, а в ухо ему шептал: — Раздвинь задницу, малыш, иначе больно будет! Кое-как на полголовки мне удалось втиснуться в его зад. Спасло то, что смазка обильно выделялась. Дальше было не пройти! Он сжался и тихо выл.
— Ну, пожалуйста, расслабься, я должен тебя трахнуть! Помоги мне! — я шипел ему в ухо, все больше распаляясь и злясь, что ничего не выходит.
— Грязная потаскуха. Нравится, что тебя трахают? — Я шумел, что было силы, а сам старался хоть как-то войти в него. Он сопротивлялся, уворачивался, но на меня опять накатило, понесло, опять ушел контроль, и все стало, как в жизни — я стал реально насиловать. Резким толчком я вогнал член на половину длины. Парень дернулся, замычал, а я, вынув член почти полностью, повторно вогнал его целиком. Он грохнулся на живот, вцепился в ватник, задеревенел, а я, обхватив его за живот, метался на его спине, все больше теряя рассудок. Краем глаза я видел, как рожа Брута втиснулась в шалаш, но то, что он видел — он должен был увидеть!
Я продолжал врываться в податливое тело, которое перестало сопротивляться вторжению, и уже ничто не могло меня остановить:
— Бл$дь, сучка! На — тебе! На! На!
Парень перестал сжиматься, и мы вместе с ним неумолимо неслись к кульминации. С диким ревом я ворвался в него последний раз, вжался, застыл, и резкими толчками стал заполнять его нутро семенем. Привел меня в себя срывающийся голос Брута: — И что же мы теперь жрать станем?
— Ладно тебе, не вопи! Не знаю, что на меня нашло. Как-то само собой получилось. Пошли отсюда! — Я вытолкал его из шалаша.
— Бугор, ты рехнулся! Да, нам теперь ни за что не дойти! А может — х$й с ними, с правилами да законами? Может все же и опущенного сожрем?
-Нет, никогда! И тебе не дам! Как-нибудь выживем! — Я глядел в сторону, боясь, что Брут догадается, зачем я опустил парня.
— А-а-а! -Брут в сердцах пнул ногой по пню. — Ну, сука! Ладно, если уж не сожрать — то хоть оттрахать его как следует! — он резко рванул к шалашу.
— Стой! Он, наверное, весь в крови! У него это в первый раз было! — Я дернул Брута за рукав, но он резко обернулся: — Не трогает! Хоть в крови, хоть в сперме — я трахну его сейчас! — Он нырнул внутрь шалаша.
У меня все похолодело. Я знал, что закон на его стороне — после того, как я, старший, опустил новичка, пользоваться им может и он. Я не мог нарушать ЭТОТ закон! Но там лежал МОЙ парень, и сейчас ЕГО будет насиловать и терзать Брут. Я со всей силы вогнал кулак в дерево. Он МОЙ! МОЙ! Из шалаша раздался сдавленный крик: — Кусаться вздумала, шлюха? Я урою тебя, сволочь! — Потом резкий удар, еще один. Кровь ударила мне в голову. Одним рывком я вырвал Брута из шалаша: — Пошел вон!
Тот медленно поднялся, сузил глаза:
— Что-то с головой у тебя стало твориться, бугор! Он — мой, и ты это знаешь! Ты уже испортил эту корову, а теперь законы нарушаешь! Да и бугор ты только там, на зоне. А здесь нас двое, и лучше бы тебе не перечить мне! — Он медленно достал нож. — Не советую!
Я знал, что ножом он орудует мастерски, и знал, что мне придется нелегко. Но решиться все должно именно сейчас — вместе нам дальше не жить! Парня я ему не отдам! Я достал финку.
— Ого! Потягаться решил? Ну, что же, флаг в руки! — Он двинулся ко мне, кошачьим шагом, а я ждал его, следя за каждым его движением. Поймал он меня на своем коронном обманном движении слева снизу. Я поддался, и тут же получил справа кулаком в лоб. Потемнело в глазах, и я пропустил тычок ножом в плечо! Хреново! Так он меня доконает. Краем глаза я видел то, чего не мог видеть Брут! И не должен был увидеть! Я как сумасшедший махал финкой, отгоняя его, а главное, отвлекая его внимание. Он щерился, все плотнее надвигался на меня, но вдруг обмяк, зашатался и рухнул на колени. Второй удар пришелся точно по затылку, и Брут упал на спину и затих.
Парень стоял сзади, крепко сжимая в руке полено и, не отрываясь, глядел на тело Брута. Его трясло. Я быстро пощупал пульс — Брут был мертв. Что ж, такая судьба у тебя — погибнуть посреди тайги от руки новичка! Я потряс молодого, приводя его в чувство: — Надо делать отсюда ноги! Давай, собирайся! И мы ушли. В сторону солнца. Я знал, что там, с Брутом, закончилась моя прежняя жизнь. И знал, с кем и ради кого будет новая!